Бреслау, воскресенье 8 апреля 1945 года, восемь вечера

Мок не выпускал коробку из рук, даже когда они вошли в квартиру профессора Брендла на Борсигштрассе.

Он крепко сжимал их тоже в профессорском туалете. Когда перепуганный философ метался по пустой квартире и плакал по поводу отсутствия графини фон Могмиц, Мок прижимал коробку к груди, поражая богослова своим обожанием Мелитона из Сардеса.

Только когда профессор Брендел нашел записку от графини о том, что все отправились на пристань у политехники, Кнопп решительно вырвал коробку у Мока и понес ее сам под мышкой. Пристань у политехники была когда-то целью воскресных экскурсий жителей Бреслау. Здесь весной, летом и ранней осенью кафе «Вилла Джозефсбург» приглашала на большие террасы, нависающие над ленивыми водами Одры. Торговцы, ремесленники, аристократы и кирасиры сидели под клетчатыми зонтиками и лакомились маковыми штруделями и кофе из жаровни Эммерихера. Дамы вытягивали папиросы, вкладывали их в длинные мундштуки, а джентльмены подскакивали с горящими спичками. Потом пристань взял на себя Национал-социалистический Союз Студентов, и здесь храбрые дети фюрера укрепляли в соревнованиях по академической гребле свои стальные мышцы. Теперь не было струй ароматного дыма или взглядов, искрящих флиртом. Не было также выкрикиваемых «ахов», раздающихся из храбрых молодых глоток. Под сломанным зонтиком, почти в полной темноте, сидели три фигуры, свешивая головы над большим чемоданом с блестящей фурнитурой. Сцена, которую Мок увидел, была отображением древних времен, но печальной и никчемной, была пародией на великолепие этого заведения.

Вот так же, как когда-то, двое солдат бросались с газовыми зажигалками в сторону дамы. Кроме того, все было по-другому: исхудавшая дама одета была в порванный плащик и потертый шлем, а двое военных были одеты не в парадные мундиры, а в испачканные смазкой полевые мундиры. Никто не подавал мороженое, а на другой стороне реки не рассыпались в небе фейерверки, лишь поднимались языки пламени взрывов.

К пристани не были пришвартованы туристические суда и широкие прогулочные лодки, но на взбиваемой ветром волне качались две сигары миниатюрных подводных лодок типа «Seehund». Мок подбежал к графине фон Могмиц, припал к ее ногам и поцеловал в обе руки. Она погладила его по голове, а потом после обожженному лицу. Он зашипел от боли, но она этого не услышала. Вытащила блокнот и написала что-то лихорадочно. Брендел осветил фонариком стенографическую запись.

— Да, госпожа графиня, — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Будет так, как вы сами себе желаете. А это, — он указал на богослова, — профессор Кнопп.

Графиня подпрыгнула от радости, как девчонка, и протянула руку профессору. Тот так долго прижимал губы к ее хрупкой ладони, словно хотел губами посчитать все тонкие кости. Графиня снова села у столика и быстро начертила несколько волн, линий и точек.

— Это чудо. Бог так хотел, — прочел Брендел. — Вы были моим вдохновением, а теперь Бог вас спас.

Богослов оглянулся вокруг, и из его украдкой кидаемых взглядов легко можно было сделать вывод, что с удовольствием еще раз поздоровался бы с графиней. Через некоторое время его внимание привлек Брендел.

— Господин профессор, — сказал Брендел, — я буду иметь честь сопровождать вас в нашей поездке. Мы поплывем вместе первой лодкой, а капитан Мок с графиней фон Могмиц.

Кнопп подошел к Моку и протянул ему руку.

— Извините за грубость, — сказал он. — Не знаю, как вас благодарить, что вы позаботились о моем спасении.

— Вы знаете, профессор. — Мок поднялся, взял профессора под руку и отвел к перилам террасы.

— Я хорошо знаю этот город, — он указал рукой на пейзаж от Холма Холтея до водонапорной башни Ам Вайдендамме. — Я знаю, что он не заслуживает вас, вы превосходите этот город, и жаль, если бы вы пали под его обломками. Мелитон из Сардиса не должен умирать за Гитлера.

Кнопп взял руку Мока обеими руками и крепко ее стиснул. В его глазах появились слезы, которые вполне могли быть блеском и отражением далеких взрывов. Он повернулся и, неся коробку под мышкой, направился к подводной лодке, возглавляемый шкипером.

Брендел, после нежного прощания с графиней, подошел к Моку и сказал:

— До встречи, капитан, в лучшие времена.

— В лучшем из возможных миров, — сказал Мок и обнял философа.

Он стоял на террасе пристани и наблюдал, как оба ученые карабкаются к люку. Матрос отчалил и также исчез в лодке.

«Seehund» начал погружаться. В течение некоторого времени были видны усталые глаза моряка. Мок восхищался его выносливостью и сноровкой. Не слишком разбирался в субмаринах, но был уверен, что управление судном в одиночку очень сложно. Через некоторое время судно исчезло за поворотом реки на высоте Зоосада.

Второй моряк подошел к Моку.

— Мы плывем? Вы уже готовы? — спросил он.

— Послушайте, моряк. — Мок обнял моряка за шею. — Как вас зовут?

— Боцман Лотар Фабиунке.

— Хорошо, — Мок повлек за собой моряка в то же самое место, где стоял раньше с профессором Кноппом. — А я — капитан Эберхард Мок, сотрудник «крипо», понимаете, сержант?

— Так точно, господин капитан, — моряк смотрел с недоверием на ветхую гражданскую одежду Мока.

— У меня к вам просьба, боцман, — на обожженном лице Мока притворная улыбка через некоторое время боролся с болезненными судорогами кожи. Старый полицейский достал из портфеля бутылку коньяка и протянул ее солдату. — Я хотел бы с этой женщиной поговорить без свидетелей. Один на один. Понимаете? Идите на прогулку и возвращайтесь через час, хорошо?

— Так точно, — крикнул Фабиунке и подмигнул Моку многозначительно.

— Если будет вам холодно, идите в лодку. Заведите мотор.

Мок подмигнул также, надел на лицо маску и хлопнул боцмана по спине. Тот запихнул в карман бутылку коньяка, полученную от Мока, помахал рукой графине и пошел в сторону мощного здания Technische Hochschule[34].