19

Кэрри

Хлопанье входной двери Ривера привлекает мое внимание.

Вид Мэйси, выходящей из его дома, не улучшает настроения. Настроения, в котором я пребываю со вчерашнего дня, после встречи с Ривером в магазине.

Полагаю, Мэйси сейчас наносит визиты к нему домой.

Вполне логично, если они вместе.

Игнорирую укол в груди. Просто… знаю, Ривер полный болван. Но в глубине души он добрый. А вот насчет Мэйси я не уверена. Мне кажется, она... эгоистичная и коварная.

Впрочем, это не мое дело.

Наблюдаю, как ее гибкое тело скользит в маленький красный «Форд», припаркованный на подъездной дорожке позади его грузовика. Я-то теперь уже никуда не скольжу с моим непрестанно увеличивающимся животом.

Слышу, как заводится мотор, и быстро возвращаюсь к багажнику своей машины, чтобы не обращать на нее внимания, когда она проедет мимо.

Понимаю, что веду себя по-детски. Просто сегодня я не в настроении для Мэйси.

Я устала и раздражена.

Большую часть ночи я не спала, мучаясь изжогой из-за вчерашней еды, как я и предсказывала. Но это не помешало мне ее съесть, не так ли? Сегодня утром закусочная была забита до отказа. Я едва успевала. А потом, когда моя смена в закусочной закончилась, я отправилась в хозяйственный магазин за краской, которую заказывала, потому что мне позвонили, сообщив, что она появилась. Я наконец-то выбрала цвет — «ванильный иней». Это нейтральный цвет. Я решила оставить стены однотонными и светлыми. Куплю настенные наклейки с милыми животными и украшу ими и какими-нибудь аксессуарами. Кроме того, в хозяйственном магазине я купила малярные валики, кисти и брезент, чтобы покрыть им пол. Решила начать покраску сегодня.

Звук проезжающей мимо машины Мэйси дает старт для движения.

Я достаю из багажника одну из банок с краской и чувствую в спине острую боль.

— Ой! — Я прижимаю свободную руку к спине, борясь с болью.

— Кэрри, ты в порядке?

Я в испуге оборачиваюсь и вижу Ривера, быстро приближающегося ко мне.

Он берет из моей руки банку с краской, позволяя мне прижать обе руки к пояснице, чтобы растянуться. Он ставит банку с краской обратно в багажник.

— Давай зайдем внутрь. Тебе нужно присесть.

— Я в порядке, — огрызаюсь я. — Просто спина немного болит. Такое следует ожидать при беременности.

— Конечно. А таскать самой банки с краской явно в это поможет.

— Будто тебе есть до этого дело? — рявкаю, наконец, взглянув на него.

Он бледнеет, но тут же приходит в себя.

— Нет. — Голос у него низкий. — Но я... эм… — Он переминается с ноги на ногу. Если бы я не знала его лучше, то подумала бы, что он нервничает. — Просто ты... ты должна думать о ребенке.

— Хочешь сказать, я не думаю о своем ребенке? Что я каким-то образом подвергаю риску его здоровье?

Он хмурит брови.

— Это совсем не то, о чем я говорю.

Я упираю руки в бока. Потом вспоминаю, что они там больше не помещаются, и скрещиваю их на своей располневшей груди.

— Тогда о чем?

— Только… — Он делает размеренный вдох, затем так же сдержанно выдыхает. — Только о том, что тебе не следует таскать самой банки с краской.

— Ну, мне больше некому это делать, — пожимаю я плечами. — Так что, мои возможности ограничены... мной.

— Я могу тебе помочь.

— Что? — Я останавливаюсь и смущенно смотрю на него. — С чего бы? Мы не друзья.

— Мы… хм… соседи. Соседи помогают друг другу.

— Верно. — Я киваю. — Но ты ясно дал понять, что не хочешь иметь со мной ничего общего, точка. Так почему же хочешь стать добрым соседом и помочь мне?

— Потому что ты беременна? — Это больше похоже на вопрос, чем на ответ.

— Я беременна уже пять месяцев, и все это время прекрасно справлялась сама.

— Не все время.

— Нет? — От досады распахиваю глаза.

Он качает головой.

— Рождественская елка. Тебе нужна была помощь.

— Мне не была нужна помощь. Ты предложил, и я согласилась, думая, что мы друзья. Но на следующий день я узнала, что это не так. Ты, блин, просто терпел меня, помнишь?

Он морщится.

— Я принес тебе помидор. — Он засовывает руку в карман куртки и достает большой помидор, протягивая его мне на раскрытой ладони.

— Помидор? — медленно произношу слово, чтобы убедиться, что поняла правильно.

Вижу, как кончики его ушей краснеют.

— Домашний помидор. Ведь ребенок-фрукт сейчас такой величины, верно? Размером с домашний помидор.

«Ох».

В груди вспыхивает боль.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю тихо.

Он неловко пожимает плечами.

— Увидел на сайте о ребенке-фрукте.

— Зачем ты его смотрел? — Я поднимаю на него взгляд.

Еще одно пожатие, на этот раз одним плечом.

— Не знала, что ты в курсе моего срока.

— Не совсем. — Его слова звучат тише. — Я вспомнил разговор об оливке и сложил два и два.

«Я тоже помню разговор об оливке. В тот вечер ты отверг нашу дружбу».

Помидор так и лежит на его протянутой ладони. Полагаю, это его способ извиниться — оливковая ветвь, так сказать, без каламбура. Но этого недостаточно.

Он ранил мои чувства.

— Что же, ты обсчитался. Срок несколько больше. Ребенок сейчас размером с маленький банан.

Выражение его лица сникает.

— О, — бормочет он еще тише, чем раньше.

Чувство вины застревает в горле, хотя мне не за что себя винить.

— Вероятно, глупо было приносить тебе помидор, — бормочет он.

Не глупо. На самом деле мило. Но это ничего не меняет.

— Зачем ты принес мне помидор?

Безучастный взгляд устремляется ко мне.

— Потому что ребенок... — Он замолкает, вздыхает и качает головой. — Я не знаю.

— Думаю, знаешь. — Удивляюсь своей самоуверенности.

Я не должна на него давить, но, знаю, Ривер из тех людей, которым это нужно.

— Я... хм… — Он переминается с ноги на ногу. Проводит рукой по волосам. Вздыхает. Замирает и смотрит на меня. — Прости, — слова рвутся из него. — В тот вечер я повел себя как гребаный мудак. Я злился на Брэда. И сорвал злость на тебе, чего не должен был делать. Эти последние несколько месяцев были… — Он глядит в небо, словно выискивая там слова. — Унылыми.

— Унылыми?

Он смотрит на меня настороженным взглядом.

— Да. Унылыми. Мне не хватало... э-э... спора с тобой. Когда тебя нет рядом, жизнь становится... унылой.

«Ох».

По-моему, это самое милое, что мне когда-либо говорили.

— Спасибо... за извинения, — говорю я, потому что знаю, как тяжело ему было это сделать.

Вижу, как в его глазах мелькает облегчение.

Он засовывает руки в карманы куртки.

— Так, мы можем вернуться к тому, что было раньше?

И теперь мне стыдно за то, что я сейчас скажу.

— Не знаю. Не думаю. — Я качаю головой.

Он вглядывается мне в глаза.

— Почему нет?

— Потому что я не уверена, что ты снова меня не обидишь.

— Ох. Ясно.

«Да. Ох».

С решительным выражением он вздергивает подбородок.

— Но ведь доверие заслуживают, да?

— Да, — отвечаю осторожно.

— Тогда позволь мне его заслужить. Твое доверие.

«Что мне на такое ответить?»

— Назови хоть одну причину, почему я должна это сделать.

— Потому что ты мой лучший друг, Рыжая, — тихо говорит он, сверля взглядом землю под ногами. — Мой единственный друг.

Я, блин, сейчас заплачу.

Слезы щиплют глаза. Прикусываю щеку изнутри, чтобы сдержать их.

Когда чувствую, что могу говорить, не разрыдавшись, произношу:

— Хорошо.

Полные надежды глаза устремляются ко мне.

— Хорошо?

— Да. Но если ты еще раз так меня обидишь, тебе конец.

— Понял. — Он резко кивает.

— Но я не единственный твой друг, Ривер. У тебя есть Элли и Мэйси.

Он бросает на меня странный взгляд.

— Элли была бабушкиной подругой, и она мой деловой партнер. А Мэйси мне не друг.

— Нет?

— Нет.

— Но я только что видела, как она уходила от тебя.

В его глазах виднеется еле уловимая, неизвестная эмоция.

— После того как вчера вечером я запирал магазин, случайно прихватил с собой ключи. Она заехала за ними по дороге на работу.

— Ох. Значит, она не твоя девушка?

Его брови сходятся у переносицы.

— Нет, Рыжая, — медленно произносит он, не сводя с меня глаз. — Она не моя девушка. Она мне никто.

«Хорошо сыграно, Мэйси. Очень хорошо».

Она меня убедила.

Понимаю, что до сих пор смотрю ему в глаза, поэтому отвожу взгляд.

— А как получилось, что ты работал в магазине?

— Элли нездоровилось. Я просто помогал.

— Надеюсь, с ней ничего серьезного.

— Она упала, вывихнула лодыжку. Я помогал ей, пока она не встала на ноги.

— Помогал?

— Она звонила вчера вечером и сказала, что сегодня возвращается на работу. И тут я понял, что ключи от магазина у меня. Она попросила Мэйси забрать их у меня.

Я киваю, и настает моя очередь переступать с ноги на ногу.

— Наверное, мне следует кое в чем признаться.

— В чем?

От меня не ускользают нотки настороженности в его голосе.

Снова смотрю ему в глаза.

— Я знаю, что это ты сделал рождественский поезд.

— О.

— Мэйси рассказала мне вчера в магазине. Я разглядывала твою вазу и те великолепные стеклянные шары, и она сказала, что художник — ты. Почему ты не сказал мне, что они твои?

— Я никому не говорю.

— Мэйси знает.

Он хмурится.

— Она работает в магазине и знает, что лучше никому не говорить.

— Зачем держать это в секрете? Ривер, ты невероятно талантлив.

— Потому что я хочу их продать, а местные не купят, если узнают, что их создал я.

Теперь моя очередь охать. Потому что точно знаю, чего он не договаривает. Они не купят украшения из-за того, что его мама совершила много лет назад.

— Тогда, они — идиоты. Твое творчество прекрасно.

Он небрежно пожимает плечами. Я вижу, что он смущен моим комплиментом.

— Ты продаешь украшения где-нибудь еще, кроме фермы «Чертополох»?

— В нескольких городских магазинах… в Сан-Антонио, — уточняет он.

Он поворачивается в сторону моей машины. Я понимаю, что разговор окончен. Ну, по крайней мере, на эту тему.

— Ты купила машину, — говорит он хриплым голосом.

— Да, — я улыбаюсь.

Он переводит взгляд на багажник и стоящие в нем банки с краской.

— Занялась покраской?

— Ага. Детской.

Наконец, он смотрит на меня.

— Помощь нужна?

Я улыбаюсь про себя.

— Помощь мне бы не помешала.

Он достает из багажника валики, лотки и банки с краской.