Она слегка улыбается.

— У тебя все еще есть выносливость после сегодняшней игры? Ты бегал девяносто минут подряд, и то, как ты вернулся в оборону, когда один из твоих защитников не выполнил свою работу? Твой тренер и его помощник должны были заменить его, но нет, они увидели, что ты играешь на их позиции вместе со своей, поэтому они сказали: «Хорошо, мы можем оставить его». Бег туда-сюда, должно быть, утомил тебя, и давай не будем говорить о тех передачах, которые ты делал ради благосклонности Ксандера. Я понимаю, он вернулся после долгого отсутствия, но почему он и Эйден находятся в центре, в то время как твои усилия списаны на голевые передачи? Это несправедливо, и то, как Коул думает, что он лучший полузащитник, чем ты... — она замолкает, когда моя ухмылка становится шире с каждым ее словом. — Я говорила бессвязно, не так ли?

— Нет, продолжай. Мы подошли к той части, где Коул думает, что он лучше меня, что, очевидно, является богохульством.

— Заткнись.

Если это возможно, ее щеки еще больше краснеют. Моя Тил обычно не краснеет, но, когда она краснеет, кажется, что мир становится красным. Она настоящая, даже когда смущена.

— Я думал, ты не смотришь на меня, — говорю я. — Ты все время была отвлечена телефоном, будто у тебя роман — не то, чтобы я кому-то что-то говорил, потому что мои друзья-ублюдки подумали бы, что я навязчивый. Я упоминал, что они называют меня киской из-за тебя?

— Да, ты вроде как упоминал.

— Ты загладишь свою вину передо мной. — я переплетаю свои пальцы с ее и тащу к своей машине.

Со всей этой вечеринкой здесь слишком много машин. На то, чтобы найти свою, уходят драгоценные минуты.

— Подожди. — Тил тянет меня за руку.

— Не надо ждать. Рон Астор Второй нуждается в своей дозе.

Она смеется, и этот звук такой редкий и легкий, как перышко, что я не могу удержаться, чтобы не остановиться и не посмотреть на нее.

— Что?

Я подавляю собственную улыбку. Видеть, как сияет ее лицо, заразительно.

— Только не говори мне, что это имя твоего члена?

— Возможно. А что? У тебя с этим какие-то проблемы? Я открыт для предложений, но он отзывается только на это имя. В свою защиту скажу, что я дал ему имя, когда мне было тринадцать и я закончил курс семейной истории.

Она разражается смехом, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

— В чем дело, belle — красавица? — я притворяюсь обиженным. — Говори сейчас или замолчи навечно.

Справа от нас раздается глухой удар, и мы оба замираем.

— Из-за этого я попросила тебя подождать, — шепчет Тил, ее смех исчезает. — Из этой машины доносится странный звук.

— Belle — Красавица, это шикарный Лондон. Среди нас нет серийных убийц... — я замолкаю, когда звук раздается снова, и на этот раз я узнаю, из какой машины он исходит.

Черный джип.

Коула.

Ох, блядь, блядь. Что он сделал на этот раз?

— Мы должны взглянуть, — говорит Тил.

— Это, вероятно, не очень хорошая идея.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это не очень хорошая идея? — щеки Тил краснеют, и на этот раз это совсем не смущение.

Это гнев — нет, ярость в чистом виде.

— Это значит, что мы не должны вмешиваться.

Дерьмо Коула это дерьмо Коула. Кроме того, у меня может быть представление о том, что происходит в этой машине, и это больше связано с деятельностью извращенцев, чем с социопатией.

Но он должен был привезти это сюда, серьезно?

Это новый уровень даже для него.

— Не должны вмешиваться? — голос Тил повышается. — Возможно, кто-то нуждается в помощи. Кто-то может кричать во всю силу своих легких, но никто не слышит. Им нужен голос, но они ничего не получают. Из-за таких людей, как вы, они ничего не получают, из-за людей, которые говорят, что им не следует вмешиваться, чтобы помочь кому-то в беде или...

— Эй. — я обхватываю ее лицо обеими ладонями, пытаясь успокоить.

Она пропускает слова и, похоже, находится на грани срыва. Это один из редких случаев, когда Тил показывает, что у нее внутри, показывает, что она скрывает под отчужденной личностью и внешностью «к черту весь мир».

— Все хорошо, — шепчу я ей в лоб. — С тобой все в порядке. Я здесь ради тебя.

Рыдания застревают у нее в горле, как тогда, когда она приходила в себя после того кошмара. Ее ногти впиваются в куртку Элиты, когда она делает размеренные вдохи, пытаясь успокоиться и контролировать состояние.

— Мы можем взглянуть? — бормочет она мне в грудь.

— Конечно.

К черту Коула. Я бы все сделал ради этой мольбы в ее голосе, особенно учитывая то, как она держится за меня.

Я уже собираюсь направиться к машине, когда Коул выходит с коттеджа. Он наблюдает за нами секунду, вероятно, удивляясь, почему мы рядом с его машиной.

Я смотрю на него поверх головы Тил.

— Оттуда доносится звук, капитан.

Он должен распознать обвинение в моем тоне.

— Это собака моей матери. — он улыбается нам, выглядя как чопорный и порядочный джентльмен. — Я должен вернуть его ей.

Собака его матери? Да ладно, он мог бы придумать более убедительное оправдание.

Тем не менее, я соглашаюсь с этим и ухмыляюсь Тил.

— Видишь? Я же сказал тебе, что это ерунда.

— Не запирай собак, — говорит она Коулу.— Им это не нравится.

— Этому нравится. — его губы растягиваются в садистской ухмылке.

Ухмылка незаметная, что я бы не заметил, если бы не метал метафорические кинжалы ему в лицо.

Я достаю ключи и бросаю их в руку Тил.

— Подожди меня в машине, belle — красавица. Мне нужно поговорить с капитаном.

Она исчезает за деревом в направлении машины. Снова раздается глухой удар, но Коул делает вид, что этого не произошло, проводя пальцами по своей книге.

— Тебе нужно поговорить со мной? — он спрашивает, будто это обычное явление.

— Пёс твоей матери закатывает истерику.

— Он может... подождать.

— Забавно, не помню, чтобы у твоей мамы была собака.

— Это что-то новенькое. Мой питомец.

— Черт возьми, капитан. Ты болен.

— Мы идем по этой дороге, Ронан? Потому что у меня есть несколько свидетелей, которые могли бы сказать то же самое о тебе.

Я игнорирую его, а затем поворачиваюсь, чтобы уйти. Они не дети, и это не мое гребаное дело.

— Эйден знает? — спрашиваю я через плечо.

Коул все еще стоит там, где я его оставил, внимательно наблюдая за мной.

Как хороший ребенок с наклонностями серийного убийцы, он никогда ничего не делает, когда рядом другие.

Никогда.

Именно его методы позволяют ему безнаказанно совершать убийства — фигурально выражаясь. Если это в буквальном смысле дерьмо, я не хочу в нем участвовать.

— А зачем ему знать? — огрызается он в ответ.

— Не знаю, капитан, быть может, потому что твои решения не влияют на решения взрослых. Если Джонатан Кинг и твой дорогой отчим решат, что все пойдет иначе, так и будет. — он остается спокойным, но его книга немного наклоняется, что означает, что он крепко сжимает ее. — Не убивай никого. — я ухмыляюсь. — Я серьезно. Не хочу, чтобы меня допрашивали как лучшего друга убийцы. Они спросят, видел ли я знаки, и тогда мне придется сказать, что я сжег твою книгу. Ты видишь закономерность?

— Нет.

— Я тоже. — я машу рукой, не оборачиваясь. — Не убивай. Прибереги это дерьмо для своих тридцати.

После того, как я исчезаю, любая мысль о нем исчезает.

Время для моей Тил.

Я имел в виду это раньше — Рон Астор Второй получит много внимания. Ладно, хорошо. Может, мне не следовало называть его при ней, но я как бы теряю контроль над своим языком, когда я с ней — по-разному.

Мой телефон вибрирует. Эдуард. Опять.

Эдуард: Если ты что-то знаешь и не говоришь мне, я могу подумать, что ты не уважаешь нашу сделку, дорогой маленький племянник. Это очень прискорбно.

К черту его и его фальшивое шикарное поведение, и все его существование, в общем.

Был момент во времени, когда его существование было причиной, по которой я продолжал свое. Мама читала мне книги о ведьме, которая околдовала принца и заставила его потерять память, и с этим он совсем забыл о принцессе, которую любил.

Я сказал ей, что хотел бы найти ведьму. Она нахмурилась, и я понял, что сказал что-то не то. Это проклятие; я не должен был желать стирать свои воспоминания, поэтому я сказал ей, что это потому, что я хотел найти ее снова и снова.

Мама была моей принцессой. Она была причиной, по которой я хотел это проклятие, потому что думал, что, если я забуду, у меня не будет тех кошмаров, которые заставляли ее не спать всю ночь рядом со мной.

Я выключаю телефон и забираюсь на водительское сиденье, пытаясь выровнять дыхание.

— Сюрприз.

Неуверенный голос Тил привлекает мое внимание к ней.

Она сидит на пассажирском сиденье, сняв платье-футболку. Теперь она одета в костюм крольчихи, который я храню в своем гардеробе, потому что я давно планировал, чтобы Кимберли надела его.

Цельный наряд облегает ее тело, привлекая внимание к ее декольте, которое давит на материал. Ее бедра обнажены, тонкая полоска ткани облегает ее киску.

Я всегда говорил другим, что у меня есть эта фантазия, и я действительно увидел ее в порно — не судите, — но теперь, когда она реальна, и Тил воплотила это, что-то в моей груди, блядь, щелкает.

Это не очень хороший снимок.

Мое настроение портится, а сердце бьется так громко, что это единственное, что я слышу в своих ушах.

— Ох, подожди. Я забыла. — она лезет в сумку, достает ушки и надевает их на голову. — Теперь все готово.

Теперь все готово.

Теперь, черт возьми, все готово.

Ее лицо мелькает взад и вперед, будто это призрак. Ужас, который я испытывал всего один раз в жизни, снова и снова прокручивается в моей голове, как искаженный фильм.

Маниакальный смех, пьяные люди, темнота, такая чертова темнота и одиночество.

Такое сильное одиночество.

Мама.

Папа.

Помогите мне.

— Р-Ронан?

— Сними это.

— Ч-что?

Я хватаю ее за руку и срываю с нее костюм.

Ее визг и мои стоны заполняют пространство, но все, что я слышу, это тихие всхлипывания маленького ребенка.

Помогите.

Помогите мне.