Глава 26 Коул

Есть правильные и неправильные дни.

Сегодня - последнее.

Я знаю правильные дни — точнее, я нашёл их за последние пару недель.

Правильные дни начинаются с лица Сильвер напротив моего, прежде чем я разбужу её своим языком в её киске, и она приглушит свои крики в подушку, чтобы никто не услышал.

Правильные дни включают в себя оставление засосов по всей её груди, животу и даже шее, а затем слежку за ней, когда она тайно смотрит на них в зеркало с улыбкой.

Эти дни включают в себя прокрадывание за спинами всех, когда мы ужинаем, и траханье её у стойки в ванной, пока её лицо в оргазме не станет единственным, что видно в зеркале.

Эти дни также можно провести в клубе, где мы смотрим, как люди занимаются сексом, пока она не станет такой горячей и озабоченной и не начнёт прикасаться ко мне. Где я трахаю её там, пока моё имя не слетает с её губ в сдавленном стоне.

Правильные дни заканчиваются тем, что я проскальзываю в её комнату и трахаю её, прежде чем обнять перед сном, только для того, чтобы разбудить её посреди ночи, чтобы трахнуть снова.

Вот в чем проблема с Сильвер… Невозможно насытиться ею. У меня нет кнопки «пауза» или «стоп», когда речь заходит о ней. В тот момент, когда я думаю, что насытился, она застонет во сне или рассеянно погладит меня по груди, и все, что я хочу сделать, это снова овладеть ею.

Сопротивление никогда по-настоящему не ослабевает в ней. Не имеет значения, что она кончает вокруг меня, или что она всё ещё идёт за моей спиной, чтобы угрожать любой девушке, которая приближается ко мне. После каждого раза, когда я беру её, каждого оргазма и каждого поцелуя, она не перестаёт бормотать, что ненавидит меня.

Её тело может открыться мне добровольно и без всякого сопротивления, но она все еще держит своё сердце и разум под замком.

В правильные дни мне было на это наплевать. Единственное, что имеет значение, это то, что она моя. Ну и что с того, что никто не знает? Я всё ещё единственный, за кем она приходит, о ком умоляет и чьё имя она стонет.

Я единственный, кто видит засосы, и единственный, кто их туда ставит. Я единственный, кто видит, как она закатывает глаза и «О» на её губах, когда она кончает. Единственный, кто чувствует, как дрожат её ноги вокруг меня, и слышит тот тихий удовлетворённый звук, который она издаёт, когда истощена.

Но в неправильные дни, как сегодня, я хочу схватить её за горло и похитить к чёртовой матери отсюда.

Из этого города. Этой страны. Этого мира.

Поскольку мы в школе и у нас много свидетелей, я на самом деле не могу этого сделать. Поэтому я наблюдаю за ней, как всегда.

Когда мы здесь, Сильвер притворяется, что меня не существует, рассказывая о своём дне. Я говорил ей тысячу раз, что чем больше она ведёт себя как сука по отношению ко мне или к кому—либо еще — чем больше она притворяется своей жизнью - тем сильнее я буду трахать её ночью.

Я думаю, она делает это нарочно. Её глаза будут сиять от волнения и страха всякий раз, когда я загоняю её в угол, потом она откинет волосы и скажет мне, что не боится меня.

Иногда она такая и есть. Или, возможно, она боится глубины своего желания ко мне.

Всякий раз, когда я прокрадываюсь ночью в её комнату и нахожу её в одной из этих огромных футболок, она прыгает в постели, понимая, насколько сильно её трахнули.

Я связываю её большую часть времени, и она кончает сильнее, чем во время любого другого вида секса.

Как только мы заканчиваем тренировку, Сильвер решает встретиться один на один с Эйденом рядом с полем.

Недавно, после того как Эльза чуть не утонула в бассейне, она порвала с Эйденом. Сильвер использует этот шанс, чтобы снова заявить о своих правах, и Эйден делает это, чтобы заставить Эльзу ревновать и вернуться к нему.

Улыбка Сильвер в лучшем случае фальшивая. Я знаю её искренние улыбки, и они обычно приберегаются для её родителей и дома. Она предлагает их всякий раз, когда хвалит мамину еду, или, когда целует папу с добрым утром и говорит ему, что любит его.

Они также выходят, когда она спит, обернувшись вокруг меня. Но она никогда в этом не признается.

При каждом напоминании о том, что мы брат и сестра, она физически отстраняется от меня. Если она сидит напротив меня, она будет ёрзать. Если она каким—то образом окажется рядом со мной — что бывает чертовски редко, - она отодвинется на дюйм.

Тот факт, что я не могу быть с ней на публике, поначалу меня устраивал. Раньше мне нравилось знать, что снаружи она стерва, но превращается в послушную подчинённую всякий раз, когда я прикасаюсь к ней. Что я единственный, кто видит эту её сторону.

В неправильные дни, как, например, сегодня, это не нормально.

Эйден может быть с ней, может прикасаться к ней, может даже, блядь, жениться на ней и получить всеобщее благословение. Тот факт, что я не могу, усугубляет хаос, царивший в моей голове с тех пор, как они обручились, когда нам было пятнадцать.

Я же не могу сказать маме: «Эй, ты повеселилась с Себастьяном, а теперь оставь его».

Это не только эгоистично, но и я слишком забочусь о благополучии мамы, чтобы когда-либо так с ней поступать.

Это не значит, что я не думаю об этом.

– Ух ты. Посмотри, как они уходят.

Ронан сжимает моё плечо, когда я стою у скамейки и притворяюсь, что пью из бутылки с водой.

Сопротивляясь желанию бросить на него свирепый взгляд, я притворяюсь беззаботным.

– Посмотреть на кого?

– Что? – Ксандер бежит к нам, тяжело дыша. – Кто? Драма?

– Капитан притворяется, что ему наплевать на Кинга и Сильвер.

Почему я должен это делать? Они оба играют в какую-то игру. Но я не говорю этого перед этими двумя ублюдками, иначе они воспользуются этим как шансом подумать, что мне не все равно.

– Я не думаю, что Сильвер нравится Кинг. – Ксандер пожимает плечами. Наконец-то кто-то увидел правду. – На самом деле я не думаю, что ей кто-то нравится или что она о ком-то заботится. Все называют Эльзу Холодным Сердцем, но Сильвер - это чистый металл.

Это не так. Ей не все равно. Сильвер звонит своей маме пять раз в день и следит за тем, чтобы её отец поддерживал водный баланс, а мама оставалась сосредоточенной всякий раз, когда у неё был дедлайн. Она наблюдает за распадом Ким издалека с грустным выражением лица, которое она стирает, прежде чем кто-либо сможет это увидеть.

Причина, по которой Сильвер кажется безразличной, эгоцентричной сукой, заключается в том, что она не показывает своего беспокойства. Она считает это слабостью и делает все, чтобы подавить её.

– Ерунда. – Ронан указывает на себя. – Я ей нравлюсь.

– Ей никто не нравится. – Говорит Ксандер.

– Кроме moi - меня. – Ронан усмехается. – Я всем нравлюсь.

– Не мне. – Насмехаюсь я.

– Мне тоже большую часть времени, – соглашается Ксан.

– Да пошли вы оба, connards - мудаки. Я действительно подаю заявление о пренебрежении. – Ронан переходит на драматический тон. – Мои проблемы с одиночеством возвращаются ко мне. Мне нужна терапия.

Ксан приподнимает бровь.

– Вечеринка сегодня вечером?

– Блядь, да.

Затем Ронан продолжает рассказывать о дамах, которые будут доступны ему, и о том, как он забудет наше предательство с ними.

Я отключаюсь от него, хотя всё ещё понимаю суть его слов.

Все, на чём я могу сосредоточиться, - это взгляд ярко-голубых глаз Сильвер. То, как они светлеют под лучами солнца. То, как они сверкают от волнения всякий раз, когда её отец выигрывает опрос, или Дерек вручает ей пакет с мини-батончиками «Сникерс», которые она все еще использует в качестве еды для комфорта.

Или, когда я вхожу в её комнату каждую ночь.

Посмотри на меня, я мысленно разговариваю с ней. Не на него. Черт возьми, посмотри на меня.

Я стою там несколько секунд, считая, ожидая момента, когда она поймёт, что не должна разговаривать с Эйденом.

Что я найду её на вечеринке Ронана, затащу в ту комнату, где я впервые связал её, и сделаю это снова.

Я знаю, что именно поэтому она устраивает это шоу. Она любит острые ощущения, лёгкий страх и даже запретный аспект этого. Она промокает, когда я спрашиваю её, не боится ли она, что кто-нибудь войдёт.

Но тот факт, что она не смотрит на меня, даже не оглядывается, сводит меня с ума.

Не помогает и то, что это самый неправильный день из всех.

Она, как никто другой, должна это знать.

Я оставляю Ронана и Ксандера посреди их обычной перебранки, быстро принимаю душ и направляюсь к своему джипу.

Вместо того чтобы ехать к Себастьяну домой, я возвращаюсь домой.

Мой родной дом, который до сих пор хранит мама.

Я иду прямо туда, где мой разум жил последние десять лет. Я бросаю свою сумку на шезлонг и стою на краю бассейна, засунув обе руки в карманы брюк.

Вода голубая, я это знаю. Но все, что я вижу, - это красный цвет. Глубокие, тёмно-красные и пустые глаза и рука.

С той самой ночи я не мог плавать в этом бассейне. Я плаваю в других бассейнах и никогда не представляю, как меняется их цвет.

Этот совсем другой.

Даже сейчас вода становится мутно-красной. Оттуда появится рука. Он будет булькать словами.

Я до сих пор не помню последних слов, которые он сказал. Что иронично для человека с отличной памятью.

Были ли это вообще слова?

Хотя я помню первую часть. Я никогда этого не забуду. Может быть, поэтому я не могу вспомнить остальное.

Ты чудовище.

Мой чудовищный отец называл меня чудовищем. Насколько это иронично?

Очевидно, недостаточно иронично, потому что я не могу выбросить это из головы. Это похоже на старый, искажённый диск, который воспроизводится в моей голове на повторе.

Я не могу забыть кровь, или руку, или булькающие слова, которые он сказал, прежде чем совсем перестал говорить.

Сегодня годовщина смерти Уильяма Нэша. Десять лет спустя я всё ещё стою на краю бассейна, как будто я тот маленький ребёнок.

Я всё ещё удивляюсь, почему я протянул руку, чтобы вытащить его.

Почему я не хотел, чтобы он утонул, хотя он этого заслуживал.

Я до сих пор удивляюсь, почему я не кричал, не вопил и не плакал, когда не мог до него дотянуться. Когда он плавал в кровавой воде. Почему я развернулся и ушёл? Дети моего возраста не должны так реагировать на то, что их отец тонет в собственной крови.