Глава 16. Кара

Толпа никогда не стремилась к правде, она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это льстит ей. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится её повелителем, кто же стремится образумить её, тот всегда бывает её жертвой.

Гюстав Лебон

С неумолимой решимостью два юных мерзавца гнали Скалозуба вперёд, держа под руки и не давая возможности сбавить темп. Едва успевая переставлять ноги, ведомый на казнь гном шипел и кривился от резкой боли в левой руке, травмированной в бою пинком великана. Перед замутнённым слабостью взором вверх-вниз скакала дорога, все мысли сводились к одной лишь руке.

«Похоже перелом. Или вывих. Проявленный побери, как же больно!

Рука, моя бедная несчастная ручка!

Я больше так не могу… Когда эта пытка закончится? Скорее бы только дойти…»

Какой-то дальней частью рассудка Скалозуб прекрасно осознавал, что приход на площадь не сулит ему ничего доброго, но страх расправы потом никак не мог сравниться с всепожирающей болью сейчас. Яростно стискивая зубы, мученик старался смотреть лишь под ноги и вперёд. Спотыкаться было нельзя, это было уж слишком болезненно.

По мере приближения к площади, известного всём и каждому в Квартале гнома обступало всё больше и больше народа.

— Эгей, Безбородый! Далёко собрался?

— Доигрался, санный ублюдок?! Давно пора было вздернуть тебя, нахрен, на виселице!

— Вы только посмотрите, король говна почтил нас своим присутствием!

— Грёбанный законнорожденный. Гореть тебе в горниле огненном! Тебе и всему вашему сословию дранному!

В след ведомого к эшафоту пленника выстроилась целая процессия неблагожелателей. Оборванцы гомонили наперебой, издеваясь, ругаясь и безудержно хохоча. В адрес ненавистному гному выкрикивались всевозможные угрозы, то и дело какой-нибудь «герой» забегал вперёд, чтобы плюнуть законнорожденному прямо в лицо. Каждый попавший в цель плевок сопровождался диким ликованием и восторженными воплями безумной толпы.

Однако боль в руке беспокоила Скалозуба куда сильнее всех незаслуженных унижений. Быстро семеня в такт широко шагавшим сопровождающим, он продолжал тупо пялиться вниз, избегая встречаться взглядом с кем-либо из ватаги озлобленных голодранцев.

— Никогда не смотри в глаза Зверю, — частенько говаривал Фомлин, наблюдая за их тренировками с Кларком, — ты рискуешь спровоцировать ещё большую агрессию. Опусти подбородок, рассеянный взгляд, лёгкие покачивающиеся движения…

Мыслеобразы рассеялись словно дымка, когда шествие достигло, наконец, пункта своего назначения. Скалозуб с опозданием сообразил, куда именно направляются его палачи. Безграничный ужас и отвращение заставили его позабыть обо всём: боль, усталость, остатки самоуважения — улетучились в мгновение ока, когда забежавшие вперёд головорезы с юношеским энтузиазмом отворили створки злосчастных колодок в самом центре главной площади Квартала.

Приглашающим жестом улыбающийся до ушей гном приветствовал Скалозуба, проворковав издевательски-сладким голосом:

— Добро пожаловать домой, Безбородый! Колодки заждались своего господина…

Пронзительно взвыв, Скалозуб дёрнулся в сторону, вложив в отчаянный и безнадёжный рывок остатки всех своих сил. От чудовищной боли в покалеченной руке затмило в глазах, он почти потерял сознание, но удерживающие его молодые подонки лишь зашлись грубым лающим смехом:

— От судьбы не уйдёшь, Безбородый! Вы с колодками созданы друг для друга, аха-ха-хах!

Сильные руки буквально вдавили его в отверстия для шеи и рук. Сверху с громким стуком опустилась верхняя створка. Послышался характерный щелчок запираемого замка.

— Его величество изволит, дабы ему принесли корытце для нужд?! Сию минуту, будет исполнено! Ха-ха-ха!

Из глаз Скалозуба ручьём текли слезы. Захлестнувшие всё его естество ужас, отчаяние и горе разрывали душу на части. Самое худшее, что только могло произойти, случилось с ним вновь.

 

На площадь подтягивались всё новые и новые оборванцы, гордо именующие себя «воинами свободы», «Сопротивлением», «карающей дланью» и другими, не менее пафосными, прозвищами. Названий много, суть одна.

Доведённые до предела, лишённые всякой надежды, обиженные жестокостью и несправедливостью убогих властителей — те, кого в высшем обществе презрительно кличут чернью, бедняками, малоимущими, взялись вершить правосудие и наводить порядок любыми доступными средствами.

Покарать бывших гонителей, отомстить всем мучителям, что десятилетиями терзали несчастный народ. Поквитаться с предателями, не считаясь ни с жертвами, ни с количеством пролитой крови. Плотина терпения сломлена и яростный поток уже не остановить. Горе тому, кто попадёт в эту лавину, неважно, заслужено ли, по воле злого рока или лживому наущенью — пощады не жди! Справедливость требует жертв, а равенство чисток. Так было во веки, будет и впредь. Ибо сущность наша двояка и Зверь берёт верх над разумом, когда вершатся в мире глобальные перемены.

В сём Скалозуб стал свидетелем и самым, что ни на есть, непосредственным участником.

 

— Дорки! Дорки! Дорки! — в едином порыве скандировала толпа, сбежавшаяся на площадь в предвкушении того самого «правосудия».

Каждый мужчина, что не стоял на страже Верхних и Нижних ворот, счёл своим долгом присутствовать при столь знаменательном событии. Когда вскоре за Скалозубом на эшафот привели Фомлина, последнему дураку стало ясно — скоро начнётся жара. Женщин и немногих детей предусмотрительно увели от греха подальше, строго наказав не высовывать носа из дома и держаться подальше от «серьёзных мужских дел». Все ожидали прихода Вождя.

Зерк с наиважнейшим видом стоял за спиной брошенного на колени старосты и хвастался шрамами, полученными в минувшем побоище. По его россказням могло сложиться впечатление, что горстка отважных наёмников свершила самый настоящий подвиг, одолев в неравном бою превосходящие силы подлых отступников. Вдруг оказалось, что он лично, этими вот руками, укокошил троих предателей, а ранения получил, отважно прикрывая собой менее опытных товарищей. Остальные участники «героического налёта» вопросительно переглядывались, удивлённо покачивали головами, но версию событий, выставлявшую их в выгодном свете, разоблачать не спешили. Лех с самым угрюмым видом стоял в стороне, периодически морщась и сплёвывая в ответ на неиссякаемый поток изливаемой Зерком чуши.

Безвольно уронив на грудь голову, Фомлин сидел на коленях, не произнося ни единого слова. Скалозуб в колодках находился позади и видел лишь сгорбленную спину товарища, а потому не мог знать, что в глазах прожившего сложную жизнь гнома хрустальными каплями застыли слёзы невыразимой печали.

Слёзы грусти — за блудных детей, что не ведают, что куют.

Слёзы от сожаления — из-за невозможности спасти души, отвергнувшие мораль и учение предков.

Слёзы уныния — от понимания отсутствия будущего у тех, в чьё благополучие были вложены годы, силы и бесконечные переживания…

— Да здравствует Вождь! — прокричали с задних рядов уже начавшей скучать публики.

— Слава Вождю! Ура! Ура! Ура! — фанатично возликовали юные ополченцы, приветствуя боготворимого лидера.

Гномы постарше, в особенности из тех, кто вступил в Сопротивление отнюдь не от сытого желудка, вели себя немного посдержаннее.

Дорки спокойно шёл сквозь расступающееся перед ним стадо, не проявляя ни малейшего интереса к восторженному вою толпы. Казалось, признанного всеми каких-то пару дней назад вожака совершенно не смущает ни бурное рвение, ни поклонение такого большого количества гномов. Словно власть всегда была для него само собой разумеющейся данностью, не требующей обоснований и не подлежащей сомнению.

Лидер революции целеустремлённо шагал вперёд, приковав всё своё внимание к смотрящему ему прямо в глаза поверженному старосте.

— Честно признаюсь, не раз мечтал я увидеть тебя пред собой на коленях, Фомлин! Ох, не раз и не два! Хотя в данном случае не могу сказать, что я очень доволен…

Дорки строго взглянул на Леха, отчего толстый гном боязливо втянул голову в плечи. Двойной подбородок торговца превратился в тройной, а то и в четверной, придавая тому весьма забавный вид провинившегося карапуза. Однако мало кому из присутствовавших на эшафоте сейчас было до смеха.

— По-тихому не вышло, ну что ж… Грибокартошку для народа нынче достать трудновато, так хотя бы дадим ему зрелищ!

Дорки возвысил голос:

— Да будет суд над сим отщепенцем! Пришла пора карать неверных общему делу! Нашему правому делу свободы и равенства!!!

Толпа восторженно взревела, предвкушая судилище и, что гораздо важнее, жестокое наказание. О том, сколь многое сделал для них стоящий на коленях поруганный гном, задумались лишь единицы, старавшиеся при этом помалкивать и не выделяться из общей массы.

— Фомлин! Я, Дорки, именуемый ныне своими собратьями благодарствующими Вождем, радеющий за простой народ, власть имущими угнетаемый, годами единолично боровшийся за справедливость и равноправие — объявляю тебя изменником!

За сотрудничество с законнорожденными, за поддержку старого, насквозь прогнившего порядка, — Дорки выдержал паузу, — за коварные планы предательства Сопротивления, ответите теперича ты и твой соратник двуличный!

К крысам, что грызут спину борцов за свободу, ждут не дождутся момента ударить исподтишка — пощады и снисхождений не будет! За подлость этакую уготована вам суровая кара. Не важно, кто ты и что хорошего сделал ранее, отныне, Фомлин, ты враг народа!

Слагаю при всех с тебя полномочия самозваного старосты, не важно был ты им на самом деле иль не был. Слагаю и беру ответственность за жителей Квартала в свои руки! Руки, что уже не единожды вели нас к победе!!!