Как по-твоему объяснить безмозглой толпе, что их откровенно провоцируют? Рассказать всё как есть? Думаешь, многие поймут и поверят? Когда вот они, виноватые, с какой стороны на законнорожденных ты ни глянь!

А запугивать голодных, пусть даже и карами Всеобъемлющего, дело сложное. Голод — он, знаешь ли, не тётка, жаркое из кротосвинки не поднесёт. Жрать захочешь, на любое зверство пойдёшь. Не забывай главного, провокация-провокацией, но есть-то скоро и впрямь будет нечего. И эту проблему надо каким-то немыслимым способом как можно скорее решить.

Скалозуб успевал лишь кивать, слушая беспрерывный монолог Пастыря.

«И это тот самый гном, который дурачится и разыгрывает представления по малейшему поводу?» — для строго воспитываемого с малых лет наследника Дома было сложно принять такую двойственность поведения.

Описываемая Пастырем картина грядущего внушила бы трепет любому. Но только не тому, кто столь долго считал себя мёртвым. Мысли недавнего пленника вертелись в совсем ином измерении и касались отнюдь не благополучия общества.

— Ну давай, Безбородый, хватит ёрзать, чего ты там хочешь спросить?

Замешкавшись всего на секунду, Скалозуб разом выпалил все волновавшие его вопросы на старика:

— Почему? Почему раньше мне никто ничего не рассказывал?! Если Фомлин планировал всё с самого начала, меня могли бы предупредить. Могли объяснить ситуацию. Я бы не мучился тогда так из-за неопределённости, непонимания, безнадёги.

Знаешь, ни разу не весело стоять неделями приговорённым к медленной смерти, не имея ни малейшей возможности повлиять на обстоятельства! Я ведь мог и не выдержать. Несколько раз меня чуть не убили, и только чудом серьёзно не искалечили! Невероятная удача, мне удалось отделаться лишь разорванным ухом, парой сломанных рёбер, кровоподтёками, да ссадинами коих не счесть! Да я, в конце концов, чуть с ума не сошёл!

И для чего было так издеваться надо мной на проповеди перед толпой? Если меня нужно было оправдать, зачем ты меня унижал? Император говна в корытце! Этот бесконечный «Безбородый»! А если бы я ляпнул в ответ чего-то не то? Начал бы защищаться, огрызаться на твои оскорбления, а?

Пророк с самым серьёзным лицом наблюдал за Скалозубом, пока тот изливал накипевшую горечь. Выдав всё единым порывом, исхудавший и сильно ослабший гном почувствовал одновременно и некое облегчение, и чувство вины от того, что накричал на освободившего его старика. Пастырь, однако, не выказал признаков обиды или недовольства эмоциональным взрывом своего новоиспечённого подопечного. Наоборот, кивнув с понимающим видом, пророк слегка улыбнулся:

— Дорогой мой, ты явно переоцениваешь возможности планирования. Никто, в том числе Фомлин, не знал, как будут разворачиваться события. Тебе и впрямь исключительно повезло отделаться поверхностными увечьями. Видно ты крепкий парень, гораздо сильнее, чем думаешь сам!

Ну да ладно, давай проанализируем всё с самого начала, когда тебя приволокли на площадь и обвинили во всех бедах черни. Толпа была в ярости! Думаешь, вздумай их кто-то остановить, его бы послушали? Жуткая удача, что роль палачей взяла на себя шайка головорезов, которая согласилась со мнением, будто быстрая смерть слишком лёгкая участь для подлого законнорожденного!

Когда быстрой расправы чудом удалось избежать, Фомлин сыграл на жестокости толпы, убедив, что извести тебя голодом идея гораздо более интересная. Мучительное публичное терзание зажравшегося представителя власть имущих — в это поверили! Но ты должен был и вправду страдать, иначе бы народ почуял подвох, понимаешь?

И опять-таки, не обошлось без высшей благодати Праотца. Нехватка продовольствия в Квартале ещё не достигла той стадии, чтобы бедняки могли сравнивать своё состояние с твоим и всерьёз заподозрить кого-то в подкормке приговорённого. Но в любой момент обстановка могла измениться самым кардинальным образом. Думаешь, дежурившие возле тебя Хиггинс, Бойл или Кларк могли помочь в случае голодного бунта толпы или сознательного намерения банды покончить с тобой, всплыви наш обман?

Из-за противостояния с лидером местных бандитов открыто вмешиваться Фомлину было нельзя, возможности надёжно защитить тебя не было. Поэтому староста молчал и выжидал, пока жители успокоятся, привыкнут к тебе, перестанут вспоминать и обращать внимание. Тогда на сцену вышел я, дабы окончательно убедить народ в твоей жалости и никчёмности, чтобы они могли проявить снисхождение к убогому гному. Почувствовать себя выше гнева! Взять на себя роль милосердных судей, властных над жизнью погрязшего во грехе, но раскаивающегося законнорожденного! Всё висело на волоске, и даже я не был уверен в благоприятном исходе. Хвала Праотцу, у нас получилось выиграть эту маленькую войну.

— Но вдруг я бы ляпнул чего-то не то, не имея возможности обдумать слова? Ты же сам сказал Хиггинсу, что планировал проповедь. Тогда зачем шёл на риск? Ведь вместе мы могли подготовить, как ты говоришь, «представление», наилучшим образом загодя!

Пастырь покачал головой:

— Ты вроде не глупый паренёк, Безбородый, но извини уж, актёр из тебя никудышный. Толпа бы вмиг почуяла фальшь! В конце концов, не так важно, что именно ты говоришь, гораздо важнее эмоциональная составляющая твоего выступления. Поверь, я не первый десяток лет проповедую и знаю о чём говорю.

К тому же мои планы гибкие, я не обдумываю всю речь от и до — в ней не будет страсти! Увидев, как ты восседаешь враскорячку на обосранном корытце, родился «император говна». Безбородым тебя называли и до меня, тут тоже нечего обижаться.

Да и в принципе, пусть то, что я вещал правда лишь отчасти, но это всё же именно правда. Так что советую поумерить гордыню. Кем бы ты ни был раньше, сейчас ты никто. Подопечный на побегушках у полубезумного старика. Чужой среди чужих во враждебном Квартале!

И не думай, что можешь вернуться к прежней жизни и своему положению. Король объявил Дом Среброделов вне закона и конфискацией имущества дело не ограничилось… Тебе некуда и не к кому возвращаться. Прости за прямоту, но я нахожу крайне маловероятным, что твои родные и близкие живы и целёхоньки до сих пор. Женщин ещё могли пощадить, оставив служанками и наложницами при Марононе, остальных либо втихую заморили голодом, либо используют для тренировки стражей, что равносильно смертному приговору. Ты ведь знаешь, в Квартал не вернулся ни один из арестованных в ту ночь слуг. Если уж под топор пошла ни в чём не повинная голытьба… Какие шансы пережить королевский суд у хозяев, обвинённых в измене? Не хотелось мне сегодня об этом тебе говорить, но лучше сразу развеять наивные заблуждения, чем жить во тьме незнания и ложных надежд, — закончил на мрачной ноте пророк.

Наступила мёртвая тишина. Скалозуб ушёл в свои тяжкие думы, а Пастырь молча сидел, давая гному осмыслить всё сказанное.

«Должно быть он прав… Да ведь я знаю это и сам!

Вряд ли следовало ожидать чего-то иного. Если уж Дом Жизнетворцев, от которого напрямую зависело благополучие города, вырезали без внятных объяснений под корень, на какое милосердие могли рассчитывать Среброделы?

С другой стороны, ладно, пусть лично меня использовали, дабы спровоцировать чернь, но за что карать моих близких?

Бригитта… Жива ли ты, моя радость? Праотец смилуйся! Хоть бы её оставили в служанках или, пусть даже, в наложницах Короля! Не важно, главное, чтобы она была цела и здорова. Пожалуйста…

Отец… Увижу ли тебя снова? Кто, если не ты, направит меня, даст мудрый совет?

А остальные? Как был я неправ, как строго к вам относился!

Стоило ли так радоваться спасению, если меня никто больше не ждёт? Если ждать уже некому…

Или, и правда, вся моя никчёмная жизнь принадлежит теперь безумному старику и на этом весь смысл заканчивается? Хотя, может, безумен именно я…

Зачем мне всё это, для чего?! Если ничего уже не вернуть. Раз нельзя исправить содеянное…

Можно лишь мстить.

Да. Навредить как можно больше Предателю и всем виновным в моей утрате! Бороться с мразями, покуда сам не подохну!

Но что могу сделать я власть имущим? Смогу ли зайти хоть сколько-то далеко?

…»

 

— Эгегей! Вот вы где! — из дома вывалился шатающийся Фомлин. — Ребята, погодите. Ща я к вам подойду, ик!

С трудом волоча ноги, напившийся хозяин направился к сидящим в глубоком молчании гномам.

— Вы чё такие хмурные?! Ай-да!

Фомлин плюхнулся на скамью между Скалозубом и Пастырем, обнял обоих за плечи и крепко прижал к себе.

— Эй, Безбородый! Видал что тут у меня? Па-ми-дор-ки! Ик! Смотри, это всё я сам вырастил. А вон огурчи… ик! …и. Вкусные! Хочешь дам тебе попробовать пару штук?

Скалозуб безуспешно пытался вырваться из объятий надравшегося в хлам гнома:

— Спасибо, уже попробовал сегодня за ужином. Правда, очень вкусно!

Фомлин потянул его к себе и, упёршись лбом ко лбу, обдал ядрёнейшим перегаром:

— Во-о-о, видишь? Вку-у-сно! Вы, главные закон… законо… зако… задомродившиеся! так не умеете, да? Ик! Ууу, какая смешная у тебя рожа, ха-ха! Без бороды, ах-ха-ха!!!

— Я, пожалуй, пойду немного посплю. Тяжёлый был день…

Хозяин сада лишь сильнее прижал гнома к себе:

— Погоди-погоди. Посиди со мной ещё пять минут. Вот скажи, Безбородый. Только правду скажи! — из недр Фомлина вырвалась громкая отрыжка. — Мда… Так, о чём я? А! Безборо-о-одый! — пьяный вдребезги гном пытался смотреть Скалозубу прямо в глаза, хотя дольше пары секунд у него не получалось сконцентрироваться на этом несложном процессе. — Честно скажи! Как мужик мужику! Ты меня… уважаешь?

Скалозуб глубоко вздохнул. Сумасшедший день, не иначе!

«Ладно, неужели после всего пережитого я не смогу отделаться от нажравшегося в хлам взрослого мужика?»