Глава 29.

ЭЛОДИ

В НАЧАЛЕ любой новой жизни в любом новом месте время течет бесконечно медленно. Каждая маленькая деталь вашего окружения интересна, или раздражает, или красива, или озадачивает, и требует вашего полного внимания. Но через некоторое время появляется все меньше и меньше новых вещей, которые можно заметить, и все становится знакомым. То же самое, что происходило в любом другом месте, где я когда-либо жила, происходит и в Вульф-Холле. Я знаю, чего ожидать, когда поворачиваю за угол. Знаю очертания деревьев за моим окном, и даже очертания деревьев на дальней стороне границы академии, где начинается лес и тянется к горизонту. Знаю уникальный запах пчелиного воска для полировки древесины, которым Джэна, семидесятилетняя экономка академии, пользуется каждую среду, чтобы вручную отполировать деревянные панели. Знаю гулкое эхо голосов, которое отражается от высоких потолков коридоров и классных комнат всякий раз, когда звонит звонок. Знаю приятное свечение, льющегося через окна библиотеки, и я знаю текстуру деревянного стола под моими пальцами на уроке французского языка.

Проходит две недели, и постепенно Вульф-Холл начинает казаться мне чем-то вроде дома. И при каждом удобном случае мы с Рэном встречаемся в звуконепроницаемом помещении библиотеки для микрофиша — оказывается, это то, что было за потайной дверью Рэна — или на чердаке, и даже в моей комнате один или два раза, когда я точно знала, что Карина не собирается врываться без предупреждения.

Рэн всегда сам по себе, но я узнаю о нем все больше и больше с каждым днем. Потаенные двери открываются передо мной, рассказывая что-то о нем, детали, которые никто другой не знает, которые я храню для себя, информацию более ценную, чем золото или рубины.

Он ненавидит консистенцию арахисового масла во рту.

Всякий раз, когда он вдыхает запах океана, он думает о потере одного из своих передних зубов, когда ему было восемь лет.

Он считает, что слово «многосложный» — лучшее слово в английском языке, что иронично, потому что оно означает «склонность к использованию длинных слов», — что он, безусловно, и делает.

Он втайне любит собак, но никогда не признается, что любит кого-то, если в этом нет необходимости.

Птицы интригуют его.

Парусный спорт, плавание и чтение заставляют его чувствовать себя живым.

Мы разговариваем часами. Я знаю его сейчас, но с тем же успехом, мне часто кажется, что я едва поцарапала поверхность, когда дело доходит до вещей, которые нужно знать о Рене.

Мы обмениваемся секретами, поцелуями и дыханием, и прячемся от всего мира, чтобы никто не знал, когда мы вместе. Я не возражаю против того, чтобы скрываться, или против трепета, который пробегает по моей спине, когда мы рискуем быть пойманными. Это просто кажется нормальным.

Наступает последний уик-энд февраля, и из ниоткуда погода набирает обороты. Серое небо проясняется, дождь перестает безжалостно хлестать по стенам академии, а температура даже умудряется подняться до шестидесяти градусов. Я так давно не видела солнца, что перемена погоды, пусть и временная, поднимает мне настроение и вызывает такое головокружение, что Карина спрашивает, не принимаю ли я наркотики.

— Я не говорю, что осудила бы тебя, если бы принимала. Просто не думаю, что когда-либо видела тебя такой... бодрой.

На лужайке перед академией я перестаю подпрыгивать на цыпочках и высовываю ей язык.

— Я просто забыла, как хорош витамин D. Разве ты не чувствуешь себя живой? Как будто ты можешь взять на себя весь мир?

— Сегодня днем я должна лететь в Нью-Йорк. Нет, я не чувствую, что могу взять на себя весь мир, — сухо говорит она. — Я имею в виду, что моя мать такая чертовски странная. Она знает, что поблизости есть отличные дантисты, но нет. Мне нужно сходить к ее дантисту.

— Да. Но Андре поедет с тобой. И вы собираетесь пойти на романтический ужин, и он купил тебе билеты на «Гамильтон». Как только с дантистом будет покончено, ты прекрасно проведешь время в городе, и ты это знаешь.

Она хмыкает.

— Ненавижу этого гребаного дантиста. Я не выношу ни запаха, ни звука дрели. Дантистам сходит с рук всякая хрень, знаешь ли. Количество женщин, подвергающихся сексуальному насилию со стороны дантистов, составляет… — она надувает щеки. — Это число пугающе велико. Если тебя когда-нибудь понадобится усыпить для процедуры, всегда убедись, что кто-то пришел и сел рядом с тобой. Иначе ты никогда не узнаешь, кто к тебе прикасался.

— Забавная мысль, чтобы начать субботу правильно, — говорю я, улыбаясь. — Все будет хорошо. Все быстро закончится, а потом ты сможешь наслаждаться своим временем с Андре.

— Ммм. — Она улыбается, но, кажется, не слишком убеждена. — А что ты собираешься делать сегодня? Извини, что я опять тебя кинула.

— Ну, знаешь. Я собираюсь вонзить в это свои зубы. — Я держу книгу в своих руках. — Вчера вечером Харкорт доставила мой новый ноутбук и кучу других вещей. Я могу наверстать упущенное в моем списке для просмотра на Netflix, если захочу отвлечься.

— Хорошо, отлично. В следующие выходные мы сделаем что-нибудь классное, обещаю.

Когда черный «Форд Ф150» Андре подъезжает ко входу, она стонет, как будто он собирается увезти ее в ад, а не на романтический уик-энд. Я улыбаюсь удаляющемуся грузовику до боли в щеках, машу в след рукой, пока машина не исчезает из виду, а потом вскакиваю и бегу, направляясь по подъездной дорожке к своему собственному уик-энду.

Машина стоит в стороне от дороги, припаркованная на узкой гравийной дорожке, которая скрывает ее из виду. Черный, гладкий и блестящий «Мустанг Фастбек» 66-го года выглядит совершенно новым, хотя ему уже далеко за сорок лет. Рэн прислонился к водительской дверце, голова опущена, волосы скрывают его лицо. Выцветшая серая футболка, которую он надел, туго обтягивает его руки и спину, низко сидящие джинсы свисают с бедер. Его неряшливые, поношенные ботинки исчезли, их заменила пара черных высоких ботинок от Чака Тейлора. Медленная улыбка расползается по его лицу, когда он слышит хруст гравия под моими ногами.

— Я уже начал думать, что ты меня бросишь, — говорит он.

Рэн все еще не смотрит на меня. Он часто так делает — не поднимает головы и не смотрит мне в глаза до самой последней секунды, пока я не оказываюсь прямо перед ним. Наконец он поднимает на меня взгляд из-под своих выразительных темных бровей, и я сжимаю пальцы ног в туфлях.

— Откуда ты вообще знаешь, что это я?

— В тебе пять футов четыре дюйма, малышка Эль, — говорит он, ухмыляясь. — У тебя очень короткий шаг.

— Грубо.

— Зато верно, — возражает он, просовывая пальцы в петли ремня моих джинсов и притягивая меня к себе. Он прижимает свой рот к моему, и птицы перестают петь на деревьях. Воздух застывает. Солнце светит чуть ярче. Когда он отпускает меня, его руки скользят под мою рубашку, рисуя маленькие круги на моей коже кончиками пальцев. — Ты опоздала, — ворчит он. — Я не люблю, когда меня заставляют ждать.

Я бросаю на него быстрый взгляд. Он улыбается, проводит языком по нижней губе, смачивая ее. Теперь мы часто обмениваемся этими молчаливыми фразами — мои бессловесные упреки в ответ на его забавные, наполовину прочувствованные извинения.

— Ты мне не начальник, — напоминаю я ему.

— Разве нет?

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня еще раз, но я отскакиваю назад, вне пределов досягаемости.

— Совершенно определенно нет.

В его глазах вспыхивает огонь.

— Если я скажу тебе что-то сделать, разве ты этого не сделаешь? Если я попрошу тебя о чем-то, разве я не получу этого? — размышляет он.

— Только потому, что я соизволила сделать или дать тебе то, что ты хочешь, Джейкоби. Настанет день, когда я уже не буду чувствовать себя такой покладистой.

— Ну, тогда мне придется жить в страхе перед этим днем, — мурлычет он, крадясь за мной.

Я кричу, бегая вокруг машины, но это бесполезно. Он был прав, во мне пять футов четыре дюйма, и мои ноги намного короче, чем у него. Он ловит меня с легкостью, обхватывает руками за талию и поднимает от земли.

— В машину, — рычит он мне в ухо. — Нам нужно кое-где побывать.

Рэн прижимает меня к себе одной рукой, высвобождая руку, чтобы открыть пассажирскую дверцу машины и запихнуть меня внутри. Я приземляюсь на кожаное сиденье. Он захлопывает за мной дверь прежде, чем я успеваю поиграть в бегство. Через две секунды он уже садится в машину рядом со мной и поворачивает ключ зажигания.

Есть что-то чертовски впечатляющее в том, как Рэн смотрится за рулем автомобиля. Я никогда раньше не видела его за рулем — Пакс всегда возит парней в академию, когда погода достаточно плохая, чтобы оправдать короткую поездку. Видеть его таким сейчас, его четкие и уверенные действия, когда он переключает передачу и нажимает на газ, заводит меня самым странным образом. Сейчас меня заводят очень странные вещи. Наблюдение за тем, как он заваривает кофе, откидывает крышку своей чашки, слизывает с нее пену, прежде чем высыпать крошечный пакетик сахара поверх латте и снова защелкнуть пластиковую крышку на чашке. То, как его глаза быстро и уверенно скользят по страницам книги, когда он читает что-то, что находит захватывающим. Как он рассеянно втягивает губу сквозь зубы, когда глубоко задумывается. Как он невероятно выглядит в своей одежде, и вид его босых ног, и то, как все мое существо вибрирует от удовлетворения всякий раз, когда мне посчастливилось заслужить взрыв смеха от него.

Все это заставляет меня хотеть сорвать с себя одежду и трахнуть его.

— Ты взяла вещи? — спрашивает он, бросая на меня быстрый взгляд, когда выезжает на дорогу.

Я похлопываю по сумке, которую принесла с собой, и поднимаю брови.

— Да. Хотя не знаю какого черта ты велел мне взять с собой купальник. Солнце, может быть, и выглянуло, но ты ни за что не бросишь меня в озеро. Вода будет очень холодной.