Глава 67

Гром прогремел в небе, когда он прокрутил эту сцену в голове. Его ангел на долю секунды взглянула на его записку, прежде чем поникнуть у него на глазах. Увидев ее боль, он почувствовал, как внутри нарастает ужас, но что было еще больнее... и почти невыносимо... так это осознание того, что он никогда больше ее не увидит.

На обратном пути к дому его охватил приступ паники, такой сильный, что он думал, что задохнется. Посреди всего этого он увидел Эрику Дюваль, присевшую на корточки в лесу. Она тоже его видела, но это его не очень волновало. Теперь она ничего не могла ему сделать.

Дома он пошел в свою спальню и выхватил вторую записку из-под матраса. Затем, на кухне, он сосредоточился на том, чтобы успокоить свою руку. Пять минут спустя более важная записка, о которой он беспокоился уже месяц, но надеялся, что ему не придется ее отправлять, была завершена. Он сунул ее в конверт и подошел к почтовому ящику, на котором жирными белыми буквами было написано «Сикрест». Опустив письмо в ящик, он поднял красный металлический флажок, чтобы почтальон знал, что есть почта на отправку.

Вернувшись в дом, он прошел в комнату матери и в ее крошечную ванную комнату. На нижней полке аптечки лежал тощий тюбик зубной пасты, покрытый пылью, и два оранжевых пластиковых флакона, наполовину заполненных лекарствами. Оба с галоперидолом. Этикетки выцвели и отслаивались от пластика, но он все еще мог разобрать имя своей матери. Дария С. Тибодо. Буква «С» означала Сикрест, ее драгоценную девичью фамилию.

Он открыл первую баночку и перевернул ее вверх дном. Четыре маленькие круглые таблетки с белыми крестиками, выгравированными по центру, упали в его дрожащую руку. Во втором флаконе было девять. Сжимая тринадцать таблеток в потной ладони, он, шаркая, вышел из комнаты матери в свою собственную.

Ранее в тот же день он отнес телевизор в свою спальню, затем наполнил миску смесью кошачьего корма и крысиного яда. Поставил миску на переднее крыльцо для злобного Йена.

Теперь он включил телевизор и настроился на старый эпизод «Оставь это Бобру». Он убавил громкость и схватил магнитофон. Вставил кассету с Бобом Диланом и установил громкость на среднюю. Он больше не мог выносить молчания. Ему нужно было чувствовать, что с ним кто-то есть. Он не хотел умирать в одиночестве.

Он сел на кровать. Они найдут его только через несколько часов. Это был конец. Окончательно. Он надеялся, что мир за пределами его головы был реальным. Он не был уверен, так ли это, но решил не терять надежды. Это было все, что у него осталось. Он подумал о Крисе и испугался еще больше. Убить его было смертным грехом.

Он задавался вопросом, найдет ли Бог способ простить его.

Он закрыл глаза. Темнота. Так вот как выглядела бы смерть? Как бы ощущалась? Мирно? В безопасности? Будет ли любовь? Семьи? Шанс для нового, нормального начала?

Решив, что все лучше, чем то, чем он живет сейчас, он открыл глаза и открутил крышку с бутылки «Будвайзера». Он принимал по три таблетки за раз, пока не проглотил их все.

Откинулся на спинку кровати и выглянул в окно, слушая, как Дилан напевает «Ляг, крошка, ляг». Небо так потемнело от грозы, что он больше не мог видеть за окном. Йен пришел и ушел несколько минут назад. Его глаза казались особенно красными и жестокими на фоне штормового вечера, когда он смотрел на него через окно. Он слабо мяукнул и прижался своим тощим телом к грязному стеклу. А потом кот ушел. Возможно, чтобы забрать еду с крыльца.

Теперь он лежал в маленькой комнате под простыней, свернувшись калачиком. Чем тяжелее становились его веки, тем больше он пугался. Он боролся с этим. Он боролся со сном, умирал и отправлялся в неизвестное и, возможно, более страшное место. Но оставаться в сознании становилось все труднее.

Дилан напевал ему, когда он засыпал.