— Все еще хочешь это сделать? — ухмыляется Раник. — Даю последний шанс все отменить, назад дороги не будет.

В мыслях возникает образ Тео. Он — единственный парень, у которого хватило смелости подойти ко мне и поговорить как с равной, а не как с мерзкой инопланетянкой или куском мяса. Единственный парень, который улыбается мне и делает искренние комплименты.

Единственный парень, который заставляет меня смущенно краснеть.

Я вкладываю ладонь в руку Раника. Она грубая, на ней будто отпечаталась вся его жизнь, которая гораздо труднее моей. Парень сжимает мои пальцы, и его улыбка становится шире. На опаленный солнцем асфальт падает капля дождя, затем еще одна и еще. Раник встает и разминает тело, похрустывая шеей.

— Что ж, дождь испортил вечеринку. Пойдем, отвезу тебя в кампус. По дороге и начнем.

Пока мы идем к побитой черной «тойоте» Раника, я пишу Шарлотте и сообщаю, что меня подвезут. Дождь внезапно превращается в ливень, и вдали раздаются вопли толпы на барбекю. Возясь с ключами, Раник смеется и покачивает головой, а я хлюпаю промокшими ногами.

— Можешь поторопиться?

— Да, да, не нервничай. — Он открывает пассажирскую дверь, и я залезаю в салон, стряхивая воду с плеч. В машине стоит тонкий запах корицы, хвои и сигарет. Раник тоже садится. — Кстати, а какие трусики ты носишь?

Я бросаю на него свой самый холодный взгляд.

— Такие вопросы не уместны.

— Ну, теперь уместны. С сегодняшнего дня я буду задавать очень личные вопросы.

— Это вторжение в…

— Слушай, ты хочешь затащить его в постель или нет?

Я нехотя закрываю рот. Раник заводит двигатель и трогается с места.

— Так я и думал. Давай колись, какие трусики?

— Какие можно найти в «Таргет».

Его передергивает.

— Что? Нет! Типа такие упаковки с целым комплектом? Одни красные, одни белые, синие и серые?

— И черные. У меня черное нижнее белье, — гордо заявляю я.

— Ага, долбаные черные бабушкины панталоны. Смотри. — Притормозив на светофоре, он копается у себя за сиденьем и достает крошечные зеленые кружевные трусики. — Вот, что тебе нужно.

— Какая гадость. Давно они здесь валяются?

— Или такие, например! — Он вытаскивает более скромные трусики-бикини с голубыми полосками и маленьким белым бантиком. — Видишь этот бантик? Чертовски очаровательно. Куда лучше труселей-парашютов.

— Почему?

— Почему? — фыркает он и дает по газам, когда светофор загорается зеленым. — Запомни: парням нравится видеть голую кожу. Больше голой кожи — больше стояков.

— Мне уже кажется, что я совершила огромную ошибку.

— Можем прекратить все прямо сейчас. Только скажи.

Я вспоминаю о доброте Тео. Он — единственный парень, который смеется над моими саркастичными шутками, а не хмурится в ответ, который заботливо спрашивает, в порядке ли я.

Ну, Раник тоже спрашивал, но он не в счет.

— Нет, — сжимаю челюсти, — мы это сделаем.

— Молодчина, — довольно улыбается Раник. — Давай выстрелим этому парню прямо в сердце стрелой пухлозадого Купидона. Как его зовут?

— Не могу сказать.

— А стоит.

— Не вижу смысла.

— Смысл в том, принцесса, что я буду за ним следить.

У меня распахивается рот.

— По-дружески, — заверяет меня Раник. — Узнаю, что ему нравится, а что нет, какой он парень и чем увлекается. Нельзя применять общий метод ко всем парням. Мы все разные.

— Ну хорошо. Его зовут Тео, — признаюсь я. — Тео Моррисон.

Глаза Раника загораются.

— О-о, золотой мальчик, да? Ты выбрала настоящего ванильного парня.

— И что это значит?

— Что будет просто. Я уже его знаю: пиво по выходным, видеоигры каждый вечер, слушает «Neutral Milk Hotel» и прочие стремные инди-группы, ведет миссионерский образ жизни, встречался с одной девушкой все старшие классы, любит азиатское порно, мечтает о непосредственной девушке, которая будет его дополнять, конец.

— Это… пугающе конкретное описание.

— Я разбираюсь в людях, ясно? У меня уши повсюду, это помогло с некоторыми подробностями, но по большому счету я просто знаю, какие девушки в его вкусе. И ты не из них.

— Это очевидно.

— Нет… в смысле, черт, дорогуша, ты на самом деле не в его вкусе.

У меня сжимается сердце.

— Это еще почему?

— Ты слишком сильная, умная и независимая. А еще зрелая.

— Он лишь на год старше меня! — возмущаюсь я.

— Не-а, я имел в виду внутри. У тебя зрелое сердце. Трудно объяснить.

— О, так получается, зрелая — это «сухая и скучная».

— Нет, я так не говорил. Я сказал, что это трудно объяснить. Это значит, что ты… другая. Практичная, сдержанная. Ты не из его лиги. Повыше будешь.

— Бессмыслица какая-то.

— Верно, тебе так кажется, потому что ты никогда ни с кем не встречалась. — Раник поворачивается ко мне. — Я ведь прав? Ты ни с кем не встречалась? Просто хочу все прояснить.

От того, насколько жалко это звучит, я едва не вздрагиваю, но беру себя в руки.

— Я ни с кем не встречалась.

— Целовалась?

— Нет.

— Трахалась?

Я хмуро смотрю на него, и он отвечает мне невинным взглядом — мол, я интересуюсь для дела.

— Нет.

— И никому не дрочила?

— Я никогда не касалась пениса. — Я стараюсь держаться с достоинством, но мои щеки пылают.

— Петтинг был?

— Нет! Святой боже, нет, нет, нет, ничего из этого!

— Хм. — Он переключает внимание на дорогу. — Держалась за руки?

— Нет, даже этого не было. Я на самом деле жалкая.

— Эй, не будь так самокритична. Всякое бывает, иногда нас затягивает в трясину так глубоко, что до лучшего в жизни уже не достать. Дай мне руку.

Он протягивает свободную ладонь между нашими сиденьями. Его длинные пальцы застывают в ожидании, как шипы венериной мухоловки.

— И что мне с ней делать? — спрашиваю я.

Раник закатывает глаза.

— Просто вложи свою чертову руку в мою ладонь.

— И как это поможет?

— Ты всегда задаешь столько вопросов? В первую очередь тебе нужно привыкнуть касаться парней. Так что давай.

— Я привыкну к этому с Тео.

— Как пожелаешь, — говорит он, но руку не убирает. — Как ты собираешься держать за руку парня, который тебе нравится, если даже не можешь прикоснуться к тому, кого ненавидишь? Так мы далеко не уйдем, сразу могу сказать.

— Не используй это как предлог, чтобы затащить меня в постель, — огрызаюсь я.

— Воу, притормози. — Раник съезжает на обочину и с упреком смотрит на меня. Это так разнится с его обычным добродушным выражением лица. — Ты правда считаешь, что у меня такие намерения? Мы всего лишь подержимся за руки, принцесса, а не потрахаемся.

— Ну извини, просто у тебя репутация человека, который тащит в постель все, что движется. И почему ты все время называешь меня принцессой? Это дико раздражает.

— Потому что ты и есть принцесса! Ты никогда не трахалась, не целовалась и никого не касалась. Ходишь по университету с таким видом, будто ты из другого мира. Ты чертовски умная, высокая, красивая и величественная. Люди тебя побаиваются. Если не принцесса ведет себя так, тогда не знаю, кто.

Я открываю рот, чтобы возразить, но от шока слова не идут. Вот какой меня видят люди?

Раник фыркает.

— Слушай, я не… черт, я не пытаюсь затащить тебя в постель. Поверь, есть куча девчонок, которые жаждут со мной переспать, поэтому ты мне для этого не нужна, окей? Я изо всех сил постараюсь быть профессионалом, чтобы научить тебя. Но обучение включает в себя и опыт. Реальный опыт.

Я киваю.

— Лабораторные исследования доказали, что наиболее эффективной и долговременной является мышечная память.

— Вот и чудно. Рад, что мы пришли к согласию. Я знаю, что не нравлюсь тебе, ты считаешь меня глупым, мерзким, неприятным и еще бог весть каким, но доверять мне придется. Моя раскованность приведет тебя к Тео, ясно? Так что работай со мной, принцесса, пожалуйста.

— Тогда пообещай одну вещь.

— Какую?

— Что не попытаешься со мной переспать.

Раник вздыхает.

— Обещаю. Ты даже не в моем вкусе, окей?

— Хорошо, ты тоже не в моем вкусе.

Ухмыльнувшись, он вновь заводит машину и выезжает на дорогу.

— Похоже, теперь мы согласны с тремя вещами в этой вселенной. Кто бы мог подумать.

Через четыре светофора Раник, громко ругаясь, выключает радио, по которому играет классическая опера, и я несмело вкладываю в его руку свою. Моя кожа такая холодная по сравнению с его пылающим теплом. Я чувствую каждую мозоль на его ладони, каждый изгиб и линию. Это так отличается от нашего рукопожатия.

— Руки на самом деле очень чувствительны, верно? — произносит Раник, глядя на дорогу. — Касание ладоней заводит намного сильнее, чем ты думаешь. Все построено на держании и сжатии. Если он тебе нравится, не будь слишком очевидной. Но и не включай неприступность. Сожми мою руку.

Я сжимаю, и он резко ее отдергивает.

— Нет, не так. Слишком сильно. Ты должна быть нежной, но твердой, вот так. — Раник протягивает ладонь и легко переплетает наши пальцы. — Видишь? Теперь попробуй сама.

Я медленно повторяю все движения, но цепляюсь большим пальцем за рычаг переключения передач и в панике случайно тяну его на себя. Раздается визг тормозов, и в салон проникает запах горелых покрышек, но Раник быстро возвращает рычаг на место и останавливает машину.

— Я… мне так жаль…

Раник ухмыляется в ответ.

— Ха, только посмотри на свое лицо, это бесценно.

— Рада, что мой тихий ужас от приближающейся смерти тебя забавляет, — язвлю я.

— Расслабься. Я вожу с тех пор, как смог дотянуться до руля, мелкие перебои вроде этого — пустяки. Просто хотел тебя немного напугать. Было приятно увидеть, как ты изменилась в лице, знаешь ли. Настоящее выражение, а не то одинокое и грустное, с которым ты вечно ходишь.

Одинокое? Грустное? Я смотрюсь в боковое зеркало. Совершенно нормальное у меня лицо.

— В общем, — Раник откашливается, — у тебя почти получилось. Попробуй снова. В этот раз без попыток нас убить.

Мое сердце еще бешено колотится от пережитого опыта, но я снова вкладываю руку в его ладонь и с облегчением выдыхаю, когда наши пальцы переплетаются.

— Не все потеряно. — Его глаза искрятся, а пальцы, нежно скользя, усиливают хватку. — Вот так немного более интимно. Это означает, что между вами что-то есть. Типа любовь. Поэтому, может, ты захочешь приберечь это на потом.