Следующие несколько минут она подробно объясняла мне каждый пункт в списке — что и как именно я должен был сделать. И пока я слушал ее громкие и четкие инструкции, все мое внимание было сосредоточено на том, как двигался ее рот, пока она разговаривала.

После того, как закончила, Хейзел спросила:

— Вопросы?

— Звучит довольно просто, — сказал я, по-прежнему разглядывая изгиб ее пухлой верхней губы.

Она прищурилась в ответ на мой откровенный взгляд, но предпочла ничего не комментировать.

— Отлично. У тебя есть полтора часа на то, чтобы со всем здесь закончить. Сейчас у этих маленьких щенков пришло время для дневных игр, — сказала она, открывая одну за одной каждую конуру — кроме той, что принадлежала Оливке — и прикрепляла поводок к каждому собачьему ошейнику.

Хейзел быстро представила всех собравшихся — Вафля, Ирландец на трех лапах, Тоффи — шотландский терьер, который лишился большей части своей шерсти и кусочка левого уха, Сосиска и Фасолька — парочка старых такс. Я мог только догадываться какое имя она дала собаке, которая ждала ее дома.

— Я понял, что ты ешь после пьянки, милашка, — сказал я со смехом.

— Умно. Кстати, ты не помогаешь своему имиджу таким заявлением. — сказала она, когда собаки натянули свои поводки.

— Да будет тебе, ты же хочешь сказать, что никогда не была слегка сумасшедшей? Не то, чтобы я ожидал, что ты специалист по части пивных соревнований, но у кого не было пары ночек, которые он не может вспомнить? Или утро следующего дня, когда ты сожалеешь обо всем?

— Это я, — сказала она, пожав плечами. — Никогда этим не увлекалась.

— У тебя было хоть раз небольшое желание забыться хоть на мгновение?

— Потеряться в моменте, это такой вежливый способ сказать, что ты полностью утратил контроль и это то, что никогда меня не привлекало.

Лицо Хейзел приняло какое-то замкнутое, почти покровительственное выражение, и мне было интересно, что произошло с ней в прошлом такого, что сделало порядок и сдержанность ее главными принципами. И было ли это той причиной, по которой она выбрала своим делом управление центром реабилитации для собак. С другой стороны, как женщина, которая имела такой контроль, была такой упорядоченной и обладала невозмутимостью, могла пойти в профессию, которая была сплошь полна взлетов и падений, триумфа и разочарований?

— И кроме того, думаю, что названия продуктов — это самые лучшие имена для животных, — сказала она через какое-то время.

— Вот как? — спросил я.

Она кивнула.

— Они милые, понятные, универсальные и в зависимости от выбранной пищи они могут выражать индивидуальность животного или какие-то физические отличия. К тому же, я люблю поесть...

Я усмехнулся. Разве не все мы такие?

— Что произошло с Сосиской и Фасолькой? — спросил я, наблюдая за тем, как они сбились вмести и дрожали за ее ногой.

— Их владелец умер, у него не было семьи. Они остались в доме на целую неделю, прежде чем кто-то смог их обнаружить, — она улыбнулась им сверху вниз, как будто образ этих двух собак рядом с разлагающимся телом не было таким чертовски страшным. — Они пара, поэтому мы поместили их вместе в одну конуру, уважая их привязанность. Как бы там ни было, я задержалась. Пожалуйста, не приближайся к конуре Оливки — она очень пугливая и боится людей из-за их плохого обращения, пока она жила в приюте для щенков.

— Ты уверена, что Оливка не сбежит? — спросил я, осматривая пространство, которое казалось необитаемым. Какую собаку могли назвать Оливка? Итальянскую Чихуахуа? Обожающего пиццу пуделя с кудрявой шерстью, которых так любят богатые старушки?

— Обычно она прячется, когда поблизости есть люди, но ты можешь мельком увидеть ее, — Хейзел указала на кроватку, под которой лежал небольшой комок, торчал только кончик хвоста. — Тебе нужно что-то объяснить подробнее, пока я не повела этих негодников на прогулку?

Я покачал головой.

— Не забывай следовать списку, — сказала она, как будто я был не способен следовать правилам. Потом Хейзел ушла, оставив меня стоящим там в нелепом наряде среди трех пустых собачьих жилищ, одной испуганной собаки и величайших хитов Диснея, звучавших специально для меня.

— Что если я не хочу насвистывать во время работы? — пробормотал я себе под нос. Я услышал, как из конуры Оливки донесся едва различимый шорох, но когда я повернулся, движение прекратилось. Интересно. — Что если я вообще не хочу здесь быть? Что тогда, Оливка?

Я немного подождал, чтобы посмотреть, вылезет ли собака из-под кроватки, но... ничего. Я вздохнул. Чем быстрее я покончу с этим, тем скорее я смогу убраться отсюда и заняться тем, что на самом деле важно, например, заняться спасением своей карьеры.

Я вычистил первую клетку, которая принадлежала Вафле, вымыл заднюю стенку и мраморный пол шлангом, подпевая вступительной части «Несчастные бедняжки» из «Русалочки».

— Я признаю — на поле я настоящая задница.

Они не шутили, называя меня…

Хм, придурком.

Но если поймаешь меня за пределами поля,

То я вполне себе ничего.

Красивый, чертовски очаровательный и настоящий принц! — подпевал я, вытирая спинку кроватки, конечно же, моя версия была лучше. Ну, и что с того, что я придумывал свои слова? Это помогло мне скоротать время и отвлечь от мысли, что меня отстранили от тренировок для уборки собачьего говна.

Я услышал еще один шорох и снова посмотрел на конуру Оливки. Хотя она по-прежнему пряталась под своей кроваткой, я заметил, что сдвинулась ближе к двери, и ее хвост торчал немного больше, показывая белый кончик, обрамленный черной шерстью. Это было не совсем виляние, но он больше не оставался неподвижным.

Хм. Возможно собака была не такой уж нелюдимой, как в это уверовала Хейзел. Или может Оливке нравился мой голос — мне не раз говорили, что он был способен затащить любую женщину в постель. Не вытянуть маленькую Оливку наружу было бы первым случаем, но я принял вызов.

Я очистил другие клетки и опрыскал их, напевая громче и с большим удовольствием. Я даже добавил немного эффектов, выделывая все свои фирменные движения шлангом, который держал в руках. Когда я изображал, что лечу на волшебном ковре-самолете с полотенцем в руках, пока исполнял песню «Целый новый мир» из «Алладина», то маленькая пятнистая мордашка показалась из-под кроватки и там и осталась.

Хорошо. «Я кое-чего добился», — подумал я, потрясая кулаком в воздухе. не зря же они прозвали меня ФИГДЖЕМ (прим. FIGJAM (ФИГДЖЕМ)=Fuck I'm Good Just Ask Me — австралийское сленговое выражение, обозначающее манеру выражение триумфа или человека, крайне высокого мнения о самом себе)

Я приготовил дезинфицирующий раствор по рецепту Хейзел, разбрызгал его по полу и подождал минуту, пока он убьет бактерии на бетоне. Пока я толкал швабру взад и вперед, магнитофон снова включился, и жалобное вступительное пение из баллады Гастона заиграло громко и ясно. Ха, она всегда мне нравилась.

— Никто не моет так, как Лалонд, не делает проходы вперед так, как Лалонд, — громко пропел я, виляя тазом. — В футболе никто не набирает так очки, как Лалонд.

— Что, черт побери здесь происходит?

Я вздрогнул от голоса Хейзел и резко обернулся. Она выглядела скорее ошарашенной, чем раздраженной, ее волосы были взъерошены от ветра. Я ухмыльнулся и сказал:

— Цепляю девчонку, скорее всего, — если меня собирались поймать в тот момент, когда я вел себя как идиот, то я с успехом сделал это.

— Делаю мысленную пометку в следующий в список добавить пункт «не петь во время уборки», — пробормотала она самой себе.

— А где шведский стол? — спросил я, имея в виду собак, которых забрала Хейзел.

— Они с Донной, моим волонтером, работающим во дворе. Она помогает им влиться в общество, — сказала она, обводя меня взглядом сверху вниз, как будто мне самому нужна была социализация. — И почему я не удивлена, что у тебя сложилось мнение, что злодей — это герой в «Красавице и Чудовище»?

— Прямо сейчас, Хейзел, я остановлю тебя прямо сейчас, потому что знаю, что ты думаешь, — сказала я своим лучшим голосом, подражающим Гастону.

Она подняла брови.

— Я на самом деле сомневаюсь в этом.

— Ты думаешь, что Крис совсем не похож на Гастона. Есть что-то милое и доброе в нем... А что Хейзел? Ты была бы права. Я настоящее чудовище...

— Если ты добавишь в конце «в постели», то я могу рухнуть прямо на этот пол и испортить всю твою работу, — сказала она тем же бесцветным тоном, который я подмечал весь день. Но на ее лице появилась улыбка, настоящая, искренняя улыбка, при которой она вся светилась. Боже, она была потрясающей. Мне определенно нужно было увидеть в будущем как можно больше таких улыбок.

— Будь честна, Хейзел, — сказал я. — Возможно, мы только познакомились, но не отрицай, что ты, по крайней мере, не представляла, как кувыркаешься со мной на простынях.

— Да, это было до того, как я услышала твое пение, — она удерживала мой взгляд немного дольше, как будто тоже испытывала это неоспоримое и необъяснимое притяжение ко мне. Но потом она моргнула, прочистила горло и посмотрела через мое плечо, ее глаза стали такими же огромными, как расстояние меж моих разведенных рук. — Что за...?

Я проследил за ее взглядом, который был прикован к конуре Оливки. Черт, будь я проклят. Маленькая пятнистая мордашка, которая до этого слегка торчала наружу, теперь превратилась в целую голову с висящими ушами и большими коричневыми глазами. Как оказалось, Оливка не была итальянским чихуахуа или пуделем, обожавшим пиццу. Она была трехцветным Кавалер-кинг-чарльз-спаниелем, настолько милой, что ей следовало бы быть плюшевой игрушкой. Или быть напечатанной на обложке какого-нибудь календаря. Кончик ее хвоста даже вилял из стороны в сторону.

— Я же сказал тебе, что цепляю девчонку, — сказал я, испытывая гордость и настоящее чувство удовлетворения, которого не ощущал очень давно. Это не было похоже на то, если бы я победил рак, но я был чертовски впечатлен самим собой, особенно, учитывая мою полную неспособность общаться с семейство собачьих. — Оливке ужасно нравится мое пение.