— Так вот что ты надумала? Родить ребенка в чужой стране и бросить его? — от гнева, граничащего с яростью, я почти кричу.

Она стискивает зубы, пытаясь оттолкнуть меня.

— Нет, я отдам его на усыновление. Это не значит бросить.

— Проклятье! — все мое тело зудит от напряжения и гнева. Я испытываю желание отойти от нее, но в то же время ни за что не хочу отпускать ее снова. Как она могла так поступить?

— А что ты предлагаешь?

— Если ты, черт возьми, не хочешь его, то почему нельзя было просто избавиться от беременности? — шиплю я ей в лицо.

Уна замирает и опускает взгляд в пол. После долгой паузы она, наконец, говорит:

— Я не хотела ребенка, но и этого делать не буду. Посмотри на нас, Неро, — она жестом указывает на меня и на себя поочередно. — Я не могу иметь ребенка. Детям нужно … — она отворачивается, и ее взгляд становится отстраненным. — Я не знаю. Только точно не мы…

Моя хватка на ее горле ослабевает, и я, положив ладонь ей на щеку, обвожу большим пальцем контур нижней губы. О, моя жестокая бабочка. Такая сильная. Но с такой непоправимо искалеченной душой. И так твердо стоящая на своем. Она считает себя орудием убийства, натренированным и выпущенным на волю. И больше ничем. Но это не так. Уна – гораздо больше, чем орудие убийства. Она бросила все, чтобы спасти свою сестру! Сестру, которую не видела тринадцать лет. Сестру, о существовании которой должна была забыть, благодаря зверской системе обучения и воспитания. Она не понимает одного: Николай хотел, чтобы она не испытывала больше никаких чувств, но она по-прежнему чувствует, и, значит, ему не удалось ее сломить. То, что Уна считает слабостью, является доказательством ее невероятной силы. Она права: мы есть и навсегда останемся безжалостными и жестокими. Это у нас в крови. Это инстинкты. Понимаю, что она говорит правильные вещи, но все же хочу чего-то… Того, что всегда считал ничего не значащим. До этого момента. До того самого мгновения, пока не столкнулся с этим лицом к лицу. С тем, что уже растет внутри нее. Внутри моей зловещей королевы.

— Ты можешь считать себя гиблой. Ты можешь быть убийцей. Но ты не бессердечна, — я убираю ладонь от ее лица, и Уна открывает глаза. Одинокая слеза катится по ее щеке. За то время, что я знаю эту женщину, мне довелось видеть, как она убивает, даже не моргнув глазом, и как она угрожает людям без малейших угрызений совести. Я слышал, как душераздирающе она кричит во сне от боли. Я видел, как она оплакивала судьбу своей сестры. Я наблюдал, как ее защитная оболочка медленно растрескивается и откалывается кусочек за кусочком. И с каждым новым осколком меня все больше затягивает и влечет к ней. Но мы такие, какие есть. Уна всегда должна быть моей силой, а я – ее. Потому что в противном случае мы станем слабостью друг друга.

Сейчас мы с ней равны, но мои следующие слова изменят расклад сил.

— Ты остаешься здесь. И не вынуждай меня применять силу, — после чего я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

— Неро! — кричит она мне вслед.

Только что я сделал Уну своим самым уязвимым местом, а себя … а себя я только что сделал отцом. У бедного малыша нет ни единого гребаного шанса, но я не брошу его на воспитание чужим людям, как это было со мной.