Марк Алан Миллер "Восставший из Ада: Расплата"
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
или на сайте:
"Экстремальное Чтиво"
Основатели новых колоний, какую бы утопию человеческой добродетели и счастья они ни проецировали первоначально, неизменно признавали одной из своих самых ранних практических потребностей выделение части девственной земли под кладбище, а другой части - под тюрьму.
- Натаниэль Хоторн
Для всех заключенных, прошедших через стены тюрьмы, большой дом был величественным и жутким местом. Однако на самом деле это было иллюзией. Первый этаж был построен из старых бревен, привезенных с материка для этой конкретной цели. Он был уродливым, но прочным, с деревянными панелями, используемыми для создания иллюзии прочности.
Остров, на котором стояла фальшивая крепость, был именован дважды. Сначала миссионерами, которые обнаружили его, когда они бежали от проказы и безумия материка. Там, найдя убежище от всепоглощающей болезни, которая почти уничтожила их, они назвали его Oстровом Cпасения в честь спасения от смерти, которое дал им камень.
Но спасение, которое предлагал остров, было лишь временным. Всего через несколько лет Земля вновь опустела и была готова ко второму крещению. В середине девятнадцатого века французское правительство, ища место для отправки самых жестоких и нераскаявшихся заключенных страны, выбрало название Гвиана, фактически превратив эту землю в законную часть Французской империи.
Потерпев неудачу с честными, матушка Франция была вынуждена обратиться к нечестным. В 1852 году правительство Наполеона III построило на материке исправительную колонию со своими административными учреждениями, что сделало остров главным местом ссылки, наказания, и если все остальное не успокаивало заключенных, то и казни.
Остров был маленьким кусочком ада, по крайней мере, так утверждали те, кто на нём был. Каждый день огромные стаи черных птиц поднимались с деревьев, когда солнце становилось кровавым и начинало садиться. Казалось, что птицы вечно покупались на какую-то великую иллюзию; что Солнце угасает навсегда, и как только оно исчезнет, остров навсегда будет принадлежать ночи, а значит, и создателю ночи - Дьяволу. Вполне уместно, потому что именно он дал свое имя этому камню. То, что миссионеры когда-то называли Островом Cпасения, теперь считалось Oстровом Дьявола.
Исправительная колония, построенная в проклятой скале, просуществовала недолго. Хотя французское правительство делало все, что было в его силах, чтобы скрыть зверства, происходящие за её стенами, но слухи все же просочились. Ужасы тюремного заключения на Oстрове Дьявола стали шокирующей новостью, и вскоре правительства всего мира потребовали, чтобы французы действовали как цивилизованная нация и очистили свою судебную систему от этой грязи во имя чести своей нации. Последние заключенные покинули остров в 1953 году. То есть, последние живые заключенные. Тысячи людей остались гнить, похороненные в неглубоких могилах в едкой земле на кладбище острова. Над каждым покойником, когда его хоронили, стояли простые деревянные кресты. Hа всех, кроме самоубийц. Сейчас кресты почти исчезли - сгнили в той же самой земле, где гнили и те, чьи имена когда-то были написаны на них.
Но остров не был пустынным. Вскоре после его закрытия, остров начали посещать туристы, имеющие страсть к жутким зрелищам. Понимая, что на своём рукотворном аду можно заработать прилично денег, французское правительство помогло восстановлению острова. Места позора - крошечные одиночныe камеры, где заключенные содержались, не видя человеческого лица и не слыша человеческого голоса иногда в течение года или даже больше, - были вымыты из шлангов, а тяжелые металлические двери снова повешены на петли, чтобы посетители могли на себе испробовать, каково это было быть запертым в таких крошечных, душных камерах, где не было даже Библии для утешения или отвлечения внимания.
Удивительно, как много людей, пробыв в камере не более минуты или полуторы, вдруг охватывала паника. Это было зрелище, которое могло бы стать горьким развлечением для призраков тех, кто когда-то, десятилетия назад, перенес настоящее одиночество этих камер. Но на самом деле по острову бродило очень мало призраков. Был еще один дух, который изгнал остатки других, более простых душ. Какое-то время он был одним из заключенных, хотя никто до конца не знал, что он сделал, чтобы заслужить годы наказания среди проклятых. Некоторые говорили, что он носит имя знаменитого игрушечного мастера Филиппa Лемаршанa, хотя сам игрушечный мастер родился в 1754 году. Но никаких окончательных записей о его кончине так и не было найдено, что лишь раздувало пламя интереса к этому.
Этот вопрос не слишком волновал умы тех, кто изучал этот период, и людей, которые его определяли. Лемаршан был просто создателем причудливых игрушечных механизмов, едва ли достойных того обсуждения, которое мог бы заслужить Наполеон. Когда его имя время от времени всплывало в дебатах о политике и развлечениях этого периода французской истории, обычно речь шла о причудливых слухах, которые привели этого человека к гибели.
Лемаршан был золотым мальчиком, почти буквально - его механические птицы и животные обычно выковывались из золота, за счет его благородных покровителей. Но те влиятельные богачи, которые покупали у Лемаршана золоченых певчих птиц и шкатулки для своих любовниц, не могли не знать слухов о его увлечении сатанинскими ритуалами. Несмотря на расцвет разума, эти времена все еще преследовали суеверия, и ни один человек - особенно такой опытный и богатый, как Лемаршан, - не мог избежать обвиняющих пальцев в свою сторону от своих ревнивых конкурентов.
В донесениях, поступавших от агентов постоянно меняющихся держав в те годы, не было ничего, что ясно говорило бы о судьбе Лемаршана. В одном судебном документе он был записан как приговоренный к пожизненному заключению за связь с нечистой силой. В другом рассказывалось о том, как его освободили из заточения те самые механические птицы, которые подняли его на такую высоту славы. Но ни в чем из этого нельзя было быть уверенным, кроме того, что за этими сомнениями скрывался еще более глубокий вопрос: какую пользу мог принести Дьявол создателю певчих птиц? Или, что еще более странно, какая польза могла быть от него Дьяволу?
В утренней почте было только одно письмо. Оно было адресовано на имя Кристины Фиданце - так она называла себя с тех пор, как у нее начались проблемы с Сенобитами[1], они преследовали её из Штатов до Парижа. Несмотря на то, что она стала не хуже любого преступника разбираться в средствах передвижения беглецов по всему миру - у нее было две дюжины паспортов, одни настоящий, другие годящиеся только для беглого осмотра, плюс зашифрованные адреса одиннадцати конспиративных квартир в Европе и Северной Америке; во всех убежищах она ни на секунду не чувствовала себя в безопасности.
Ее преследователи, вероятно, использовали самые изощренные средства слежки, что означало самые древние методы. Методы гротескные и жестокие. С тех пор как она впервые столкнулась с тем, что творится в Aду, в доме на Лодовико-Стрит, не более чем в двух милях от квартиры, которую теперь занимала, она стала разбираться в том, что творится за шкурой мира (например, как найти кого-то, похожего на нее), и это было так бесчувственно и жестоко, что даже сейчас, почти тридцать лет спустя, она все еще просыпалась по ночам, в холодном поту, и в ушах у нее эхом отдавался мрачный голос Пинхедa[2]. Каким-то образом ей дважды удавалось ускользнуть из его рук и его помощников. Но как бы далеко она ни убегала, они всегда находили её. Она знала, что, если они когда-ни будь захотят ее вернуть по-настоящему, они это сделают.
В конце концов, только один человек мог закончить дело, начатое Фрэнком Коттоном, когда он вернулся на Лодовико-Cтрит.
Она едва взглянула на письмо, адресованное женщине, в которую превратилась после отъезда из Парижа. Как это часто случалось, морось воспоминаний быстро превратилась в муссон, и она была ослеплена настоящим прошлым, которым либо жила, либо мечтала прожить. Неужели она действительно говорила с демоном все эти годы?
Она заставила себя вернуться к письму, которое держала в руке, оставив горькое дыхание демона, где-то позади - и каким-то образом впереди. Письмо было длиной в несколько страниц, написанное от руки пером, у которого быстро заканчивались чернила. Судя по бланку, письмо было от человека, о котором она никогда не слышала, доктора теологии из Университета Среднего Запада по имени Джозеф Лэнсинг. Но ее неведение о нем не простиралось в противоположном направлении.
- Всю свою жизнь, - объяснил он, - я питал отвращение к клише. И все же я пишу то, что почти наверняка будет моим первым и последним письмом, адресованным вам, и я нахожу, что никакие слова не подходят лучше к моему теперешнему затруднительному положению, чем слова из набившего оскомину клише:
- Сожгите после прочтения.
Кристина Фиданца, урожденная Кирсти Коттон, снова взглянула на бумагу: на простой почерк и адрес, которые наводили на мысль, что, как бы странно ни начиналось это письмо, вполне вероятно, что человек, написавший его, действительно был доктором богословия. Этот факт, конечно, ничего не гарантировал с точки зрения здравомыслия. А часто было совсем наоборот.