Детектив Брэдли повернулся к Рудольфу и поднял палец. И все. Он ничего не сказал и не двинулся с места. Брэдли был сложен как броневик, с лапищами как у гориллы.

Смазливый (даже со своими порно-усиками) Рудольф сразу затих.

Подержав свой палец поднятым еще немного, Брэдли кивнул и повернулся ко мне.

— Прошу прощения, мистер Дрезден. Лейтенант Столлингз просит вас прийти на консультацию.

— Звиняй, не могу, — ответил я. — Вам бы сейчас стоило искать укрытие на сильных позициях. Вы, ребята, разве не получили предупреждение Мерфи?

— Мы получили послание, — сказал Брэдли. — Но репутация у нее сейчас не слишком хороша, понимаете о чем я?

— Ну да. Из-за вас, придурков, — прорычал я, отнеся примерно 99 % сказанного на счет Рудольфа. — Что ж, скажи Столлингзу, что мой официальный совет как консультанта состоит в том, что ему, блин, лучше слушать каждое ее слово.

— Так я и знал. — заявил Рудольф Брэдли. — Это какой-то теракт, и он замешан.

Я уставился на него, одетый в грязный, промокший, порезанный костюм, который все еще пах мертвой рыбой и озерной водой, стоя на «типа украденном» двенадцатискоростном велике, и сказал:

— Ну да, блин, я прям Усама бен Ладен. Адские колокола, у меня нет времени на это.

— Вам стоит пойти с нами, сэр, — сказал Брэдли.

Тембр его голоса изменился. Похоже, он настроен всерьез. Он еще сменил стойку на боевую, но Брэдли явно был из тех парней, которые сообщают вам о своих намерениях. При этом я все еще стою верхом на велосипеде.

— Брэдли, — сказал я, — понимаю, ты сейчас делаешь свою работу. Но ты не представляешь, как сильно ты можешь сейчас испортить жизнь... ну... Всем. Вообще всем.

— Мистер Дрезден, — продолжил свою линию Брэдли, — вы и раньше приносили нам немало пользы. Вы знаете какова процедура. Просто идемте с нами. Через пару часов все закончится.

— У нас нет пары часов, — ответил я. А поскольку я тоже могу дать понять окружающим что собираюсь сделать, мой взгляд встретился с Брэдли — Ни у кого из нас.

Когда я так смотрю на людей, они отворачиваются.

Брэдли этого не сделал.

Говорят, глаза — это зеркало души. Все верно. Время, необходимое для того чтобы заглянуть кому-то в душу варьируется, но, похоже, у людей это работает тем быстрее чем они ближе к пику эмоций — а мы стояли в окружении миллионов людей чертовски близких к этому пику. Этакая благодатная почва для подобной связи.

Итак, я смог Увидеть Брэдли, и там, где он стоял, был не только человек в скромном костюме, но и ствол чего-то вроде дуба, такого огромного, что несмотря на кажущуюся приземистость, раскидистая крона его ветвей отбрасывала тень на территорию в разы большую чем та, что занимал источник тени.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что я смотрю на характер этого человека — как он с флегматичной ответственностью несет бремя своего долга. Это не означало невосприимчивость к испорченности или чему-то еще — но, как это твердое дерево, за вычетом серьезных травм или болезней, его характер мог долго выдерживать немалую нагрузку. Этот образ ударил меня с силой, схожей с той, что можно ждать от сбивающей с ног морской волны. Пришлось сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие, и постараться силой разорвать связь.

Я не знаю, как я выгляжу при Взгляде. Единственное зеркало человеческой души — это люди вокруг нас. Все люди, которым «посчастливилось» быть моими зеркалами, обычно не слишком позитивно реагировали на увиденное.

Брэдли издал резкий, задыхающийся крик, отступил назад, споткнулся и упал, неловко приземлившись на локти, вывернув при этом шею. Тяжело дыша, он замер на мгновение в этой позе.

— Какого хрена! — закричал Рудольф. Он распахнул свою куртку и взялся за рукоять пистолета в кобуре. — Какого хрена! Какого хрена ты с ним сделал, Дрезден?!

На всякий случай встряхнув свой браслет с щитами, я сказал

— Ничего! Просто дай ему минуту!

Рудольф вытащил пистолет и в панике прицелился в меня.

— Что ты, блин, сделал?!

Его палец был на спусковом крючке.

Рудольф был одним из тех благословенных идиотов, что считают мир «разумным местом». Несмотря на неоднократные столкновения с реальностью сверхъестественного во время работы в ОСР, он каким-то образом оставался невосприимчивым к этой самой реальности или, по крайней мере, изо всех сил создавал внешнее впечатление невосприимчивости. Думаю, это помогло ему писать реально хорошие отчеты, в которых сотрудники ОСР должны были привести паранормальные явления к наименьшему общему делителю, так, чтобы описанное уложилось во все «нормальные» категории.

Рудольф не был дураком. Вы не можете быть совсем тупым и стать при этом детективом полиции и хитрожопым политиком. Его отрицание было не столько функцией интеллекта, сколько полным отсутствием необходимого морального мужества — парализующей неспособностью смотреть ужасающей его правде в глаза.

Рудольф был трусом.

— Правила обращения с оружием, детектив, — тихо сказал я, не шевелясь. — Я недостаточно близко, чтобы добраться до тебя, а этот проклятый велосипед у меня между ног. Пока нет необходимости держать палец на спусковом крючке.

— Заткнись, нах, — прорычал он, чуть дергая плечами при ругательстве. — Подними руки! Медленно!

Зимнюю мантию не впечатлила агрессия в его голосе — а может, напротив, впечатлила слишком сильно. Моим первым слепым инстинктом было броситься на кричащего болвана, рискнуть и сломать его тощую шею. Но это будет невежливо.

Я сделал то, что он сказал, медленно, закипая от нарастающего нетерпения и гнева. Адские колокола, для возможных боданий с бюрократией нормалфагов, сейчас было совсем не время.

Разве что... Быть может, сейчас творится совсем другое.

Мы были уверены, что Рудольф уже какое-то время брал у кого-то взятки. Предположим, ему приказали остановить и убрать меня из поля зрения на вечер?

Или навсегда.

И этот случайный обмен Взглядами с Брэдли только что дал ему повод.

Рудольф мог быть продавшейся сволочью, но главное — он был напуганной сволочью. Подними я щит или попробуй что-нибудь из своих обычных трюков — он выстрелит даже не думая, причем стоя слишком близко, чтобы промахнуться. Мой костюм, вероятно, остановил бы пулю пока был цел (похоже, фейские портные считают пуленепробиваемую защиту стандартной функцией), но кракен практически порезал одежку на ленточки. К тому же, всегда был шанс, что Рудольф нацелится в голову или шею, или что выстрел попадет в рукав или что-то в этом роде. И пока я буду призывать щит, он сможет выстрелить три или четыре раза.

Я рассматривал такие возможности. Но главная проблема заключалась не в Рудольфе.

Проблема заключалась в том, что произойдет после того, как я окажу открытое сопротивление должным образом уполномоченному сотруднику полицейского управления Чикаго. Как только он начнет стрелять в меня, мне придется как минимум обезоружить его, и после этого все может очень быстро усложниться. Я бы предпочел не превращаться в разыскиваемого беглеца.

Если только я не убью их обоих.

Сейчас темно. Нет ни уличных камер, ни подкрепления. «Мы играем по правилам старой школы», — подсказывала Зимняя Мантия. Рудольф перешел черту. Жаль, конечно, Брэдли, который кажется порядочным человеком, но по логике, вокруг меня около восьми миллионов причин устранить обоих и перейти к защите города. К тому же Рудольф, будучи агент фоморов, пытается уничтожить одного из тяжеловесов Чикаго. Ну ладно. Средневеса.

Не то чтобы эти двое могли меня остановить. Разве только Рудольфу повезло бы с первым выстрелом, но в настоящих перестрелках такое случается гораздо реже, чем вы думаете.

«Убей их», — настойчиво шептал мне внутренний голос.

Я закрыл глаза на секунду. Может, стоило бежать, а не брать велик. Зимняя Мантия явно реагировала на витающий в воздухе страх, чувствовала что в городе полным-полно трепещущей добычи — источника невероятного наслаждения. Она металась по выстроенной мной у себя в голове клетке, как голодная, неугомонная зверюга.

— Нет, — ответил я внутреннему голосу. — Добиваться ответов, убивая направо и налево — это не так просто как кажется. Лучший способ выжить — придерживаться простых решений.

Я не пытался заморачиваться спорами о добре и зле. Эти концепции были за рамками понимания такой магической конструкции как Мантия.

Это если предположить, что я разговаривал с ней, а не, типа... С самим собой... Блин...

Я открыл глаза и поднял руки.

— Рудольф, чувак, сейчас не время...

— Заткнись! — заорал он. — Еще раз откроешь свое хлебало — и я выстрелю.

Я закрыл хлебало и приготовил щит. Дерьмо. Если этот идиот начнет пальбу, то придется рискнуть, поднять щит и убежать. Эти двое не смогут долго за мной гоняться. Блин, мне всего-то нужна секунда-другая, чтобы активировать защиту. Стоит отскочить от Рудольфа через дальнюю сторону велика. В темноте ему может потребоваться секунда или две, чтобы снова прицелиться, а у меня появится возможность поднять щит еще до того как он начнет стрелять.

Я услышал слабый шорох движения в тенях.

Посмотрев что творится за Рудольфом, я увидел в темноте через улицу светящиеся глаза. Одна, две, три, четыре пары глаз приближались сквозь ночь, сверкающие, рядом с землей, исчезающие в особенно темных местах.

Внезапно, со всех сторон в ночи раздался собачий рык.

Глаза Рудольфа стали расмером с блюдца. Он в панике отступил в сторону, мечась взглядом направо и налево.

— Что это было?

Я издал несколько бормочащих звуков, не открывая рта и не шевеля челюстью, немного покачивая руками, не опуская их.

— Масленка, — проскрипел я, изображая заржавевшего Железного Дровосека. — Масленка!

— Чтоб тебя, Дрезден! — заорал Рудольф. — Отвечай!!!

— Это волки, Руди. Лесные волки. Зашли типа на огонек. А еще они мои друзья.