Глава двадцать вторая

Я проснулась с жуткой головной болью и в темноте. Я ощущала жар, лихорадку, разум путался, пока я пыталась связно думать. Я в тревоге села и подавила вопль от вспышки боли в руке.

Да. Я сломала руку. События у круга Звездных камней вернулись в мой разум, и я вздрогнула от воспоминания о сестре, леди Фейвальда.

Я огляделась, но без повязки видела только тьму и тусклые следы в комнате, а еще мою Клетку душ на столе в центре кухни. Застонав от боли в руке, я прошла осторожно к столу, надеясь, что не ударюсь носком об мебель.

Я слышала голоса снаружи, но не могла разобрать слова. Шепот и рычание. Или у меня разыгралось воображение. Голова болела сильно, так что такое было возможным.

Фейри, которых я поймала, были в клетке. Я склонилась ближе, чтобы видеть их уставшими глазами. Они были такими же, как в мире снаружи, но крохотными, не больше моей ладони, и жались подальше от прутьев.

— Маленькая охотница, — сказал один, когда я приблизилась. Он стоял, скрестив руки на груди, с отвращением на лице. — Ты посадила нас в железную клетку.

Его морок мерцал, порой пропадая. То он был красавцем-мужчиной, а потом становился хищным существом в лохмотьях и костях.

— Вы еще тут, — выдохнула я.

— А куда мы бы делись? — он приподнял бровь и указал на прутья клетки. Его движения были пугающе плавными и быстрыми. Я заметила это раньше?

Его товарищи не выглядели так хорошо. Один лежал на дне, дергался, как умирающая птица. Другой вытащил мою стрелу из ноги, но склонился на товарищем и рычал на меня как зверь.

— Я думала отпустить вас в кругу Звездных камней, — сказала я. Надежда появилась на лице рычавшего Сияющего. — Но он закрыт. Я не могу вас выпустить.

Я еще помнила, как ушла прошлой ночью. Было холодно и темно, и мне нужно было помочь Олэну идти. Даже со сломанной рукой я была в лучшей форме, чем он. Мы догнали Хельдру и Денельду, Хельдра ругала меня за каждый его стон, но не могла помочь ему с пострадавшей Денельдой на руках. Я не могла помочь больше с переломом. Пришлось привязать лук и клетку к спине. Моя рука была бесполезна.

Мы прибыли к моему дому, и моя мама в ужасе побежала за матушкой Хербен. Когда она вернулась, с ней были Тэтчер, матушка Тэтчер, госпожа Чантер и Бейкер.

— Что ты наделала, дитя-подменыш? — спросила у меня госпожа Тэтчер. Я не стала отвечать. Она уже приняла решение насчет меня, а моя рука пылала от боли.

Матушка Хербен подлатала Хельдру и Денельду — они были в синяках и шоке — а потом госпожа Тэтчер увела их домой, вопя угрозы в мою сторону, пока не пропала за дверью.

— Тебе не быть охотницей деревни, пока я дышу! Ты все это задумала ради места. Ты убила отца и старшую сестру, чтобы его получить. Тебе меня не обмануть. Я прослежу, чтобы тебя наказали, чтобы за моих девочек отомстили!

Мы переживали за Олэна и не слушали. Тэтчер и Бейкер унесли его домой, и матушка Хербен пошла с ними. Она была бледной, когда уходила. Я редко видела ее бледной, последний раз был, когда она принимала роды на соседней ферме и пришла к нам за козьим молоком. Мама спросила про госпожу Вивер, которая рожала той ночью, и матушка Хербен покачала головой, и когда мама спросила о малыше, она стала выглядеть так, как когда занялась Олэном. Мы помогли Виверу похоронить жену и дочь на следующий день, и мама посылала Хуланну в его дом с горячей едой каждый вечер целый месяц.

Я сглотнула от воспоминания.

Тихий треск привлек мое внимание к фейри в клетке. Злой стоящий фейри щелкал пальцами.

— Наши страдания тебя не тревожат, смертная охотница, но могла бы хоть дать воды. Мы все-таки умираем.

— Умираете? — потрясенно спросила я.

Он посмотрел на меня с жалостью, как на особо глупого ребенка, и указал на фейри, дергающегося на дне клетки.

— А как ты бы это назвала?

— Я думала, вы бессмертные, — парировала я.

— Будто ты знаешь правила Фейвальда, — прошипел он.

Я фыркнула, нащупала повязку. Она висела на шее. Я подняла ее и отправилась на поиски швейного набора мамы. Там был наперсток, куда можно было налить воду для фейри.

Наш дом был удивительно грязным. Обычно мама поддерживала чистоту и порядок, и все было на местах, но ее постельное белье было смятым, деревянная чашка лежала на столе, бочка с водой была наполовину пустой, а ее одежда для сна валялась на кровати. Странно.

Я прижала ладонь ко лбу. У меня была лихорадка. Плохо.

Может, мама проверяла Олэна. Может, ему было хуже.

Я нашла швейный набор, где были и медная брошь мамы и набор иголок, наполнила медный наперсток и деревянную кружку водой из бочки и убрала повязку, чтобы протянуть наперсток фейри.

— Вот, — я поднесла его к Лидеру. Я не сдержалась, так я думала о нем. Все-таки он вел переговоры.

— Ты можешь передать через прутья? — напряженно спросил он.

Я закатила глаза.

— То, что ты привык, что люди танцуют по твоей прихоти, не означает, что я буду тебе служить.

— Железо нас обжигает, — прошипел он. — А эта клетка окружает нас железом.

— Мне было бы жаль, — я опустила наперсток у клетки — он мог бы дотянуться, если бы захотел. — Если бы вы не украли моего отца и сестру, и не ранили лучшего друга.

— Они сами к нам пошли, — сказал он, его морок мерцал.

— И ты сам возьмешь воду, — парировала я, сделав глоток из чашки и брызнув на лицо прохладной водой.

Я вернула повязку на место, и фейри пропали. Хотя пару минут спустя я увидела наперсток в клетке, а не возле нее.

Звуки у дома стали громче, и вместе с отсутствием мамы они вызывали у меня тревогу.

Я оделась с болью и трудом. Я выбрала охотничьи кожаные штаны, высокие кожаные сапоги до середины бедра. Я не могла заплести косу по новой, так что бросила ее так. Лук брать не было смысла. Я не могла так стрелять из него. Я не могла ничего полезного.

Я сдула прядь волос с лица, фыркнув, и открыла дверь дома.