Глава 20

К тому времени, как приехали пожарная машина и скорая помощь, я сидела рядом с Сэм уже больше двадцати минут. Она, свернувшись калачиком, лежала на полу. Ее глаза были закрыты, а дыхание — неглубоким. Ее плечо было прижато к груди под странным углом. Она не реагировала. Но ее сердце билось, и она дышала, так что я пыталась не терять надежды, что все будет в порядке.

Я оцепенела и не знала, что делать, но, когда ее на каталке понесли вниз, я наконец-то смирилась с серьезностью ситуации. Я побежала в ее ванную и меня вырвало.

Такер стоял в дверях, робко держа руки перед собой, пока я сжимала унитаз, выливая в него содержимое своего желудка.

— Чем я могу помочь, Мэллори?

— Не знаю. Мне страшно, — призналась я, вытирая рот туалетной бумагой.

— Они спрашивают, не хочешь ли ты поехать в машине скорой помощи.

Я кивнула и поднялась на дрожащих коленках.

— Ты поедешь следом?

— Конечно. Хочешь, чтобы я что-нибудь привез?

Я двинулась по коридору. Голова кружилась, а все тело покрывала липкая пленка пота.

— Сменную одежду. Зубную щётку. Не знаю. Принеси что-нибудь для Сэм. Ей понадобится одежда, когда она проснется. — Все это осталось без ответа, когда я выбежала за дверь, чтобы остановить машину скорой помощи.

— Я поеду с ней.

Пока они закрепляли кислородную маску на ее лице, Сэм выглядела такой бледной и маленькой на каталке, с ремнями на руках и ногах. Я держала ее за руку и говорила себе, что это просто случайность. Что мы приедем туда, а она проснется и скажет, что приняла слишком много снотворного из-за того, что так долго не спала. Я все время представляла, как она, подключенная к мониторам, перевернется на больничной койке, вздохнет и искоса посмотрит на меня, как бы говоря: «Серьезно, Мэллори?» Я думала, что все это — просто чрезмерная драматичность...

Ее ввезли внутрь больницы. Я старалась не отставать, но они заставили меня остановиться и заполнить бумаги, полные вопросов, на которые я не знала ответов. У меня не было ни телефона, ни ее сумочки. Пришлось импровизировать. Мне позволили посидеть в маленькой приемной, пока они проводили анализы, и именно там я, наконец, закрыла глаза, борясь с надвигающимися слезами. Я не позволю себе поддаться им прямо сейчас.

Такер нашел меня в маленьком бордовом больничном кресле. Я сидела, сложив руки на коленях и прижавшись к ним лбом.

— Эй, я приехал, как только смог. Я пытался захватить все, что, как мне казалось, может понадобиться. Тебе или твоей тете. Наверное, я привез кучу ненужного. — Он бросил к моим ногам спортивную сумку и тяжело опустился в кресло, стоящее рядом. Его рука блуждала по моей спине в течение минуты, прежде чем он наклонился, чтобы посмотреть мне в лицо. — Как ты?

Я пожала плечами и потерла глаза.

— Все еще жду, что они выйдут и скажут, что с ней все в порядке. Но пока никто ничего не сказал.

Он кивнул и накрыл мою руку своей, положив ее себе на колени.

— Нужно позвонить твоей маме?

Мне даже не пришло в голову, что нужно ей звонить. Она отсутствовала так долго, что в любой ситуации я уже и не думала о ней. У меня была Сэм.

— Я не знаю ее номер наизусть. Мне нужен мой телефон.

Один звонок от Такера, и через двадцать минут Сара ворвалась в приемную, держа в руках мою сумку. Поставив ее на пол, она обняла меня.

— Я приехала, как только смогла. Ты в порядке?

Я хотела солгать, но у меня не получилось.

— Совсем нет. Я снова и снова прокручиваю в голове последние несколько недель. Мне следовало понять, что что-то не так. Я не уделяла этому должного внимания. — Я встала, подтянула сумку поближе и опустилась на колени, чтобы достать телефон. Аккумулятор был почти разряжен, но его хватило на один звонок. Я вышла в коридор и собралась с духом, чтобы позвонить маме.

— Мама? Тебе нужно вернуться домой. Сейчас же.

***

Часы тянулись. Они казались днями. Такер и Сара оставались рядом со мной, уходя только в кафетерий за едой или кофе.

Мама так долго добиралась до больницы, что я не слышала, как она вошла в палату и позвала меня по имени. Усталость взяла верх, и я заснула прямо в кресле, свернувшись калачиком рядом с Такером, как будто он был единственным, кто мог удержать меня на плаву в моем море тьмы.

— Мэллори Энн Дарем. Просыпайся.

Ее голос заставил меня вернуться к реальности. Когда я открыла глаза, яркий свет приемной показался резким.

Моя мама стояла перед креслом, ее лицо было красным, а глаза налились кровью.

— Твой телефон выключен.

Я села и натянула на плечи маленькое одеяло, которое мне дали.

— Он разряжен.

Такер открыл глаза и потянулся ко мне, прежде чем моя мать заговорила снова.

— А это кто?

Парень моргнул, возвращаясь к реальности, и тоже сел.

— Я — ее парень.

Она смотрела то на него, то на меня.

— У тебя есть парень? И ты мне ничего не сказала?

— Похоже, мы квиты, — прошептала я.

Она фыркнула и села рядом со мной, откинув голову и уставившись в потолок.

— Они уже говорили с тобой? Какие-нибудь новости?

— Нет. Ничего. Я просто ждала, когда кто-нибудь скажет мне что-то, но нет...

Не успела я закончить фразу, как в комнату вошел врач и спросил, кто из присутствующих родственник Сэм. Я выпрямилась, мое сердце колотилось в груди, маленький лучик надежды зажегся в глубине моего сознания. Но выражение его лица было извиняющимся, и я знала.

Я все поняла, прежде чем он произнес хотя бы слово.

Прежде чем он сказал «кома».

Прежде чем он сказал «скончалась».

Я уже знала. И часть меня умерла вместе с ней.

Такер держал меня в объятиях, когда правда ударила, как тысяча галлонов ледяной воды. Я снова тонула, и единственное, за что я могла уцепиться, был парень, чьи руки после многочисленных месяцев стали моим единственным настоящим домом. Он позволил мне вцепиться в его рубашку, причитая и плача сильнее, чем когда-либо в моей жизни. Потеря Сэм была такой огромной, что я не могла дышать. Мои легкие бунтовали против этой новости.

Я не могла остановить боль, даже когда пыталась. Это было бесполезно, так что я позволила ей накрыть и унести меня, пока Сара сочувственно смотрела, а Такер держал меня, позволяя всем моим разбитым частям падать вокруг нас в этой крошечной комнате.

Я гадала, будет ли он рядом, чтобы помочь мне собрать осколки моей жизни и как-нибудь соединить их вместе.

***

Мама не вернулась в дом вместе со мной. Не сразу. Нужно было подписать какие-то бумаги. Нужно было заняться взрослыми делами. И я не хотела в этом участвовать.

Такер отнес все сумки обратно в дом, а я замешкалась у входной двери, не уверенная, могу ли войти. Ее там больше не было. Я больше никогда не увижу ее на диване. Не услышу ее смех. Я никогда не буду лежать у нее на коленях, пока она играет с моими волосами и дает мне советы, которые я всегда слушала вполуха. Никогда больше, войдя через парадную дверь, я не увижу ее лица.

Осознание ударило меня снова, и я, пытаясь наполнить легкие воздухом, начала всхлипывать, вцепившись руками в дверной косяк. Такер бросился ко мне, протянул через порог и помог подняться в мою комнату. Когда мы проходили мимо открытой двери в ее спальню, я остановилась и сделала неуверенный шаг внутрь. Пока я передвигала ноги и стояла посреди ее комнаты, позволяя слезам свободно падать, Такер держал меня за руку. Было так тихо. На какое-то мгновение мне показалось, что она все еще здесь.

***

Такер остался на ночь. Мне было все равно, что подумает об этом мама. Я нуждалась в его утешении. Он все понимал. Я боялась, что для него это будет слишком, учитывая, что мы только что признались друг другу в любви и повесили ярлык на наши отношения. Часть меня ожидала, что он не сможет справиться с этим — что это больше, чем он мог вынести.

Вместо этого Такер прижал меня к своей груди и позволил плакать, пока я не выбилась из сил. Он провел руками по моим волосам. Движение было таким знакомым, что у меня заныло в груди. Он посмотрел мне в лицо. Его светло-голубые глаза смотрели мягко и понимающе. Затем он сказал, что останется, несмотря ни на что.

Наконец-то, впервые в жизни, я поверила кому-то, когда мне сказали, что меня не оставят.

В понедельник я не пошла на занятия, и учителя отнеслись к этому с пониманием. Тяжесть в груди не отпускала, и я вяло бродила по дому, каждая комната которого напоминала мне о Сэм. Несколько раз я проходила мимо ее комнаты. Дверь все еще была прислонена к стене там, где мы ее оставили. Ее постель была не застелена. Ее компьютер все еще стоял на столе. И я вошла, чтобы сесть на ее кровать. Мои руки ощупывали одеяло, а глаза запоминали мебель, — как отражение самой Сэм.

На столе лежали стопки бумаг. Сначала я подумала, не оставить ли их просмотр маме, но тихий голосок в моей голове прошептал: «Посмотри, Мэл». И этот голос был так похож на голос Сэм.

Поверх каких-то юридических документов лежал дневник в кожаном переплете. Я отодвинула его в сторону. Мои пальцы скользнули по странице, исписанной ее почерком. И смех, вырвавшийся у меня изо рта, был полон такой печали, что пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть.

Это было завещание, которое коротко и ясно гласило:

«Майра,

Я оставляю все Мэлори».

Я отодвинула стул и, держа бумагу в руках, опустилась на него. Мое внимание снова вернулось к кожаному дневнику, и, поколебавшись несколько секунд, я все же положила его на потертую деревянную поверхность стола.

Открыв его, я начала читать.

«Дорогая Мэл,

К тому времени, как ты получишь это письмо, меня уже не будет. Они дали мне всего лишь год жизни.

Сегодня я была на последнем приеме у врача. Есть что-то странное в том, как врач, смотря тебе в глаза, говорит, что ты умрешь. Спрашивая, что ты хочешь сделать со временем, которое у тебя осталось. Болезнь Крейтцфельдта-Якоба (*Болезнь Крейтцфельдта-Якоба — прогрессирующее дистрофическое заболевание коры большого мозга. Имеет инфекционный характер. Очень редкое.) жестока. Еще хуже, когда ваша страховка заканчивается, и любая помощь, которую можно было получить, становится недоступной.