Глава 10

— Они приехали из небольшого поселения на границе Украины и Польши, — начала свой рассказ Евдокия. — Зеленый Хутор. В стародавние времена это было не лучшее место для жизни. Границы там очень размыты. Одно поколение они считались поляками, другое русскими или турками, а затем кем-то еще. Легенды гласят, что в дикую эпоху, когда Украина была домом для славянских племен, они воевали с Хазарской империей на востоке. Во время одного из таких рейдов забрали всех мужчин из деревни. Магия тогда все еще пребывала в мире, хоть и становилась все слабее. Старые традиции главенствовали на этой земле. Женщины наложили на себя чары, дар пленять, завораживать, чтобы заставлять людей во всем им угождать. Так они вернули своих мужей. Но за силу пришлось заплатить огромную цену — большинство из них после этого колдовства стали бесплодными. Тем не менее, если они хотели снять рубашку с вашей спины, все, что им нужно было сделать, это улыбнуться, и вы сами желали сделать все что угодно ради них. Вот откуда сила твоей матери.

Это звучало подозрительно знакомо.

— Есть женщина, работающая на Племя. Ее зовут Ровена.

Евдокия кивнула.

— Я видела ее. Та же родословная, но более слабая. Ее магия подобна камину, если встанешь очень близко, то почувствуешь тепло. Ничего особенного. Магия твоей матери была подобна костру, который не просто согревал, а ярко горел.

Должно быть, это была чертовская сила.

— Многие из нас, старые семьи, приехавшие сюда из России и Украины, знали, что мы обладаем магией, — продолжила Евдокия. — Даже когда технология была на пике своего развития, незадолго до Сдвига, крошечная струйка магии все еще оставалась в мире, мы видели ее влияние и пользовались ее благами по мере возможностей. Старухи убирали зубную боль, находили утонувшие тела или вмешивались в любовную жизнь людей. У меня была подруга, матери которой однажды приснилось, что их дом полыхает. Через два дня ее дряхлый дедушка налил в печь керосин, чтобы развести огонь. Почти все сгорело дотла. Ну и прочие вещи в том же духе.

— У твоей бабушки была сила, но она ею не пользовалась. Она получила докторскую степень по психологии и не желала связываться ни с одним из «старых суеверий», как она это называла. Она направила свою дочь на тот же путь, за исключением того, что к тому времени, как твоя мать получила все свои ученые степени, магия уже вернулась, чтобы надолго остаться. Калина почувствовала всю свою силу. Она была очень хороша в том, что делала. Она читала лекции по всей стране. Университеты, военные институты, полиция.

В моей голове зажглась лампочка. Должно быть, именно так она познакомилась с Грегом, моим опекуном.

— Она работала и с Орденом?

— О, да. — Евдокия кивнула. — Они тоже активно старались завербовать ее. Потом она встретила твоего отца, твоего настоящего отца, и все отошло на второй план. Она пропала.

— Как вы думаете, она любила его?

— Не знаю, — ответила старая ведьма. — Мы никогда не были слишком близки. Магия Калины просачивалась, даже когда она держала ее под контролем, а мне не нравилось, что моими эмоциями кто-то мог управлять. Я видела ее лишь однажды с тех пор, как она уехала с Роландом: вернулась на похороны матери. Она выглядела счастливой. Под надежной защитой, как женщина, о которой хорошо заботятся, любят, и не слишком волнующаяся о завтрашнем дне.

Я не могла сдержать горечи в голосе:

— Это длилось недолго.

— Нет, не долго. Должно быть, она отчаянно пыталась спасти тебя.

— Это так. Она осталась и пожертвовала собой ради меня, потому что, пока она жива, Роланд не перестал бы преследовать ее. А Ворон забрал меня.

— И это корень всего. — Евдокия поморщилась. — Я бы сделала все для своего ребенка. Калина решила так же. Любая нормальная женщина поступила бы так. Она была в ловушке и беременна, и она знала, что Роланд будет продолжать искать ее, даже если она убежит на край Земли. Ей необходимо было найти кого-то, кто защитит тебя, кого-то сильного, знающего, как работает мозг Роланда. Она нашла Ворона. Он был сильным, безжалостным, но абсолютно верен своему господину.

Голубые глаза ведьмы наполнились сожалением.

— Она зачаровала его, Катенька. У нее было достаточно времени, чтобы сделать это, и она хорошенько его обработала, да так, что он оставил Роланда ради нее и провел последние годы своей жизни, воспитывая тебя. Я должна была увидеть это раньше, но любовь слепа.

Нет. Нет, они любили друг друга. Ворон любил мою мать. Я видела это в его лице. Когда он говорил о ней, все его поведение менялось. Он становился другим человеком.

Если бы Евдокия была права, моя мама должна была работать над ним месяцами, правильно настраивая и корректируя эмоциональные паттерны, чтобы, когда мы с Вороном остались одни, он не отнес меня обратно к Роланду или не бросил в какую-нибудь канаву.

В моем сознании мама была богиней. Она была добра, прекрасна, заботлива и мила. Она являлась всем тем, чего я хотела от родителей в детстве. И то, чего меня лишили. Безусловная любовь. Тепло. Радость. Моя мама не была виновата ни в чем, кроме наивности и любви не к тому мужчине. Она оказалась в ловушке, а Ворон спас ее, потому что любил.

Никто не мог быть таким. Люди не такие. Понимаю, что мир работает не так. Я больше не ребенок. Я видела твердость характера, свирепость и жестокость. И опробовала это на себе.

Так почему я никогда не сомневалась в этой радужной картине. Почему думала, что моя мама была принцессой, а Ворон ее верным рыцарем в сияющих доспехах? Я никогда не сомневалась в этом. Ни разу.

Евдокия продолжала что-то говорить. Я почти не слышала ее. Яркий и сияющий храм, который я построила своей матери мысленно, разваливался на куски, и шум был слишком оглушительным.

—. . то, что она сделала, запрещено по понятным причинам. Это никогда не заканчивается хорошо. Калина была сознательной. Наверное, она чувствовала, что это единственный выход.

Я подняла руку. Пожилая женщина замолчала.

Кусочки забытых воспоминаний всплыли на поверхность: лицо Евдокии, намного моложе. Маленькая черная кошка. Собираюсь на вечеринку в лес в красивом платье. Какая-то женщина спрашивает: «Сколько тебе лет, милая?» Мой собственный голос, тоненький и детский: «Мне пять». Мне подарили куклу, и голос Евдокии: «Теперь это твоя доченька. Разве она не красавица? Ты должна заботиться о своем ребенке.» Ворон, забирает куклу. «Мы должны уйти сейчас же. Это лишний вес. Помни: бери только то, что можешь унести.»

Все мое детство было ложью. Даже жажда мести Ворона не была реальной. Она была имплантирована ему в сознание, когда магия моей матери выжгла его мозг. Было ли хоть что-то реальное в моем прошлом? В этой ситуации подойдет что угодно.

Просто жалкое зрелище.

Все это время я доводила себя до изнеможения, чтобы доставить удовольствие Ворону. Все это время я делала лишь то, что мне говорили. Люди, которых я убивала, вещи, что я оплакивала, все то дерьмо, через которое он меня заставил пройти. Все было для того, чтобы мы с отцом встретились и поубивали друг друга, а Ворон был бы тем, кто посмеется последним.

Ярость взорвалась во мне неимоверным потоком. Я хотела раскопать его могилу, вытащить все кости и с криком встряхнуть их. Хотела знать, правда ли все это.

— Я тебя предупреждала, — тихо сказала Евдокия.

— Он мертв, — сказала я. В моем голосе не было никакой интонации. — Он мертв, и я не могу причинить ему вред.

— Ну же, не будь такой, — пробормотала Евдокия. — Он был человеком, Катенька. Он по-своему гордился тобой.

— Гордился чем? Какую боевую овчарку вырастил? Направь меня в правильном направлении, сними с меня намордник и наблюдай, как я рву вещи на куски ради скудной крошки похвалы.

Евдокия потянулась ко мне и взяла за руку.

Я была биологическим побочным продуктом мужчины, страдающего манией величия и женщины, которая волшебным образом промывала мозги другим, заставляя их исполнять ее волю. А воспитал меня человек, упивавшийся знанием того, что мой биологический отец однажды убьет меня. Все эти годы, моя жизнь, мои достижения, любые чувства, которые я испытывала к нему, все, чем я жила, Ворон променял бы все это на шанс увидеть выражение лица Роланда, когда тот перережет мне горло. И моя мама сама сделала его таким.

Магия исходила из меня, подпитываемая моей яростью.

На перилах крыльца кошка выгнула спину, ее мех встал дыбом. Пол под моими ногами содрогнулся.

— Полегче, полегче, — бормотала Евдокия. — Ты пугаешь дом.

Постарайся преодолеть это. Просто переживи. Убери, отодвинь в сторону, чтобы можно было разобраться с этим позже.

Магия переполняла меня, угрожая вырваться наружу. Дом качнулся. Чашки потрескались на столе. Евдокия сжала мою руку.

Я должна выбраться отсюда живой. Если я не отпущу все это сейчас, Евдокия будет бороться со мной, чтобы спастись. Мне нужна ясная голова.

Оставь это.

Я могу это сделать. Я достаточно сильна. Я должна быть благодарна Ворону за это.

Магия постепенно успокаивалась во мне. Весь гнев, вся боль, что обрушились на меня растворялись и уходили прочь. Больно.

Я вырвала руку из пальцев Евдокии и взяла свою чашку. Теплый чай коснулся моих губ.

— Остыл. Думаю, мне нужно долить кипятка.

Евдокия долго смотрела на меня. Все верно. Я почти человек, ты это знаешь. У меня был шанс, когда мне было пять лет. Теперь уже слишком поздно.

— Ты никогда не говорила, что будешь делать со своим отцом, — наконец, заговорила ведьма.

— Ничего не изменилось. Все по-прежнему: либо он, либо я.

— Ты недостаточно сильна, — сказала Евдокия. — Еще нет. Но я могу помочь сделать тебя сильнее.

— И во что мне это обойдется?

Она тяжело вздохнула.

— Ничего, Катенька. Ты же одна из нас.

— Если я одна из вас, почему вы ждали до сих пор? Почему не помогли мне, когда моя тетка чуть не прикончила меня? Где вы были, когда умер Ворон, а мне некуда было пойти?