Ну, есть одна штука...
Я намеренно использую одно из давних любимых словечек Дэни, которое его раздражает. Я нарываюсь на драку, чтобы выпустить агрессию, и мы оба нерушимы.
— Чувак. Тебе явно надо поработать над своими охранными чарами. Провал за провалом?
Серебристые глаза сверкают.
Я получаю драку, которой хотел.
Глава 15
Все хорошие девочки отправляются в ад21
Мак
Мы настороженно обходим стороной воюющих фейри (их тут где-то пятьдесят тысяч), готовясь просеяться в любое мгновение, пока я силюсь сообразить, что здесь происходит?
Что могло сподвигнуть столь эгоистичных, ледяных и корыстолюбивых бессмертных, как Видимые, обратиться друг против друга с таким садизмом? Это не в их природе. Они — искатели удовольствия, которые ненавидят даже малейший дискомфорт из-за дождя. Да, вместе с тем они злобные, гадкие, мелочные существа, но они направляют эту жестокость на другие виды, а не на своих сородичей.
Четыре Светлых Двора подчиняются замысловатой иерархии внутренних любезностей; каждая каста знает своё место, что она может и не может сделать, не пробудив раздор, который может продлиться столетиями. Вечность — это очень долго, если тебе всё это время приходится озираться по сторонам. Видимые предпочитают наблюдать за страданиями других существ.
Это же настоящая война. Они уже кошмарным образом изувечили друг друга и всё равно продолжают атаковать и калечить, словно ведомые какой-то неудержимой внешней тягой к геноциду.
«Осторожно!» — рычит Бэрронс, когда груда конечностей, не имеющая различимого лица, вырывается из гущи сражения, проносится в считанных дюймах от меня и падает на землю, дрожа.
Я нагибаюсь, рассматриваю бесформенную кучу частей тела (её мелодия принадлежит низшим членам королевского двора; не принц или принцесса, а придворный) и замечаю жёлтый глаз, блекло выглядывающий из-под ногтя на ноге, а также верхнюю губу без отверстия рта, прикреплённую к плечу, которое теперь находится на месте колена. Глаз уже не мерцает радужным огнём; он блеклый, бесстрастный и тупо смотрит на меня. В отличие от статуй в лабиринте он не демонстрирует узнавания, кто я такая. Это можно понять, учитывая, что его мозг разделён на части, которые пульсируют и сочатся кровью на поверхности его тела.
«Такое ощущение, будто мы почти невидимы для них, даже для тех, у кого глаза остались невредимыми», — бормочу я, выпрямляясь. Двор Зимы без устали охотился на нас целую кошмарную вечность, и вот мы здесь... а никому из них как будто нет дела.
«Не рассчитывай на это».
Я смотрю на бушующий хаос фейри, прищурив глаза и подавляя тошноту. Не существует такого понятия, как уродливые Видимые. От сюрреалистичной, искажающей рассудок красоты высших каст до низших среди них, они все ошеломительно, нечеловечески прекрасны.
И всё же по двору Зимы ступают, шаркают, ковыляют и скребутся лишь уродства, большинству из них недостаёт конечностей, некоторые лопнули как перезрелые сочащиеся сливы, другие вывернуты наизнанку, и кишки им заменяют кожу; слепые глаза, глухие уши и немые рты замотаны внутри как в коконе, и они лежат на земле разодранными, сочащимися кучами.
Некоторые сильно обожжены, их кожа вздувается губительными волдырями и нарывами, другие иссохли от старости, сморщились словно чернослив и сделались уродливыми как древние старухи.
Никто не остался нетронутым.
Все ужасающе уродливы, как Невидимые.
Если бы не моя способность слышать древнюю мелодию их отдельных каст, я бы подумала, что Невидимые каким-то образом воскресли.
Когда шокирующая мысль врезается в мой мозг, я спотыкаюсь и едва не падаю на сильно обгоревшего фейри, но успеваю схватиться за руку Бэрронса.
«Это всего лишь оторванная кисть руки», — говорит он, неправильно поняв причину моей тревоги, и пинком отбрасывает гноящуюся штуку от моего ботинка.
«Не в этом дело. Моя мать».
У меня никогда и не было роскоши времени. Я никогда не ждала сообщения от Зимы, после которого часики начали бы тикать.
Если эти чудовищные, ужасные, безумные бессмертные заполучили Рейни Лейн, то я опоздала.
Она уже мертва.
«Ты не можешь знать этого наверняка», — рычит Бэрронс.
Или хуже того. Как одна из них, она вывернута наизнанку, но до сих пор ужасным образом жива.
«Страх убивает, мисс Лейн. Соберитесь».
Ярость бурлит во мне, холодная, ясная и сумасшедшая, как и бойня, происходящая передо мной.
«Не холодная, ясная и сумасшедшая, — бесстрастно говорит Бэрронс. — Ты горячая, грязная и разъярённая, и вот-вот совершенно слетишь с катушек, совсем как...»
Он умолкает, и я ахаю, потому что внезапно всё, что мы видим, становится абсолютно логичным.
«Совсем как они», — хотел сказать он.
Видимые дерутся не как фейри.
Они дерутся как люди.
Пока мимо нас ползёт очередная отрубленная конечность, Бэрронс говорит: «Ты можешь их восстановить? Нам нужен как минимум один с работающим мозгом и ртом. Попробуй восстановить кого-нибудь из высших каст».
Он прав, мы не получим ответов от этих искажённых форм, и даже если я успешно восстановлю одного из них, мы получим ответы только за счёт чтения по губам, учитывая неестественную тишину, накрывшую землю и всех её обитателей. Я мысленно перебираю все вещи, которые я восстановила в прошлом: книжный магазин, мой двор в Эшфорде, аббатство Арлингтон. Последнее заставляет меня верить, что я справлюсь, и освещает путь.
Аббатство было массивным, сложным и настолько детализированным, что никто не мог знать его всецело и восстановить, особенно учитывая неизведанное подземелье. Именно в тот день я узнала, что планета содержит длинные и подробные записи обо всём, что когда-либо случалось и когда-либо существовало.
Я воссоздала аббатство не из своей коллекции, а из слоновьей памяти Земли. С таким же успехом я могла восстановить аббатство в церковь, которая когда-то стояла там, или в шиан, что ей предшествовал. Это не моё знание восстановило крепость, а безвременное знание вселенной, словно я просто пригласила другое время опять существовать и заменить нынешнюю реальность. Не изменить время, а просто вновь призвать один момент в бытие.
Расфокусировав взгляд, я очищаю своё сознание и общаюсь с силой, пульсирующей в Фейри так же сильно, как в почве смертных, прошу её вернуть Двор Зимы в его прежнее состояние, и с тихим вздохом осознаю, что нечто фундаментальное во вселенной жаждет восстановить порядок. Оно не хочет беспорядка. Ему не нравится разрушение. Оно стремится к эволюции, а не к деградации.
Я никак не могла знать (по крайней мере, сейчас, дайте мне ещё несколько тысяч лет) каждого фейри Зимнего Двора, но земля владеет детальными отпечатками их существ, поскольку тысячи лет резонировала с их шагами. Я поднимаю эти воспоминания, призываю, добавляю к ним свою силу, предлагая им вновь быть целыми.
«Хорошая работа», — тихо говорит Бэрронс.
Хоть я и чувствую тот самый момент, когда всё возвращается обратно в равновесие, я всё равно изумляюсь, когда фокусирую взгляд и вижу красоту Зимнего Двора, кишащего тысячами целых и невредимых обитателей.
«Теперь ты можешь разморозить их», — говорит Бэрронс.
«Я их не замораживала». Тем не менее, они остаются неподвижными.
Примерно пять секунд. Таращатся, словно в оцепенении.
Затем они вновь взрываются яростью и бросаются друг на друга, создавая поле битвы бешеных псов, швыряясь проклятьями, атакуя кулаками и мечами. Через считанные секунды они снова расчленены и изувечены.
Это безумие.
Я заново сосредотачиваюсь, вновь восстанавливаю их.
Мы получаем четыре секунды затишья, затем они снова начинают атаковать.
Ещё три раза я восстанавливаю свой двор. К третьей попытке уже не остаётся затишья между восстановлением и войной. Фейри быстро учатся. Даже сумасшедшие фейри. Нет смысла пытаться получить ответы. Видимые целиком и полностью сосредоточены на разрушении ради саморазрушения.
Это происходит и в других моих дворах?
Вздохнув, я приглашаю землю остановить их на неопределённый срок, заморозив в сражении; многие вновь обезображенные, бесформенные и такие же неподвижные, как ледяные статуи Зимы, которые усеивают земли.
«Предположения», — требует Бэрронс.
«Первое: старые земные боги каким-то образом отомстили и сделали что-то, заставившее фейри обратиться друг против друга».
«Молодцы старые земные боги», — восторгается Бэрронс, его тёмные глаза сверкают.
Я бросаю на него взгляд. «Во-первых, я их королева, помни. Я несу за них ответственность, и мы до сих пор не знаем, где моя мать. Во-вторых, кто-то получил силу короля Невидимых...»
«Хотя король отказался от силы, он ещё не выбрал преемника. Эта сила бродит, не приняв решения, наблюдает».
«Ты мне этого не говорил. Откуда тебе известно?»
«Она время от времени маячит в книжном магазине».
Наблюдая за ним. Ну конечно. Фреска на потолке «Книг и сувениров Бэрронса», которую я смогла отчётливо увидеть только несколько лет назад по смертному времени: Бэрронс как король Невидимых, я как королева и возлюбленная.
«В-третьих», — подталкивает он.
Я пожимаю плечами. Песнь была пропета и оживила магию в ядре планеты. Могло случиться что угодно. «Не имею ни малейшего грёбаного представления, Бэрронс. А ты? Ты можешь чувствовать мою мать?»
Он резко мотает головой влево в типично Бэрронсовской манере, экономящей движения. Он самый сдержанный мужчина из всех, кого я когда-либо встречала. «Пока нет; нам надо продолжать идти. Но если она в этом бардаке, ты её восстановила».
«При условии, что она была изначально жива». Хоть каждая унция моей натуры хочет, чтобы моя мать была жива, я надеюсь, что сила королевы не способна воскрешать из мёртвых. Для людей смерть в естественном порядке вещей. Вселенная всегда требует плату, если ты нарушаешь этот порядок.