Она отреагировала именно так, как он и ожидал — борьбой, напряженным выражением лица.

— Nej! — она зарычала и выплюнула еще одну цепочку яростных слов.

Устав от ударов, он схватил ее за запястья и не отпускал.

— Я не причиню тебе вреда, Астрид. Я хочу быть нежным. Ты в безопасности. — Она замолчала, услышав его последние слова, и он подумал, что она, по крайней мере, поняла это, поэтому повторил еще раз. — Безопасность.

В напряженном молчании Леофрик наклонился к ней и слегка коснулся губами уголка ее рта. Проложил дорожку из поцелуев по ее щеке к уху, где снова прошептал «ты в безопасности» и втянул в рот мягкую мочку ее уха.

Астрид осторожно вздохнула, и он почувствовал, как с ее тела спадает напряжение. Эта маленькая победа пронзила его тело, словно сквозь него прошла молния. Он поцеловал ее в шею, позволив своему языку почувствовать вкус ее кожи. Лизнул ее плечо, длинный шрам. Выемку у основания ее горла, глубокий след.

Ее грудь. Каждый раз, натыкаясь на шрам, он внимательно изучал его, пробуя на вкус его длину, проводя языком по гладкой выступающей плоти.

К тому времени, когда он добрался до ее груди, дыхание Астрид было глубоким и медленным, и Леофрик подумал, что если он отпустит ее руки, она не будет сопротивляться. Он поднял голову и увидел, что она настороженно смотрит на него.

— Успокойся, любовь моя.

Ее единственным ответом было спокойствие, которое пришло с очередным вздохом, и он воспринял это как разрешение продолжать.

Несмотря на пересекающие их шрамы — он подумал о трости и плети, разрывающих нежную плоть, и не позволил себе уклониться от этого образа — ее груди были прекрасны. Ни большие, ни маленькие, они были круглыми и полными, а их вершины были розовыми, настолько бледными, что ее кожа казалась опаловой. Вся ее кожа, за исключением шрамов, была светлой и нежной. Такой разительный контраст с ее воинственностью.

Ее соски были маленькими и острыми, и под его пристальным взглядом они сжались и напряглись. Это был первый явный признак ее возбуждения, первый настоящий отклик, который помог Леофрику убедить себя, что они делают все правильно.

Склонив голову, он коснулся этого сморщенного соска языком. Астрид резко втянула воздух, и еще раз, когда он взял ее сосок в рот. Леофрик провел языком по ее коже и отпустил ее руки, подхватив Астрид одной рукой за спину, а другой обхватив ее грудь.

Ее руки легли ему на голову; он почувствовал, как ее пальцы скользнули в его волосы, и улыбнулся, уткнувшись ей в грудь. Она была с ним. Она позволит ему доставить ей удовольствие.

Леофрик сосредоточился на ее груди, неторопливо, нежно лаская ее, наслаждаясь тем, как ее тело постепенно расслабляется в его руках. Астрид почти ничем не выдала своего удовольствия — только расслабилась, глубоко вздохнула и чуть сжала его волосы пальцами.

И все же Леофрик знал, понимал, что дает ей что-то важное. Каждый ее вдох был отрывистее предыдущего, он чувствовал, как бьется ее сердце, заставляя кровь бежать быстрее и быстрее. Ее соски приобрели более глубокий розовый оттенок, а кожа покраснела.

Его рука скользнула ниже по ее животу, к местечку между ног, но Леофрик удержался. Он хотел сначала попробовать ее губами. Он не знал, знала ли она такую ласку — немногие женщины, с которыми он спал, и даже простолюдинки, были шокированы, когда он пытался ласкать их так, — но он знал, что в Черных Стенах ее точно так не ласкали.

Отпустив ее грудь, он продолжил путешествие губами по выступающим ребрам, впалому животу, задерживаясь на каждом шраме, до которого добирался. Самый страшный из ее шрамов пересекал живот чуть ниже линии ребер. Гниль глубоко вошла в эту рану, и Эльфледа вырезала большой кусок плоти, а затем прижгла то, что осталось. Астрид закричала только раз — когда обрабатывали эту ужасную рану. Она была в бреду из-за боли и лихорадки, и этот тонкий, жалкий звук разбил сердце Леофрика.

У этого шрама Леофрик задержался. Под нежным прикосновением его губ и языка ее плоть подергивалась и дрожала.

— Теперь я буду оберегать тебя, клянусь, — прошептал он, прижавшись губами к коже.

Он оставил шрам и двинулся вниз, не чувствуя никакого сопротивления. Прижавшись губами к шелковистым золотистым кудряшкам, он опустил руки, раздвинув бедра Астрид и подхватив ее под ягодицы. Он легко провел языком по ее складкам, по жемчужине между ними, пробуя ее самый интимный вкус.

— О, — выдохнула Астрид и приподняла бедра, прижимаясь к его лицу.

Плоть Леофрика, твердая и пульсирующая с того момента, как она впервые откликнулась на его ласку, дернулась от этого звука, и он застонал и втянул ее жемчужину в рот.

Астрид не была шокирована или унижена такой лаской; она знала ее, и это означало, что он не был первым, кто пробовал ее таким образом и доставлял ей удовольствие. Это его не удивило; за эти месяцы она совершенно ясно дала понять, что ее люди относятся к своим телам иначе, чем его люди. Ни одна женщина — или мужчина, если уж на то пошло — в этом мире не была бы так равнодушна к собственной наготе, как Астрид.

Это его не удивило, но вызвало вспышку досады. Он хотел, чтобы она принадлежала ему, только ему. Он хотел быть единственным источником наслаждения, которое она познает. Но если он не может быть единственным для нее, он будет ее последним.

И самым лучшим.

Леофрик хотел, чтобы она поняла это. Ему хотелось, чтобы она закричала. Он хотел услышать ее крик наслаждения. Пусть эта женщина не показывает своей боли, но он заставит ее кричать от удовольствия.

Он скользнул руками под нее, положив бедра Астрид себе на плечи и обхватив ее грудь руками, пока его губы и язык погружались глубоко в ее самое нежное, самое уязвимое место. Сохраняя каждое прикосновение нежным, медленным и ясным, он нашел ритм, который пробудил ее желание, и вскоре ее тело начало извиваться под ним.

Его собственное желание было так велико, что он не мог больше оставаться неподвижным, его бедра задвигались, вжимаясь в мех и шкуры. Леофрику хотелось обнять ее, взять ее, наполнить ее знойное, влажное от желания тело собой, но он хотел, чтобы сначала Астрид получила удовольствие. Когда ее кулаки резко сжались в его волосах и стон огласил комнату, он чуть не упал. Ее бедра отчаянно прижимались к нему, и он ощутил вкус ее освобождения, когда оно омыло его язык.

Господи, как прекрасно это было! Доставить ей наслаждение. Познать его. Почувствовать его. Пробовать.

Изнывая от желания, Леофрик скользнул по ее телу своим, пока они не оказались лицом к лицу — и увидел в ее глазах потрясение. Не тем, что он сделал, а тем, что он дал ей. Ему не нужны были слова, чтобы понять это — все было написано на ее раскрасневшемся лице, в ее блестящих глазах, слышалось в ее тяжелом дыхании. В улыбке, которая расцвела на ее губах.

— Knulla mig. Knulla mig (прим. — шведск. «возьми меня»).

Что бы ни означали эти слова, голос, произнесший их, был хриплым и задыхающимся, и ее рука протиснулась между ними и схватила его. На сей раз она не испытывала страха при прикосновении. На ей раз, встретившись с ним взглядом, она прижала его плоть к своей и вздохнула.

Она хотела его.

Глядя в эти прекрасные голубые глаза, Леофрик двинулся вперед и наполнил ее собой.

Когда она оседлала его в их первый раз, он был слишком удивлен и смущен, чтобы почувствовать что-то большее, чем шок и искаженный, странный взрыв ощущений. Он вовсе не хотел этого, каким бы сильным ни был его экстаз. Он не хотел страха и ярости в ее глазах, он не хотел боли для них обоих. А потом она чуть не лишила его жизни. Нет, в тот раз он не чувствовал ничего из того, что хотел бы чувствовать.

Теперь же он наполнил ее — и почувствовал, как ее тело скользит по его телу, как скользит его плоть в ее бархатной влажности, почувствовал шелк ее кожи, покрытой шрамами, почувствовал, как она обхватила его, притягивая ближе. Он почувствовал, как она выгнулась в его руках, как прижались к его груди ее груди. Он почувствовал ее руки — господи, ее руки, скользящие по его спине, ее ногти, легко царапающие ее кожу.

Но он видел только ее глаза.

Они не отрывали друг от друга взгляда, двигаясь в унисон — и Леофрик видел ее душу, по крайней мере в тот миг, он видел ее целиком. Знал, чего она хочет, в чем нуждается. Кто она есть.

Он любил эту женщину.

Доставляя Астрид удовольствие, он и сам возбудился до предела, и теперь чувствовал, что теряет контроль. Но как только он начал сопротивляться своему финалу, ее глаза вспыхнули.

— Ja. Леофрик, — прошептала она, — ja.

При звуке своего имени — и чувства в нем — Леофрик резко дернулся, войдя так глубоко, как только мог, и Астрид снова освободилась, вонзая ногти в его спину.

Он толкнулся еще дважды, помогая ей получить удовольствие, но стоило ему отпустить себя самого, как Астрид ухватилась за его бедра и попыталась оттолкнуть его.

Она хотела, чтобы он пролился вне ее тела, не внутри него.

Но он решил, что хочет от нее ребенка. Это был лучший способ обеспечить ей место подле себя — теперь, когда он позволил этой идее укорениться в своем сознании, он хотел от нее ребенка. Он просто хотел этого. Он снова дернулся, хрипло застонав, когда его семя поднялось вверх.

— Nej! Snälla! (прим. — шведск. «Нет! Пожалуйста!»)

Теперь это была мольба. Леофрик больше не мог сдерживаться и вышел из нее. Он не станет, не будет ее заставлять. Опустив голову на грудь Астрид, он помог себе рукой, содрогаясь с каждым толчком семени.

Когда он снова смог думать ясно, то обнаружил, что глядит прямо в ее ясные голубые глаза.

Астрид качнула головой и заговорила на своем языке. Несколько предложений. Ни одно из этих слов, кроме nej, не имело для него смысла. Он предположил, что только что она рассказала ему о том, как неосмотрительно он чуть было не поступил.

Ему понадобится много слов ее языка, чтобы убедить ее в том, что его идея с ребенком хороша. А сейчас он сказал то, что, как он знал, она поймет — слово на ее языке, которому она научила его этой ночью.