Скарлетт делает несколько шагов назад, а не вперед, вцепившись руками в ремень сумки.

— Ну, знаешь что? Я не думаю, что хочу попасть на вечеринку братства сегодня вечером.

— Ты не хочешь пойти? И почему нет?

— Роуди, посмотри на меня. — Она делает резкий жест вниз по туловищу. — Посмотри на мой наряд.

— Я смотрю на тебя.

И я не вижу ничего плохого в том, что на ней надето, совсем наоборот. Она очаровательна со своими волосами, собранными в эти милые гребаные булочки. Лицо раскраснелось, глаза блестят. А когда она прикусит нижнюю губу?

Мне ужасно хочется ее поцеловать.

Тем не менее, мы застряли посреди тротуара, перед вечеринкой братства, и она не хочет оставаться.

— Я могу проводить тебя домой.

— Ты уверен?

Я киваю.

— И где ты живешь?

— В той стороне, откуда мы пришли, ближе к бейсбольному клубу.

— Неужели?

— Да. Примерно в трех кварталах от кампуса. — Скарлетт поднимает свою сумку. — А как насчет тебя?

— Я живу напротив стадиона.

— Какого стадиона?

Если бы это был кто-то другой, я бы запрокинул голову и рассмеялся им в лицо за то, что они задали такой тупой гребаный вопрос. Но это Скарлетт, и каким-то образом ей удалось проскользнуть в мою жизнь, как дурная привычка.

— Бейсбольного стадиона.

— О, — она нервно смеется, изображая, как хлопает себя ладонью по лбу. — Угу.

Боже, она восхитительно невежественна.

— Сейчас позволь мне твою сумку. — Я тянусь к ней. — Я провожу тебя домой.

— Нет, нет! Черт возьми, тебе не обязательно её носить, — возражает она.

Я хватаю ее сумку, прекращая любые другие споры или протесты, которые собираются выйти из ее великолепного рта, слегка подтолкнув ее бедро в процессе, чтобы подтолкнуть ее вперед.

— Я никогда в жизни не…

Стон Скарлетт прерывает меня, и теперь, когда ее руки свободны, она подбрасывает их в воздух.

— О господи, вот опять.

Я смотрю на нее сверху вниз.

— Что? Ты бы предпочла поиграть во что-нибудь другое?

— Мы не можем играть в «Я никогда в жизни не…», у нас нет ничего, чтобы выпить, если мы проиграем.

— Но у нас есть пирожные. — Я поднимаю ее сумку с банкой десертов, встряхиваю ее, полностью готовый пожертвовать всем этим на обратном пути к ней домой.

— Если я съем все эти шоколадные пирожные, меня вырвет.

— Ты так уверена, что тебе придется их съесть?

— С вопросами, которые ты любишь задавать? Определенно.

— Это не так уж много кварталов. Ты будешь жить. — Как только мы становимся в линию, я роюсь в ее сумке, чтобы достать контейнер, наши шаги синхронны. — Я никогда не читал ничьих дневников.

— Фу, черт возьми, Роуди!

Я открываю крышку, чтобы Скарлетт могла достать маленький кусочек из пластикового контейнера и положить его в рот. Она жует и глотает.

— Чей дневник? — Я хочу знать.

— Моей старшей сестры, когда мы были моложе. В нем было что-то чертовски хорошее, например, как в первый раз, когда ее пощупал парень, она подробно описала весь опыт, и я прочитала об этом.

— Ты подлая маленькая засранка.

Скарлетт пожимает плечами.

— Она же не прятала его — держала на книжной полке вместе с прочим хламом. Но, честно говоря, я была печально известна тем, что рылась в ее вещах. Все это было слишком хорошо, чтобы держать мои руки подальше. — Она вздыхает, а потом ухмыляется: — Тебя когда-нибудь били по лицу?

Я колеблюсь, затем откусываю кусок влажного пирожного.

— Да.

Самодовольная улыбка расползается по ее губам, и это заставляет меня нахмуриться.

— Ты не должна быть такой самодовольной, умник. Я не получал пощечину от разъяренной девчонки.

— Да ладно. Ты хочешь сказать, что тебя ударил парень? — Ее скептицизм распространяется по всему лицу.

— Да. Получил пощечину от чувака, если хочешь знать.

— Держу пари, это хорошая история, — хихикает она, пританцовывая рядом со мной, ее черные кроссовки подпрыгивают на тротуаре. — Ты собираешься рассказать мне об этом?

Это та история, которую я, вероятно, никогда не забуду.

— Я был с несколькими парнями на первом курсе, и у меня был друг в команде, который был геем. Ну, мы познакомились во время ознакомительной недели, и он встречался с одним парнем — настоящий театральный тип, — который думал, что у Лэндона был роман или он изменял ему, или что-то еще, потому что он так много практиковался. Проводил слишком много времени с командой, понимаешь? — Я делаю паузу для драматического эффекта. — Парень Лэндона застает нас однажды вечером за игрой в бильярд, после того как Лэндон сказал ему, что он тренируется. Чувак хлопает меня по плечу и шлепает по щеке, когда я оборачиваюсь. Это был один из тех вялых ударов, не полный шлепок, и он испугался, что я ударю его в ответ.

— Он прижимал руку к груди?

— Точно. Ахнул тоже.

— Они после этого поссорились?

— Нет, я думаю, что они, скорее всего, пошли домой и трахнулись. — Я достаю из контейнера еще одно пирожное и запихиваю его в рот. — Боже, эти штуки похожи на крэк.

— Я люблю печь.

Скарлетт смотрит прямо перед собой, притворяясь, что ее интересует пейзаж, но я замечаю ее улыбку, когда называю ее брауни крэком, вижу, как она прикусывает нижнюю губу.

— Ты когда-нибудь ел пирожные с марихуаной? — Она звучит шокированной этим вопросом, и я хихикаю.

— Нет. А ты?

— Нет! — раздается ее возмущенный ответ. — Конечно, нет.

— А ты когда-нибудь хотела этого?

— Нет! А ты бы хотел?

Мои губы надменно кривятся.

— Ты видела это тело, Скарлетт? Это тело — храм. Мы не изнашиваем его, мы строим его. — Я приглашаю ее поглазеть, желая, чтобы она могла видеть больше моего тела. — Не стесняйтесь поклоняться святилищу.

Я наблюдаю, как ее взгляд скользит вниз по моему торсу, к ногам, затем снова к лицу. Слишком темно, чтобы сказать, покраснела ли она, но держу пари, что это так.

Усмехнувшись, меняю тему разговора.

— Ты предпочитаешь поесть или помочь приготовить еду?

— О, мы делаем это сейчас? Играем в «Ты бы предпочел…»?

— Ты достаточно храбрая? Это может стать рискованным.

— Рискованно — так говорит мой папа. — Она хихикает. — Я бы предпочла, чтобы кто-нибудь приготовил мне еду, но я лучше испеку для кого-нибудь другого.

Я игнорирую комментарий про отца.

— Ты бы предпочла не принимать душ в течение недели или не чистить зубы?

— Это отвратительно.

— Нет, это не так. Я могу провести несколько дней без душа, легко.

Она обдумывает это.

— Да, пожалуй, ты прав. Вот почему был изобретен сухой шампунь — теперь им просто нужно сделать сухой шампунь для моего тела.

— Э-э, почти уверен, что это называется духи…

— Нельзя распылять духи под подмышками.

— Э-э, почти уверен, что это называется дезодорант.

Скарлетт издает цокающий звук, прищелкивая языком.

— Ну, разве ты не полон ответов на все вопросы?

Я закатываю глаза, потому что обычно у меня есть ответы на все вопросы.

— Если бы тебе пришлось спасать коралловый риф или косяк рыб-клоунов, кого бы ты спасла, а кому позволила бы умереть?

Скарлетт задыхается, из ее сжатых губ вырывается облачко пара.

— Что ты за чудовище такое? Это такой подлый вопрос! И то, и другое! Я бы спасла обоих!

— Ты должна выбрать! — я спорю. — Таковы правила игры, Скарлетт.

— Фу, прекрасно, тиран ты этакий. Вероятно, рыба-клоун, потому что она может смотреть мне в глаза, но я буду сожалеть о своем решении вечно. — Она поворачивается ко мне, сверкая глазами. — Навсегда.

Несколько секунд мы молчим, пока она обдумывает новый вопрос.

Затем…

— Ладно, вот тебе первый вопрос: ты бы предпочел, чтобы была сломана кисть твоей ловящей руки или сломана твоя метательная рука?

Какого хрена!

— Что это за чертов вопрос, Скарлетт? Ни то, ни другое!

Господи, она же садистка.

— Ты должен выбрать — таковы правила игры, Стерлинг, — передразнивает она, и ее ровные белые зубы блестят под уличными фонарями, маленькая засранка. — Сломана рука или кисть?

— Ты жестокий человек, Скарлет… — Я понятия не имею, какая у нее фамилия, поэтому не могу отчитать ее должным образом. — Какая у тебя фамилия?

— Рипли.

Скарлетт Рипли.

— Перестань увиливать от ответа.

— Отлично, — фыркаю я. — Я лучше сломаю свою метательную руку… Нет, погоди, ловящую кисть. Черт возьми! Рука. — Я сжимаю эту руку, нежно баюкая ее, ласково разговаривая с ней театральным шепотом. — Извини, я не это имел в виду. Она заставила меня выбрать, потому что она дьявол.

Смех Скарлетт эхом отдается в темноте, отражаясь от неба, облаков и домов, легкий, беззаботный и веселый. Затем, когда я, наконец, сосредотачиваюсь на нашем окружении, я вижу, что мы остановились перед маленьким белым домиком в конце квартала, мимо которого я проходил десятки раз, узкий каменный тротуар, ведущий к аккуратному переднему крыльцу. Он имеет зеленый навес и короткое крыльцо. Единственный свет исходит из того, что, как я предполагаю, является гостиной, но шторы задернуты, так что это невозможно определить.

— Почему мы остановились?

— Это здесь.

Мы стоим на тротуаре, оба смотрим в сторону дома, я все еще сжимаю свою бедную, гипотетически сломанную бейсбольную руку, как будто она действительно причиняет мне боль.

— Ты... не хочешь зайти ненадолго? Я думаю, что у меня есть несколько замороженных пицц в морозилке, если ты все еще голоден.

Мой голод разве вообще обсуждался?

— Почему ты всегда меня кормишь?

— Потому что ты всегда голоден?

Я киваю.

— Справедливо.

Следую за ней по короткому узкому тротуару, глядя на ее задницу, чуть ниже подола пальто.

Тыльные стороны ее икр.

Ее стройные голые лодыжки, ступающие по бетонной дорожке.

Она улыбается через плечо, отпирая засов. Толкает дверь, щелчком зажигает свет справа от входа. Мы входим в кухню; она крошечная, вся белая и аккуратная. Устаревшая техника чистая, одинокая миска и стакан стоят рядом с раковиной, ожидая, чтобы их вымыли.

Как так…

— Это место чертовски маленькое. — Я оглядываюсь вокруг. — Как, черт возьми, вы все сюда впихиваетесь?

Кухня и гостиная вместе взятые меньше, чем моя спальня, поэтому я не могу себе представить, что остальная часть больше.