Глава 24

Хаксли

— Присядь, Хаксли.

Я задержался в дверях в кабинет Билла, сжимая зубы, заканчивая вытирать руки о тряпку.

— У меня много дел. Что бы ни сказал тот парень, это чушь. Такой звук и был, когда он пригнал машину. Я разберусь с ним в следующий раз.

— Не разберёшься. Сядь, — когда я прошёл дальше, Билл кивнул мне за спину. — И дверь закрой.

Я закрыл железную дверь до щелчка и пошёл вперёд, усаживая свой зад на железный стул перед его столом.

— Хаксли, я хочу, чтобы ты меня послушал, — я сжал зубы, чтобы сдержать комментарии, в то время как он продолжал. — Ты мне нравишься. Всегда нравился. Ты способный работник и не валяешь дурака. Но этот постоянный огонь под твоей задницей начинает надоедать. Я устал от этого, другие люди устали, и клиенты жалуются.

— Кто жалуется?

Билл поднял палец, чтобы остановить мой взрыв.

— Я терпеливый и понимающий человек. Я долгое время дружу с твоей матерью, поэтому допускал всё это так долго, но… — он сделал длинный вдох, после чего откинулся назад и сплёл пальцы у себя на груди. — Раньше с тобой было немного легче работать. Я знаю, что за последние пять лет у тебя много чего произошло. Не думаю, что ты уже полностью готов быть здесь.

— Что?

Его рука взлетела, снова затыкая меня, так что я сжал губы и фыркнул. Какого чёрта?

Он постучал пальцем по своему виску, и я подготовился к следующему комментарию, зная, что слетит с его губ.

— Здесь слишком шумно, — он переместил палец и постучал себе по губам, — а это никогда не останавливается. Пока ты не сможешь снова найти какой-то баланс — а я знаю, что сможешь, я это видел — думаю, тебе нужно оставаться дома.

«Читай между строк; тебе нужен мозгоправ».

Что ж, к чёрту это и к чёрту его. Почему все хотели навредить мне? Сначала Аспен, затем Билл. Мне не нужен был доктор. Со мной всё было в порядке.

Мгновение я просто смотрел на Билла, пока он ждал ответа. Внутри меня шипела злость, и я бросил грязную тряпку ему на стол и оттолкнулся от стула с достаточной силой, чтобы он чуть ли не перевернулся.

У меня не было слов для ответа, поэтому я вылетел из его кабинета, схватил своё пальто с крючка на стене и ушёл.

Ноябрь наступил и прошёл. Прошло больше месяца с тех пор, как Аспен высказал мне в лицо то же обвинение — только и близко не так тактично, как Билл. По крайней мере, Билл не назвал меня сумасшедшим, глядя мне прямо в глаза.

Решив отказаться от автобуса, я достал из кармана пальто свою вязаную шапку и натянул на голову, после чего направился домой. Снег ещё не выпал, но температура была морозной. Живя в хижине, я каждый день надевал под одежду термобельё. Работая в отапливаемом здании, было сложнее должным образом адаптироваться к холоду. Без дополнительных слоёв одежды, моё тело было в замешательстве.

Я вообще не должен был возвращаться домой. Это не принесло ничего хорошего. В лучшие дни напряжение городской жизни действовало мне на нервы, работать казалось практически невозможным, люди меня злили, и хуже всего, я потерял Аспена.

Он был причиной, по которой я совершил прыжок. Было невозможно игнорировать тягу, которую я испытывал к нему. В августе я понял, что не могу отпустить его домой и больше никогда его не видеть. Но много ли получилось от этого хорошего? В хижине он вёл себя разумно. Казалось, он понимал меня лучше. Окружённый спешкой городской жизни, он изменился.

Я зашёл за угол на улицу своей матери и пошёл к её дому ближе к концу дороги. Без стабильной работы я буду обречён вечно жить под её крышей. Почему раньше всё казалось легче? Дело было в Натаниэле? Работать было проще. Находиться рядом с людьми было проще. Всё было проще. Я не понимал.

Я зашёл через заднюю дверь и напугал свою мать, которая готовила тосты и кофе. Она была в своём розовом халате и тапочках, с таким видом, будто только встала с кровати. Затем я понял, что время едва перескочило за девять утра. Меня уволили раньше, чем я отработал хотя был половину дня.

— Ты дома, — её брови нахмурились в замешательстве. — Всё в порядке?

Я покачал головой и бросил взгляд на кофейник.

— Нет.

— Выпьешь со мной чашку?

Я задумался, зная, что это приведёт к вопросам, на которые я вряд ли захочу отвечать. Неохотно, но под давлением поражения, я опустился на место за столом и кивнул.

Она закончила намазывать свой тост арахисовым маслом и налила две чашки кофе. Усевшись, она посмотрела на меня, слизывая с пальца остатки арахисового масла.

— Хочешь поговорить?

— Я изменился? Я не такой, как когда уехал?

Она моргнула и задумалась, кусая тост. Дожевав, она ответила.

— В каком смысле?

— Билл меня уволил. Говорит, я не такой уравновешенный, как раньше, и он не может меня держать, потому что я злю людей.

— Хмм, — она съела ещё и изучала меня взглядом так, как делала всю мою жизнь. — И что ты думаешь?

— Как всегда, люди не понимают. Люди считают, что я тупой и не вижу, как они строят козни и говорят за моей спиной. Они считают, что это дерьмо сойдёт им с рук, и я не замечу.

— Это часто происходит?

— Повсюду, где я бываю. Со всеми. Они будто знают, что я вернулся, и думают, раз меня не было, я ничего не осознаю.

— Но ты осознаёшь больше, чем когда-либо?

— Ты единственный человек, который когда-либо понимал меня, мама.

Она положила тост и стряхнула крошки с пальцев, после чего отпила кофе.

— Я не единственная, мальчик мой.

Я опустил взгляд, понимая, о чём она.

— Он мёртв.

Она обвила мою руку своей и сжала.

— Мёртв. Скажи мне кое-что, милый. Где сейчас Аспен? Я давно его не видела.

— Он такой, как и все остальные. Он не понимает.

— Ясно. Натаниэль всегда понимал?

Я хохотнул от этого наблюдения.

— Нет. Он говорил, что моя голова работает быстрее, чем он успевает угнаться. Он говорил, что я всегда оставляю его в пыли. Иногда он дразнил меня и говорил позволить ему выиграть, для разнообразия, и позволить ему первым найти ответы, — воспоминание причинило мне боль, и я сделал глоток кофе, чтобы скрыть эмоции, которые могли выскользнуть наружу.

— Я помню. И что происходило в те дни, когда он слишком уставал гнаться за тобой? Потому что, знаешь, не у всех такой выносливый разум, как у тебя.

— Мы ругались, — я покачал головой, видя, к чему она клонит. — Но это было иначе, мама.

— Конечно же. Натаниэль тебя понимал, но даже он иногда выдыхался.

Что и привело меня на первую встречу с доктором Кольером; Натаниэль признался, что не успевает гнаться за мной. Не было никаких средств заставить его разум работать на том же уровне, что и мой, но он попросил меня найти способ замедлить мой, чтобы мы не разошлись так далеко. Мы вместе встретились с доктором, обсудили сложности Натаниэля и попробовали несколько методов, которые вроде бы сработали. Только когда предложили лекарства, я полностью отказался от этой идеи.

Натаниэль доверял доктору Кольеру. Он был другом семьи Натаниэля. Когда я, наконец, согласился на это и принял таблетки, мне не понравились вызванные ими ощущения. Я потерял ту бдительность, которая была всегда, и мне было тяжело сосредоточиться на важных мелочах. Но со временем они стали меньше меня беспокоить, и мне не потребовалось принимать их долгое время.

— Аспен хочет, чтобы я сходил к доктору. Билл считает, что я неуравновешенный. Что ты думаешь?

— Я думаю, — она подвинула свою чашку и заглянула в её глубину, задумавшись. — Я думаю, людям проблематично общаться с тобой, потому что твой разум работает в другом темпе. Это пугает. Тебя, но и их тоже. Помнишь, как доктор Кольер сказал тебе, что все люди разные, и иногда, когда они слишком разные, вписаться в общество тяжело?

Я не ответил.

— Он помог тебе найти способ лучше вписываться, Хаксли. Не только в общество людей, которые окружают тебя в повседневной жизни, но и с Натаниэлем тоже. Последние несколько лет, которые вы жили вместе, были лучшими годами для вас обоих. Ты помнишь?

Я мысленно вернулся назад и понял, что это правда. Хоть я всё ещё боролся с тем, чтобы заставить людей меня понимать, действия доктора Кольера помогли нам с Натаниэлем начать стабилизировать моё внимание.

Я едва прикоснулся к своему кофе и отодвинул чашку.

— Мне нужно подумать. Спасибо, мама.

Когда я пошёл к дальней лестнице, чтобы вернуться в свой лофт, она сказала мне вслед:

— Не думай слишком усердно, милый.

Мне нужен был воздух. Добавив слой термобелья под одежду, я укутался и пошёл на прогулку. Морозный воздух охлаждал моё лицо, и волосы раздувало ветром. Я закрыл глаза от шума проезжающих мимо машин и гудения вдали, желая дойти до тропинок парка Лионель, найти спокойствие и тишину.

Со времён своего возвращения, я не пытался восстановить свои просроченные водительские права. У матери не было машины, а я берёг оставшиеся деньги на случай, если понадобится неожиданно уехать. Тревога из-за того, что меня схватит Россен, прошла, но я не мог избавиться от неё полностью.

Я свернул в переулок, в надежде найти парк или что-нибудь, где я смогу подумать, где ничего не будет давить на мои ощущения. Действительно ли всё было проще после того, как мы с Натаниэлем сходили к доктору Кольеру? Я ненавидел те лекарства. Разговоры не всегда были плохи, но неспособность оставаться на шаг впереди раздражала.

…пока это не прошло, и я перестал это замечать.

«Не может у всех быть такой же разум, как у тебя, малыш. Ты должен помочь мне угнаться. Я ненавижу, когда мы ругаемся».

Я тоже ненавидел это, как и ненавидел то, что едва ли мог сделать первые шаги в новых отношениях с Аспеном, потому что мы будто только и делали, что ругались. Хотя все могло быть совсем другим. Я чувствовал это, когда мир исчезал, и оставались только мы. Наша связь была крепкой. Я вспомнил последний раз, когда мы были вместе, и что он мне сказал.

Может, он тоже не успевал. Напряжение в груди кричало, чтобы я что-нибудь сделал, но то, чего все от меня хотели, казалось мне неправильным.