Ход конём

— Вот уж не думал, — смущённо протянул Брюс, — что вы меня так ловко подловите.

Некоторое время Брюс молчал. Наверное, он думал о том, как свободно ему жилось до этого дня. И вот тебе раз — попасть в историю!

— Ладно, — сказал он обречённо. — Пишите, раз подцепили на крючок. Только не упирайте на мою персону. На завод надо упирать. Потому что завод для меня… — он поискал слово, — всё равно что тёплый дом. Особенно если вспомнить войну. Опять же — блокада. Не люблю вспоминать то время. Тяжело… Ну что ж… родился я…

Леонид Васильевич начал рассказ. Я слушала его и вдруг почувствовала, что говорит он как-то слишком гладко, как будто урок вызубрил: «родился… учился… работал… война… победа… опять учился… армия… опять учился… снова работал… женился… родился сын…»

Брюс, видимо, заметил моё разочарование.

— А что поделаешь! — сказал он. — Жизнь моя без особых зигзагов.

— А приключения у вас были, такие, чтобы ни с кем больше не случались?

— Чего нет, того нет.

— А случай, когда вы замок починили и заступились за шестиклассников?

— Какой замок? Какие шестиклассники? — удивился Брюс.

Я ему рассказала этот самый случай. Брюс долго смеялся:

— Это не со мной. Тут ошибка какая-то. Замок — это верно, любой могу сделать и починить, но такого случая не было.

Ну и Нырненко! Перепутал всё… Но отступать уже поздно.

— Ничего! — сказала я. — Придумаю вам приключения. А то — какая книжка без приключений? Я про вас вот что напишу: как будто в цехе ночью пожар был. А вы дома почувствовали беспокойство и прибежали на завод. И спасли ценные станки. А? Хорошо?

Леонид Васильевич посмотрел на меня пристально и помедлил с ответом. Он задумался, как шахматист перед хитрым ходом. Самый хитрый ход в шахматах — ход конём. И Брюс сделал этот ход, после которого уже мне пришлось сдаваться.

— Жизнь у меня обыкновенная, — строго сказал он, — особых событий взять неоткуда, повторяю. Но придумывать мою жизнь не надо. На это я заранее не согласен. Или уж пишите как есть, или… Было уже однажды, когда я сам себя не узнал. Хватит с меня! — закончил он почти сердито.

— Леонид Васильевич, — с надеждой спрашиваю, — а что произошло?