Вартек занял свое место во главе Морских Орлов, которые угрожали мятежом, если им не позволят атаковать без генерала. Было видно, как инженеры выбегают из туннелей, а над ними уже поднимаются клубы черного дыма. Затем с гортанным ревом из уст туннеля вырвалось пламя, и земля под нашими ногами содрогнулась от сильного толчка. Все мужчины затаили дыхание, не отрывая глаз от стен, пока бесчисленные молитвы возносились к богам. На секунду показалось, что все было напрасно, потому что стены стояли целые и неподвижные, как всегда. Но затем боги сочли нужным ответить нам: две огромные бреши, каждая шириной в двадцать футов, появились в одно мгновение из обломков камня и поднявшейся пыли. В ту ночь мой полководец получил свое имя-Острие Копья, потому что он атаковал брешь с такой скоростью, что Орлам пришлось бежать, чтобы не отстать. Громкий крик поднялся, когда оставшиеся батальоны рванулись вперед, свирепые и голодные, ибо кто теперь мог сомневаться, что победа будет одержана этой ночью? Несомненно, город и все его трофеи станут нашими на рассвете.
Вполне вероятно, что Волариане ожидали, что окончание этой осады будет соответствовать предыдущему опыту; яростная финальная битва, чтобы уничтожить оставшихся защитников, за которой последовал длительный период грабежа и массовой резни. Если так, то это ожидание быстро рассеялось, потому что, расчищая проломы, люди Вартека не обнаружили Кетийцев, готовых продать свои жизни в последнем доблестном бою. Вместо этого они обнаружили только новые стены.
"Тавурек не сидел сложа руки", - писал Энтрил жене на следующий день, и в его словах сквозила усталая горечь. Пока мы прокладывали туннели, которые он строил, толстые стены противостояли нашим людям на каждом шагу. Это скорее лабиринт, чем барьер, их курс извилист и высота различна. Люди приходят в замешательство, когда пытаются ориентироваться в них, и когда нападение совершается в одном месте, оно неизменно упускается из виду другим. Кетианские лучники стали искусными в непрестанной практике, и их пращники, несомненно, произошли от Дермоса. Сегодня я видел, как один человек выстрелил свинцом в глаз с расстояния более сорока шагов.
Эта "Битва в Лабиринте", как ее стали называть, похоже, затянулась на несколько дней, Воларианцы добились некоторых прорывов ценой значительных затрат, но обнаружили еще один ряд стен, противостоящих им через несколько улиц. Как глаз генерала, Энтрил должен был попытаться найти Тавурека среди хаоса продолжающейся битвы, собирая многочисленные отчеты, каждый из которых казался более диковинным, чем другой:
Он прыгнул в наши ряды, отсек головы четверым мужчинам, а затем превратился в туман, прежде чем мы смогли срубить его . . . Он перебирался с крыши на крышу, прыгая дальше, чем мог бы прыгнуть человек, и в полете пускал в нас стрелы . . . Я видел, как он настроил нашего собственного сержанта против нас, просто протянул руку и коснулся его, и этот человек начал рубить солдат, с которыми он служил в течение многих лет . . .
На четвертый день Вартек, похоже, испытал нехарактерную для него потерю воинского пыла, возможно, из—за растущего счета мясника—Энтрил оценивает потери Волариан на сегодняшний день примерно в три тысячи человек-или просто усталость. Как бы то ни было, он приказал прекратить дальнейшие атаки и удалился в свой шатер в сопровождении одной лишь рабыни. В тоне Энтрила, когда он рассказывает о повышенных голосах в палатке генерала, слышно, что женщина умоляет его, сердится и плачет. ‘Ты знаешь, что здесь нужно делать. Ты знаешь, что командует этой штукой. Дрогни сейчас и Смотри, Как горит мир!’
Произвели ли слова простого раба какое-нибудь действие на Вартека, остается только гадать, но, похоже, на следующее утро он вышел из своей палатки с обновленным духом. Свежие войска были посланы в лабиринт, атакуя любые выявленные слабые места, всем командирам батальонов было приказано поддерживать давление без перерыва. Затем сам Вартек собрал уцелевших морских Орлов и отправился на корабль вместе с пятью тысячами человек, причем каждое судно было так нагружено войсками, что волны грозили затопить рельсы, если верить Энтрилу. В то время как в городе бушевала битва, Вартек вышел на рандеву с блокирующим флотом Воларианцев, собрав все корабли в боевой порядок и начав немедленную атаку на кетианскую гавань. По-видимому, Тавурек предвидел такой ход событий, так как, очистив стену гавани, приближающиеся корабли оказались атакованы непрерывными залпами огненных стрел и ракет, выпущенных из недавно построенных требюше и мангонелей. Дым душил каждый вдох, вскоре после этого один Воларианский морской капитан записал в своем вахтенном журнале. Корабли так тесно прижались друг к другу, что мачты походили на лес, покачивающийся на волнах от бушующего огня.
Неустрашимый, Вартек повел морских Орлов через палубы скопившегося флота к причалу, где их встретили стройные ряды регулярной армии Кетии. Ясно, что затем последовала яростная и кровавая схватка, и Вартек, как всегда, оказался в самой гуще событий. Несмотря на численное превосходство, Орлы Вартека сумели удержать причал достаточно долго, чтобы подкрепление Воларианских войск смогло перебраться через окутанные дымом палубы и вступить в бой. К ночи доки оказались в руках Волариан, и в город по морю непрерывно прибывали подкрепления. Судьба Кетии была предрешена, хотя, как свидетельствует Энтрил, ее народ мало знал об этом факте:
Весь город восстал против нас. Старики, молодые, немощные-все они каким-то неестественным образом побуждались к нечеловеческим усилиям. Дети прыгают на нас из окон и дверных проемов; тощие, оборванные несчастные, кричащие ненавистью, когда они колют, царапают и кусают, часто подталкиваемые своими матерями, которые не проявляют никаких колебаний, присоединяясь к ним в смерти. Я видел, как старик бросал горшки с лампадным маслом в приближающуюся роту, а затем поджег себя, прежде чем прыгнуть в их гущу. Улицы - это поля сражений, а дома-крепости. В одном случае захват одного купеческого дома обошелся элитному батальону в пятьдесят человек, считая только двадцать трупов среди обломков, и ни один из них не был солдатом. В этом городе действительно творится что-то гнусное.
Прошло еще пять дней, улица за улицей, дом за домом, пока мы добрались до центра. Безымянное здание, где Кетийцы когда-то выбирали своих королей, превратилось в крепкую крепость, окруженную баррикадами, промежутки между мощными колоннами были заполнены кирпичом, а на крыше толпились лучники и пращники. Более витиеватые Воларианские рассказы заставляют Вартека остановиться на этом месте, чтобы произнести воодушевляющую и красноречивую речь перед своими измученными войсками, полную страстных оскорблений по поводу врожденного превосходства Воларианского общества и заслуженной судьбы Кетианцев. Существуют различные версии этой речи, ни одну из которых я не включил по той простой причине, что, согласно Энтрилу и другим современным источникам, Вартек никогда не произносил ни единого слова. Вместо этого он перестроил свои ряды, чтобы полностью окружить здание, проследил, чтобы все раненые были доставлены к целителям, проследил за распределением пищи и воды, затем вызвал осадные машины, чтобы очистить лучников от крыши и взрывных отверстий в Кетианских баррикадах.
Когда пришло время последнего штурма, Вартек, естественно, первым прорвался через брешь, хотя вряд ли он ожидал того зрелища, которое предстало перед ним, как позже описал Энтрил:
Мы нашли только смерть. Они лежали вплетенные друг в друга—мужчины, женщины и дети, их лица были безмятежны, на каждом горле был глубокий порез. Мы насчитали более четырех тысяч, и каждый умер от собственной руки, и охотно, улыбаясь, когда их кровь лилась. Это был единственный случай, когда я видел моего генерала по-настоящему разъяренным. Он прорвался сквозь кетианский храм, его голос эхом отдавался, когда он звал Тавурека к себе, вызов, встреченный только смехом безумца. Мы нашли его на троне, смеющимся и свободным от страха, его огромный топор был отброшен в сторону, а руки пусты. Мой военачальник поднял топор и бросил его к ногам этого безумного короля, приказав ему поднять его и сделать честь своему народу с мужественной целью. Но Тавурек только сильнее рассмеялся. Мой генерал подошел к нему поближе, отвел меч назад, и я услышал, как он спросил:’Что ты такое?
Смех короля медленно затих, и он пожал плечами, прежде чем ответить: Я. . очень терпеливый. И все это было очень увлекательно.’
Мой генерал убил его тогда, одним ударом в сердце, гораздо большей милостью, чем он заслуживал.
Из всего Кетийского населения только около трех тысяч пережили осаду, и все они, похоже, сошли с ума от пережитого. В соответствии с обычаем, мужчин казнили, а женщин и детей продавали в рабство, хотя вряд ли за обезумевшего раба можно было получить больше самой ничтожной цены. Судьба Карвалева не описана, хотя некоторые пытались приписать ему более поздние труды атетийского ученого как свидетельство того, что он пережил падение города. Эти работы действительно обнаруживают заметное стилистическое сходство с Карвалевым, но их тематика—Трактат о наиболее эффективных методах выращивания капусты, например,—кажется слишком приземленной, чтобы занимать такой ум.
Письма Энтрила прекращаются по окончании Кетианской кампании, но известно, что он оставался рядом с Вартеком на протяжении большей части своей последующей карьеры. Они сражались вместе в более чем двадцати отдельных кампаниях, когда Волария консолидировала свои завоевания и Век Ковки подошел к концу. Энтрил получил статус члена Совета незадолго до своей смерти, основав династию, которая продолжает занимать место в совете и по сей день.