Глава 3

Самый могущественный человек в мире был едва выше меня ростом, не считая герцогской короны. Ниро да Моранте был молод для Дожа; это был пожизненный пост, и Ассамблея редко выбирала кого-либо, кто имел бы неоправданное пожизненное содержание. Его волосы все еще казались темными между широкими седыми прядями. Но его глубоко посаженные глаза светились неумолимым умом, и в нем было что — то такое, что не имело ничего общего с богатством его одежды-или даже с тем фактом, что он командовал империей, охватывающей большую часть континента Эрувия.

Когда я присела перед ним в реверансе, эти темные глаза впитывали все знания, которые он мог почерпнуть из моей внешности. Трудно было забыть, даже здесь, в большом салоне моего собственного дома, что здесь был человек, чье слово имело силу войны и мира, процветания и разрушения, жизни и смерти.

Наверное, так же чувствовали себя и другие люди, разговаривая с моей матерью.

Мои нижние юбки подметали мраморный пол, когда я закончила свой реверанс. Моя мать произнесла слова приветствия, и я издала соответствующие звуки. Слуги кружились вокруг него, как танцоры, предлагая вино и закуски, но он отмахивался. Вокруг нас простирался слишком большой зал, построенный для проведения балов-маскарадов и редких государственных церемоний. Я мало времени проводила в этой комнате с ее фресками, изображающими достижения Корнаро дожа, и позолоченной лепниной, доведенной почти до истерики. Он предназначался для того, чтобы производить впечатление на гостей, а не для того, чтобы жить в нем.

Когда дож уселся в предложенное ему кресло, он был явно недоволен — не нашим гостеприимством и даже не мной, а всей ситуацией в целом.

“Я хочу поговорить с моим новым сокольничим наедине, - сказал он.

Слуги осторожно удалились из комнаты. Моя мать улыбнулась, вся такая грациозная и уравновешенная. - Конечно, нет ничего такого, что вы могли бы сказать моей дочери, чего бы я не услышала.”

Я не могла не заметить, что они оба сделали акцент на моей персоне.

Дож поднял бровь. “Разве она ребенок, чтобы прятаться за юбками своей матери?”

Уязвленная, я открыла рот, но резкий удар в плечо остановил меня. Рука моей матери лежала там, небрежная и расслабленная; но она перевернула кольцо так, что камень прижался к моей коже в знак предупреждения.

- Амалия вполне способна постоять за себя, - сказала она с большей уверенностью, чем можно было бы предположить из собранной истории наших предыдущих бесед. “Но что вы можете обсуждать такого, что должно оставаться в тайне от ее матери и вашего старого друга?”

Уголок рта Дожа дрогнул. “Ничего. Но ты не хуже меня знаешь, Лиссандра, что если ты будешь в комнате, то это будет разговор между тобой и мной, а не с твоей почтенной дочерью.”

Наступило молчание. Кольцо все еще впивалось мне в плечо.

Графиня рассмеялась и сделала дожу иронический реверанс. “Очень хорошо, Ниро. Я не могу отрицать, что вы правы. Тогда я оставлю вас двоих без сопровождения.”

Бархатные юбки моей матери зашуршали. Двери салона открылись и закрылись. Я остался наедине с дожем.

Он жестом пригласил меня сесть, задержав взгляд на моей перевязанной руке.

Я устроилась на краешке стула, насколько это было возможно в моем корсете; между низкой талией и жесткой стойкой, он, казалось, был создан для дам, которые никогда не садились. Слои собранного шелка и нижних юбок шуршали и складывались подо мной. Вот почему я предпочитала пиджак и бриджи.

Дож поднял брови. - Ну, Леди Амалия. Вы выбрали ... нетрадиционный метод, чтобы стать одним из моих сокольничих.”

Каждое слово, которое он выбирал, ставилось на доску, которую я не могла видеть, и подсчитывало очки, которые я не могла сосчитать. Моя обернутая марлей ладонь стала влажной.

- Ваше спокойствие, уверяю вас, я не собиралась делать ничего подобного. Моей единственной целью было защитить Раверру от огня.”

“Несмотря на это. Вы и ваш сокол представляете собой довольно серьезную проблему.- Он протянул пустую руку, как бы показывая мне. - Обычно мы приводим Соколов в конюшни еще детьми. И сокольничие тоже живут в конюшнях, проходя несколько лет обучения, прежде чем они соединяются с тщательно выбранным Соколом, после чего они отказываются от всех других обязанностей, клятв и титулов. Если они из патрицианской семьи, то теряют право заседать в собрании.”

Моя мать никогда бы этого не потерпела. “Но в данном случае это, конечно, невозможно.- Я старалась говорить легким, но непоколебимым тоном. - Как и я-наследник Корнаро.”

Дож задумчиво посмотрел на меня. В другом конце комнаты тикали часы. Десятки раскрашенных сановников наблюдали за мной с расписанного фресками потолка.

“Знаете ли вы, - сказал он наконец, - почему правящим семьям Раверры запрещено быть Сокольничими?”

- Чтобы не давать одной семье слишком много власти.”

“Да. Но это не единственная причина.- Он наклонился вперед. В глубине его темных глаз появился блеск, похожий на запавшее золото. - Вы понимаете, Амалия Корнаро, парадокс силы?”

Я колебалась. “Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, Ваше Спокойствие.”

- Морская и магическая мощь Раверры не имеет себе равных. Никто не сомневается, что это основа империи, наряду с нашим огромным богатством. И все же в течение десятилетий нам не приходилось прибегать к силе, чтобы обеспечить свое положение. Именно потому, что все знают, что мы способны осуществлять непреодолимую военную мощь, нам не нужно этого делать. Именно скрытой угрозой войны мы обеспечиваем мир в Эрувии.”

- Истинная сила обладает легким прикосновением, потому что легкого прикосновения достаточно, - процитировала я свою мать.

“Обычно. Его глаза сузились. “Но что происходит, Леди Амалия, когда кто-то пытается обмануть нас?”

- Но ... могущество безмятежной Империи-это не блеф.”

“Нет. Нет, это не так.- С удовлетворением в голосе он откинулся на спинку стула. - Как узнал Селантис, триста лет назад. Полагаю, вы знаете эту историю?”

“Конечно.- Это была история, которую Эрувии было трудно забыть, поскольку безмятежная Империя Раверра продолжала расти из нескольких прибрежных городов своей колыбели. - Раверра и остров Селантис были в состоянии войны. Когда дож вывел флот и Соколов на позицию для атаки на Селантис, он предложил им последний шанс на мир, но король Селантиса отослал назад голову эмиссара в качестве ответа. Итак, дож пустил стрелу над городскими стенами еще одно послание: вы можете считать свое королевство могущественным, что оно может уничтожить одного человека. Но с одним человеком я уничтожу твое королевство. И он,—я сглотнула, - он выпустил своего огненного колдуна.”

“Совершенно верно.- В улыбке Ниро да Моранте не было ни капли юмора. - Пожар охватил город за три дня и три ночи ужаса. С каждой жертвой пламя становилось все сильнее, питаясь жизнями павших. После сотни смертей и тысячи других ничто не могло остановить пламя, даже сам колдун. Только слово сокольничего могло положить этому конец.”

Я молча кивнула, плотно сжав губы.

- Но по приказу Дожа сокольничий удерживал это слово до тех пор, пока король Селантиса не погиб от рук своего народа, а военачальники не вышли, чтобы сдаться и просить пощады.”

Этот сокольничий наблюдал за тем, как горит Селантис, зная, что может остановить его в любой момент одним словом. Но он предпочел не произносить этого слова из верности своему дожу. Неужели это молчание причиняло ему боль? Неужели он просыпался от кошмаров каждый день до конца своей жизни, слыша крики, вдыхая запах горящей плоти?

“С тех пор мало кто осмеливался отказать Раверре, безмятежному городу.- Дож сложил пальцы домиком. - Таким образом, нам больше не нужно сжигать королевства. Итак, вы видите, какую роль огненный колдун играет в поддержании спокойствия империи.”

“Да.- Он вернулся к моему Соколу. Должно быть, он захлопывает ловушку. Мое сердце билось дважды при каждом тиканье часов. - Знание того, что у нас есть огненный колдун, делает гораздо менее вероятным, что кто-то начнет военные действия с нами в первую очередь.”

“И ты также понимаешь, почему я не могу позволить себе никаких сомнений в том, что если я попрошу тебя выпустить огонь твоего Сокола, ты без колебаний сделаешь то, что я прикажу.”

Так оно и было. Я уставилась на него, застигнутая врасплох. Циничная улыбка тронула уголки его рта. Вот видишь? - сказал он. Это не так просто.

“Ваше Спокойствие, - медленно произнесла я, - если безопасность Раверры потребует от меня выпустить моего Сокола, я это сделаю.”

- Независимо от того, какова цель?”

“Я буду защищать Раверру, если ей будет угрожать опасность.”

“Хм.- Его глаза скользнули по моему лицу, как будто он читал страницу. “Значит, вы согласны выполнять мои приказы?”

Я стиснула забинтованную руку, и боль вспыхнула в ней, как красный восход солнца. Я не могла сказать "да", но и не могла сказать "нет". Я надеялась, что он не увидит по моему лицу, как мне хочется, чтобы мама была в комнате и ответила за меня.

“Не могу себе представить, Ваша Светлость, - сказала я наконец, - чтобы вы когда-нибудь попросили меня освободить моего Сокола, если бы не безопасность Раверры.”

Дож рассмеялся, тонкие морщинки пролегли у его глаз. - Хорошо сказано.- Он встал, я последовала его примеру. “Тогда очень хорошо. Полагаю, на сегодня этого достаточно.”

Казалось, игра окончена. Но я понятия не имела, выиграла я или проиграла.

“Вам потребуется по крайней мере некоторое обучение, - сказал он. “Мы не можем допустить, чтобы вы случайно произнесли слово освобождения и сожгли конюшни.”

Отпустить слово? Теперь я вообще боялась что-либо говорить. Дож заметил это и снова рассмеялся.

- Явитесь в конюшню завтра утром, когда вам будет удобно, и мы позаботимся, чтобы этого не случилось.”