Глава 21

Деззи

Мы с Клейтоном заканчиваем с нашими вечерними секс-занятиями по средам только спустя две недели, и то после того, как репетиции стали занимать более высокую строчку в моих приоритетах. Из-за этого мне приходится посещать более раннюю и гораздо менее желательную смену команды осветителей по вторникам, поскольку она идеально вписывается между моими занятиями по сценическому движению и вокалом.

Разумеется, Клейтон обязательно присутствует во время этих смен. К сожалению, кроме него там находится еще пятеро парней.

Мы встречаемся во время ланча или ужина в «благополучном районе» несколько раз в неделю. Сейчас стало немного странно и непривычно есть в одиночестве. С каждой нашей встречей я узнаю все больше жестов. Я тренируюсь, а Клейтон терпеливо поправляет меня. Я знаю, он не любит использовать язык жестов на публике, но рядом со мной чувствует себя увереннее.

Мы понемногу вытаскиваем друг друга из наших зон комфорта.

Я остаюсь у него два или три раза в неделю. Уверена, Сэм не возражает против ночей, когда она остается одна и сочиняет музыку, используя максимальную громкость на инструменте. Я предложила ей установить свое программное обеспечение на мой ноутбук, чтобы использовать его, когда меня нет. Просто оказалось, что мой ноутбук в девять миллионов раз быстрее, чем ее.

Сэм не догадывается, но я отдала свой ноутбук в ее личное пользование, а себе могу позволить еще один.

Всего через несколько дней мы с Клейтоном настолько привыкаем к расписанию друг друга, что устраиваем «неожиданные» встречи после занятий. У него уже вошло в привычку болтаться в вестибюле по вторникам и четвергам, ожидая, когда у меня закончатся занятия по вокалу. После этого мы обычно обедаем, а затем я возвращаюсь в театр на репетицию.

— Так вот, как ты это делаешь? — спрашиваю я его однажды вечером в четверг, после того как пробую кусок торта и жестами показываю: «мой шоколадный торт вкусный».

Клейтон борется со смехом, потому что, видимо, у меня получилось что-то типа: «Церковь вкусная!».

Когда я раздосадовано повторяю свой жест, Клейтон смеется сильнее, потому что моя вторая попытка звучит так: «Мой компьютер — вкусный торт!». Когда я беру оставшийся кусок торта и впечатываю ему в лицо, он больше не смеется. И после на несколько минут мы становимся одной из тех «парочек» — я слизываю шоколад с его лица. И это самый вкусный десерт из всех, что я пробовала.

— Так кто же мы? — спрашиваю я.

Клейтон прищуривается, видимо, пропустив мои слова мимо ушей.

Возможно, мне не стоит поднимать эту тему.

— Неважно, — отмахиваюсь я.

Клейтон раздраженно рычит. Он ненавидит, когда я не повторяю то, что он не расслышал.

Я облизываю губы, все еще ощущая вкус шоколада на них. И указываю пальцем в грудь:

— Мне…

Затем из того места, в которое себя тыкнула, «вытаскиваю» большим и средним пальцами воображаемый карандаш.

— Нравится…

Я не знаю жесты оставшихся слов, поэтому произношу:

— Кем бы мы ни были.

Сложив руки на столе, Клейтон наклоняется и бормочет:

— Мне тоже.

Я улыбаюсь. Я сказала самой себе, что не буду развивать эту тему, однако ничего не могу с собой поделать:

— Так… мы одно целое?

На этот раз Клейтон, кажется, прекрасно понимает мои слова, поскольку я вижу намек на дразнящую ухмылку, играющую на его губах, пока он задумчиво изучает меня. Его колебания начинают беспокоить меня, когда он, наконец, произносит:

— Я чертовски надеюсь на это.

Его ответ вызволяет из клетки внутри меня бабочек. Это прекрасное ощущение.

Особенно рядом с Клейтоном.

К сожалению, это ощущение возникает каждый раз, когда я нахожусь на репетиции. Переезд репетиций на главную сцену заставил меня осознать реальность того, что премьера состоится совсем скоро, и зрительный зал будет полон людей, которые купили билеты, чтобы увидеть мое чудесно-нерегулярное и высоко-разочаровывающее исполнение Эмили Уэбб в «Нашем городе». Нина не делает ничего, чтобы укрепить мою уверенность, постоянно лает на меня и задает странные вопросы, которые кажутся риторическими, но каждый раз она хочет получить ответ. И такое ее отношение явно не добавляет мне очков в глазах остальной части актерского состава.

После особенно изнурительной пятничной репетиции, на которой я по-королевски провалила около пяти своих реплик в третьем акте и разрушила драматическое напряжение, я сталкиваюсь с Эриком у выхода и вздыхаю, спрашивая:

— Когда именно я должна прекратить лажать на репетиции?

На это он мне отвечает:

— Вчера.

Но есть одно преимущество репетиций на главной сцене: периодически на ней появляется Клейтон, фокусируя свет на сетке, обсуждая что-то с Келленом в задней части зала или помогая с реквизитом за кулисами. Несмотря на нашу близость, на репетициях мы держимся профессионально и не выходим за рамки.

Кроме того, я поражена тем, насколько хорошо идут дела между ним и Келленом. Хотя я бы не возражала, если бы Келлен поскользнулся на банановой кожуре и рухнул на сцену с визгом и хрустом костей.

Вау. Мое беспокойство по поводу его присутствия здесь вытаскивает из меня все самое темное и болезненное.

Каждый вечер субботы для меня стало привычкой посещать «Толпу» и выступать там. В свободное время я встречаюсь с музыкантами и репетирую новые песни. Ребята помогают мне с мелодией и структурой песни, и это заставляет меня ценить знания Сэм и внимание, которое она тратит для работы над своими песнями. Я могу чертовски лажать во время актерской игры, но поставьте меня перед микрофоном, и я буду петь несмотря ни на что, даже если буду находиться на корабле полном людей, который вот-вот разобьется о скалы.

Дважды я встречалась в «Толпе» с Викторией. Однажды она слушала мою песню с равнодушным взглядом. Во второй раз, в течение моего выступления, она разговаривала с рыжебородым Фредди, сидевшим в самом конце зала.

Я не возражаю, правда. Это совершенно не заставляет кипеть мою кровь.

Но вот от Клейтона Уоттса это получается, поскольку он всегда находится в зале вместе со своими соседями, которые прониклись ко мне симпатией. Каждую субботу после моего выступления музыканты одаривают меня комплиментами и дают мне пять, словно я член их группы, а затем делятся идеями для выступления на следующей неделе.

— Пожалуйста, напиши песню о моей бывшей, — просит гитарист. — Она подожгла мою кровать. Она гребаный лунатик.

Затем, как только ухожу со сцены, встречаюсь с Клейтоном и его ребятами-соседями, которые сидят с Эриком и Хлоей. Ничего официального, но я думаю, что Хлоя вскоре потеплеет к Бранту, и я чертовски уверена, что между Эриком и Дмитрием есть искра или две. Клейтон сказал мне, что Дмитрий бисексуален, и я не могу не заметить, как мило Эрик настаивает, чтобы Дмитрий сидел рядом с ним во время моих концертов.

— Хочешь переночевать у меня? — Клейтон всегда спрашивает это у меня, как будто это все еще нужно спустя четыре совместных субботы.

— Хорошая идея, — поддразниваю я его в ответ.

А после этого начинается еще одна ночь пота, смятых простыней, стука изголовья кровати о стену.

Я всегда беспокоюсь из-за того, что его соседи по квартире устают от моего постоянного присутствия, но, кажется, это их даже немного забавляет. Однажды в субботнее утро, когда я выхожу из комнаты Клейтона, Брант смотрит на меня поверх чашки кофе и говорит:

— Хочешь сказать, что все еще можешь ходить после прошлой ночи?

Я показываю ему средний палец.

Он подносит расставленные буквой V указательный и средний пальцы к своему рту, и шевелит языком между ними.

Один-один, Брант.

В понедельник после занятий по актерскому мастерству я натыкаюсь в вестибюле на Викторию и Хлою. Лицо Хлои — беспорядочные потоки туши от глаз к подбородку. Виктория сидит рядом с ней и успокаивающе гладит по спине. В тот момент, как она видит мое приближение, ее глаза темнеют.

Я подхожу к ним, не боясь взгляда Виктории.

— Хлоя?

Хлоя бросает на меня короткий взгляд и шмыгает носом.

— Ублюдок.

— Какой ублюдок? — спрашиваю я.

Виктория вздыхает, глубоко и резко, потом говорит:

— Можешь дать нам пространство, Дездемона? У Хлои проблемы, и подруга пытается ее утешить.

Она поглаживает Хлою по спине, другой рукой держит ее за бедро.

Я игнорирую сарказм Виктории.

— Что случилось? — мягко спрашиваю я Хлою, присаживаясь рядом.

— Эта шлюха мужского пола, — выплевывает она, шмыгая носом. — Тьфу. Я такая глупая. Я никогда так не переживала из-за парня. Я такая идиотка.

— Нет, это не так, — бормочет Виктория, потирая ее спину с нарастающим энтузиазмом. — Ты умна и полна любви. Этот мудак — просто никчемный бабник.

— Брант? — внезапно понимаю я. — Мы говорим о…

— Не смей произносить его имя, — стонет Хлоя и практически рычит, оскалив зубы. — Я хочу убить его. У него нет никаких чувств. Он просто использует девушек как, как, как тряпки… а потом он просто…

— Нам не нужно пересказывать ей все, — успокаивающе произносит Виктория, и у меня создается впечатление, что на самом деле она имеет в виду: «Не надо позволять Деззи вмешиваться. Я твой настоящий друг. Я с тобой, а Деззи стерва».

Я вздыхаю.

— Мне очень жаль, Хлоя.

— Ни один из них не достоин нас, — выплевывает Хлоя, ее взгляд острый, словно кинжал. — Эти парни заслуживают друг друга, эти женоненавистники.

Она приписывает к этой категории Клейтона?

— Подожди минутку, — начинаю я.

— Я предупреждала тебя, — продолжает Хлоя, глядя на меня с двумя темными влажными дорожками на лице. — Я говорила, что ты должна держаться от него подальше. Ни один из них не создан для отношений. Они свора придурков, и всегда ими были.

— Хлоя. — Я начинаю раздражаться.

— Он просто хочет тебя трахать. Они лучшие друзья, из одного теста. Когда ты ему наскучишь, он тебя бросит…

— Хлоя!

— Он будет смеяться с Брантом над тобой, — продолжает она, — и рассказывать истории о тебе за твоей спиной. Ты просто еще одна зарубка на его кровати. Просто подожди.