— Я это и делаю.

— Нет, я имею в виду, ты что, не видишь? Ты… ты же, блин, да ты можешь завоевать любую девушку, какую пожелаешь.

— Во-первых, ты ведешь себя так, будто я слепой. Во-вторых, мне нравится то, что я вижу. И, в-третьих, я хочу то, что находится прямо передо мной.

— В этом нет никакого смысла.

— Шеридан, я фотограф. И у меня хорошо натренированный глаз.

— Возможно, но ты ведь не видел меня голой. — Я тут же закрываю рот рукой. Какого черта я произношу дерьмо вроде этого? Я всегда наступаю на одни и те же грабли.

— Это предложение? — спрашивает он, приподняв брови.

— Что бы сказали твои друзья-парни обо мне?

Он усмехается.

— Друзья-парни? Я двадцатипятилетний отец-одиночка. Мне было девятнадцать, когда Инглиш появилась в моей жизни. Моими друзьями были крысы из братства, которые были заинтересованы только в том, чтобы трахать каждую неделю новую девушку и напиваться до потери сознания. Думаешь, я был нужен им с младенцем на руках? Мои друзья-парни разбежались от меня, как от чумы. Единственным моим другом-мужчиной был мой отец. Родители ровесников Инглиш в основном старше меня, женаты и не имеют особого желания зависать с молодым отцом-одиночкой. Поэтому у меня нет друзей.

Мы соприкасаемся пальцами, а его объяснение внезапно делает его еще более притягательным. Я хочу этого мужчину. В постели. Мне хочется знать, насколько мы подходим друг другу в сексуальном плане. Но я чертовски уверена, что он будет мной разочарован. С другой стороны, что я теряю? Ладно, отказ всегда тяжело принять, но все сходится к тому, что он заинтересован во мне. Ну, или он очень хороший актер. По крайней мере, он честно говорит о своих желаниях, поэтому стеснению нет места.

— Инглиш сегодня ночует дома?

— Нет, — говорит он с улыбкой на лице. — А что, хочешь протестировать мою большую кровать и поиграть в кувырки?

Я начинаю смеяться так сильно, что не могу остановиться.

— Не могу.

— Почему нет?

— На мне же чертов ботинок.

— У меня есть идея, — говорит он с ухмылкой на лице.

— И какая же?

— Ты можешь делать кувырки, а я прыгать на кровати.

Следующий вопрос я задаю с самым серьезным лицом, которое могу изобразить:

— Разве твоя мама не запрещала тебе это делать?

— Делать что?

— Прыгать на кровати?

Он щурит глаза и отвечает:

— Да, но ведь это моя кровать, и я могу делать на ней все, что захочу.

— Мне нужно переспать со всем этим.

— Мы можем сделать это, если хочешь.

Я смеюсь.

— Нет, я не о твоей кровати, а обо всем, что касается этого брака. Нужно многое обдумать. И как бы мне ни хотелось поиграть с тобой в кувырки, я думаю, будет лучше дождаться, пока не снимут ботинок.

Прищурив глаза, он заявляет:

— Струсила.

Скорее всего, он прав. Что, если в конечном итоге мы окажемся в одной постели и мое желание будет сильнее, чем его собственное? А что, если он решит, что я ноль в постели? Или скажет, что мои стоны похожи на слона, а не человека?

— Что скажешь, если мы вернемся ко мне и посмотрим какой-нибудь фильм? У меня есть бутылочка вина, и мы сможем обсудить все остальные вопросы.

Я мотаю головой.

— У меня есть идея получше. Может, поедем ко мне?

Он практически ничего не знает обо мне, и если он действительно готов ко всему этому, ему стоит узнать меня получше.

— Ладно, поехали.

Сегодня вечером Мишель, как обычно, ушла на свидание с Оливером, поэтому квартира в нашем полном распоряжении. Я предлагаю ему на выбор виски, водку или белое вино. Мы оба выбираем водку.

— За тебя. За нашу долгую и счастливую совместную жизнь, — говорит он.

— Немного оптимистично с твоей стороны, тебе не кажется?

Он пожимает плечами, а потом обходит гостиную, рассматривая наши с Мишель фотографии. Одна из них сделана в наш первый год в колледже.

— Тебе там нравилось? — спрашивает он, рассматривая фото.

— Где? — Я не сразу понимаю, о чем он спрашивает.

— В колледже.

— Думаю, Мишель там нравилось гораздо больше, чем мне. Я была далека от того, как настоящие студенты наслаждались своим времяпрепровождением там.

Он ставит фоторамку на место и берет другую.

— Вы близкие подруги?

— Да, — отвечаю я, улыбаясь. — Мишель и я познакомились еще в средней школе, но сблизились только в старших классах. Потом мы были соседками в колледже, а теперь мы здесь.

— И почему ты так много работаешь?

— Мне нужны деньги. — Обычно я стараюсь не касаться этой темы, тщательно избегая ее и похоронив глубоко в себе. Рассказывать ему о личных проблемах не входит в мои планы сегодня вечером. Он знает о моей ситуации совсем немного, и я планирую держать ее в секрете как можно дольше.

Он смотрит на меня своим ты-меня-не-проведешь взглядом и не сдвигается с места.

Спустя мгновение между нами появляется противостояние.

— Шеридан, тебе не кажется, что будет лучше, если мы поделимся друг с другом своими проблемами?

— Да, это будет хорошо, но прямо сейчас я не готова делиться всем этим.

Я удивляюсь, когда он ставит фотографию на место и делает шаг вперед. На этот раз в мою сторону. Обнимает своими большими руками, притягивая ближе, и шепчет на ушко:

— Иногда прошлое причиняет неприятности в настоящем. И отпустить его — лучшее решение.

— Но иногда это что-то является очень важным.

— Если это так важно, возможно, стоит поделиться со мной.

Радужки его глаз темнеют — на этот раз они скорее зеленые, нежели синие — глубокий зеленый цвет, который напоминает мне лес. Глубина его взгляда поглощает меня своей красотой. Он моргает раз, потом еще, ожидая, а я гадаю, что же сказать. То, что я держу в секрете, не должно произноситься вслух, потому что причиняет сильную боль. Я не хочу это обсуждать.

Затем выражение его лица меняется, приобретая страдальческий вид.

— Ты не доверяешь мне?

— Это не имеет никакого отношения к доверию. — И это правда. Открыться этому мужчине сложно не потому, что я не доверяю ему, а потому что мне больно даже думать об этом.

— Я не понимаю. Если ты не собираешься рассказывать, значит, не доверяешь мне. Но клянусь тебе, я, вероятно, самый честный и верный из всех людей, что ты встречала. Я не пошатну твое доверие. Обещаю.

— Не в этом дело, — настаиваю я.

— Тогда в чем же?

Клянусь, еще немного и он вынудит меня рассказать, если не перестанет настаивать.

— Эта тема очень болезненна для меня. Вот и все.

Он продолжает пристально наблюдать за мной, а потом просто кивает. Конец обсуждениям. Своей большой ладонью он берется за стакан и осушает его в один присест. Потом садится на диван. Он напоминает мне грациозного животного, когда вытягивает свои длинные ноги вперед, а потом скрещивает их в лодыжках. Как бы мне хотелось, чтобы он не был так привлекателен. Он как магнит, который постоянно притягивает к себе.

— У тебя есть мороженое? — спрашивает он.

Его вопрос сильно удивляет меня.

— Сейчас посмотрю.

Открыв морозилку, я понимаю, что она абсолютно пуста, что сразу приводит меня в разочарование.

— Прости, ничего нет.

— Тогда поехали купим его.

— Прямо сейчас? — спрашиваю я.

— Ага, а почему нет? Я постоянно хожу с Инглиш за мороженым.

— Но мы ведь выпили.

— Сколько ты выпила?

— Один бокал вина за ужином и теперь вот это. Я никогда не пью больше одного. — Я приподнимаю бокал, чтобы показать, что едва притронулась к нему.

Он одаряет меня своей ухмылкой.

— Отлично. Значит, только один бокал. Ты можешь повести мою машину, разумеется, если считаешь, что сможешь повести.

— Ты имеешь в виду из-за того, что я выпила бокал вина?

— Ага, именно.

— Все в порядке. Я больше волнуюсь за то, что поведу твою машину.

— Почему?

Я кладу руки на талию.

— Потому что у тебя дорогая машина. Моей же машине десять лет. Если я разобью твою машину, не смогу оплатить ее починку.

— Господи, Шеридан, у меня есть страховка. Перестань волноваться об этом. Поедем поедим мороженого. У меня как раз настроение для него.

Бум. И опять никакого «А не хочешь ли ты мороженого, Шеридан?» Что за бредовый подход к тому, чего он хочет. Возможно, именно так в нем играет его мужское начало. Я не знаю. Не то чтобы у меня в этом много опыта, да и серьезных отношений у меня никогда не было. Может, стоит просто спросить.

— А у меня вообще есть право голоса?

Выражение его лица бесценно, когда на нем отражается полнейший шок.

— По какой, скажи на милость, причине, ты можешь не захотеть мороженого?

— Может потому, что у меня непереносимость лактозы?

— Что за хрень! Разве ты просто не можешь выпить одну из этих таблеток перед тем, как начнешь есть?

Я наклоняю голову набок, перед тем как ответить:

— Нет, они не помогают мне.

На его лбу образовываются морщины, когда он заявляет:

— Не могу представить себе жизни без мороженого. Это как прожить день без глотка воздуха.

Я достаточно поиздевалась над ним, поэтому решаю сдаться.

— Ладно, я пошутила. У меня нет непереносимости лактозы.

Его полные губы темно-розового цвета образуют идеальную букву «О», после чего он заявляет:

— Тогда почему ты сказала это?

— Потому что ты принял это решение, не посоветовавшись со мной.

— Иисусе, Шеридан, это же просто мороженое, — резко отвечает он.

— Я знаю, но что, если я не люблю мороженое. Я ощущала, что ты давишь на меня.

Он запрокидывает голову и ухмыляется. Протянув руку, он спрашивает:

— Эй, Шеридан, не хочешь сходить и поесть немного мороженого?

— Звучит отлично.

Мы садимся в его машину, и по дороге он решает узнать о моем любимом вкусе.

— У меня его нет.

— Нет?

— Я люблю все, что не фруктовое и без орехов.

— Шоколадное? — спросил он.

— Угу. А еще арахисовое. Особенно то арахисовое масло из маленьких баночек.

— Как и Инглиш. Вы с ней похожи.

— А что насчет тебя?

— Со вкусом ореха пекан. В вафельном рожке.

— Мужчина одного вкуса.

— Полагаю, что так, — соглашается он.

— Тебе действительно стоит попробовать что-нибудь новенькое.

Я въезжаю на парковку у кафе-мороженого и выключаю фары.

— Посидим там или возьмем с собой?

— Пойдем. Это недалеко. Ты уверена, что сможешь вести с мороженым в руках? — спрашивает он.