ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Мой блокнот упал на столик, и я вскочила с пола. Мое колено задело стол, миска клубники опасно покачнулась. Комната будто кружилась, пока я бежала по ней.

Дверь спальни ударилась об стену с грохотом, и Заилас, лежащий на моей кровати, вздрогнул. Сокс с испуганным воплем спрыгнула с моей подушки и скрылась под кроватью.

Заилас тут же проснулся и повернулся ко мне, сел на корточках посреди матраца, готовый биться, ждущий от меня указаний, где враг.

Я прошла к кровати и остановилась, тяжело дыша.

— Заилас, у нас есть контракт?

Он нахмурился.

— На? Ваянин…

— У нас есть контракт? — закричала я.

Его глаза расширились. Он отпрянул, хвост метался.

— Ваянин…

— Отвечай!

— Я привязан к инфернусу.

Демоны не врали. Он уклонялся от ответа.

— Только к нему ты и привязан, да? — я смотрела на него так, словно никогда его не видела. Может, я и не видела. Я все время была слепой, верила в магию, которой там не было. — Ты не слушался условий контракта с Клодом.

— Это не сработало.

— Ты знал, что это не сработает. Ты знал, что контракт будет без силы, и потому ты сказал мне согласиться.

— Только так можно было выйти из круга, — он все еще уклонялся от правды. — Только так я мог защитить тебя.

Я сжала в кулаки дрожащие ладони.

— Ты не обязан меня защищать. И никогда не был обязан. Потому я не могла понять условия нашего контакта — потому что его нет!

— Есть. Я обещал защищать тебя. Ты обещала мне готовить еду. Я обещал вести себя как порабощенный демон. Ты обещала найти для меня способ вернуться домой.

По мне пробежала дрожь.

— Давно ты знал?

Он смотрел мне в глаза, искал вопросы и ответы, которые я не представляла.

— Я догадался на второй день, что виш контакта не сковал меня. Не знаю, почему.

— Потому что ты из Двенадцатого дома. Этерран ошибся. Не из-за Амулетов запрещено призывать демонов Валъир. Это запрещено, потому что ни одного Валъира нельзя привязать к контракту.

— Почему мы отличаемся?

— Не знаю, — я стиснула зубы. — Почему ты не сказал мне?

Он опустился на матрац и прижал ладони к одеялам.

— Потому что ты не доверяла мне, а я — тебе.

Я попыталась шагнуть ближе, нога ударилась о край кровати.

— А потом? Почему не сказал вчера, когда мы ушли от Клода?

— Я не мог сказать, — его голос стал хриплым. — Если бы ты знала, что виш контракта не убрал мне когти, ты бы меня боялась. Я не хотел, чтобы ты боялась меня еще больше.

Мое горло сжалось. Я отпрянула на шаг. Другой. Голова кружилась, мысли спутались.

— Почему? — хрипло прошептала я. — Ты мог все это время делать, что хотел. Бросить меня. Убить меня. Дать кому-то убить меня. Заставить меня делать все, что хотел. Почему ты все это время защищал меня?

Тени собрались в его глазах, алое сияние потускнело. Тихая печаль скрывалась в глубинах.

— Потому что пообещал.

Я вышла из спальни. Все ощущалось странно отдаленным, я опустилась на пол за кофейным столиком, вернулась на то же место, где была, не зная, что еще делать. Не зная, что думать. Не зная, что чувствовать.

Заилас не был связан нашим контрактом. И никогда не был.

Шок пошел трещинами, и в них проникала ярость. Как он посмел скрыть это от меня! Обманывать меня! Позволять мне думать, что меня защищал контракт, когда все это время меня защищал только…

Он.

Я прижала ладони к поверхности стола.

Он защищал меня, а не наш контракт. Он защищал, даже когда я раздражала. Когда я была слабой. Когда я была глупой. Когда чуть не привела к его гибели из-за Тахеша. Когда бросила инфернус, а потом меня похитили. Когда кричала на него за попытки защитить меня так, как мне не нравилось. Когда я злила его, и он бил мебель. Когда он думал, что я в тайне хотела ему смерти. Когда я скрывала мысли и чувства так глубоко, что он не мог мне доверять.

Он защищал меня, потому что, когда я опустила ладонь на ту серебряную линию, и когда он втащил меня в свою ледяную темницу, мы связали себя иначе. Оба были на грани смерти, оба обрели шанс друг в друге.

Я привязан к тебе. Только к тебе, ваянин.

Мои руки дрожали.

Тень упала на меня. Ноги тихо шаркали по ковру, его хвост шелестел за ним. Я смотрела на открытый гримуар на столике, пытаясь ровно дышать.

Заилас присел на корточки, не между столиком и диваном, где я сидела, но близко.

— Ваянин?

Я сосредоточилась на дыхании.

— Робин?

Я вскинула голову. Я посмотрела на него, отвела взгляд. В дюймах передо мной была страница с последней записью Миррины перед смертью.

Я предложила демону душу, а потом свое сердце.

Часть меня надеялась, что она ошибалась. Что ее чувства были просто влечением. Или что ей показалось. Что ее демон не ответил бы на ее чувства ни капли.

Было бы лучше, если бы она не хотела его, и он не хотел ее. Все было бы намного проще. Так не было бы шанса отказа. Риска разбитого сердца. Страха, что это неправильно или против природы.

Любовь — это боль и надежда.

Другая часть меня хотела, чтобы Миррина была права. Я хотела, чтобы ей было плевать на мысли других, чтобы она шла по своему пути туда, где еще не бывали женщины. Я отчаянно хотела, чтобы она рискнула и попробовала.

Осмелься, как осмелилась я.

Я посмотрела на демона на расстоянии руки от меня.

— Это зовется румянец, — я хотела говорить уверенно, но прозвучало как сбивчивый шепот. — Когда мое лицо краснеет.

Его хвост скользнул по полу.

— Румянец?

— Румянец у меня от смущения, и смущаюсь я обычно из-за тебя.

— Почему?

Горло чуть не сжалось, не выпуская слова.

— Потому что ты… так близко ко мне. И ты касаешься меня. И я…

Я посмотрела на него, от его растерянно сдвинутых бровей жар прилил к моим щекам.

— И ты… ты… — стиснув зубы, я зажмурилась и выдавила слова. — И когда ты так делаешь, я думаю о том… о чем не должна.

Он молчал. Может, совсем растерялся. Мое объяснение было плохим, я это знала.

— Я не знаю твои мысли обо мне, — тихо сказал он.

Я невольно взглянула на его реакцию — он хмурился с тревогой, словно гадал, сделал ли что-то не так — и от этого вида я ощутила дикое желание убежать из комнаты. Но я так и делала, и к чему это привело? Я с самого начала рушила наше доверие, потому что не могла признаться ему.

Я тянула время, схватила клубнику из миски и откусила кусочек.

Он подвинулся чуть ближе.

— Ваянин? Что у тебя за плохие мысли обо мне?

— Не плохие. Просто… я… — я смотрела на клубнику в своих пальцах, присыпанную сахаром. — Я все думала…

О его поразительном мускулистом теле — изгибы и гладкая кожа, которой хотелось коснуться. О тех сильных руках вокруг меня, и как его сила пугала и восхищала. О его хриплом голосе, ласкающем меня, и как я всегда теряла ход мыслей, когда он шептал у моего уха.

Но я не могла это произнести. Я не могла издать ни звука.

Я смотрела на клубнику. Осмелиться, как она осмелилась.

Я подняла взгляд. Посмотрела на его лицо. Опустилась к его рту. Я подняла руку и медленно вытянула ее, прижала клубнику к его губам.

Его глаза расширились.

— Что это значит? — прошептала я.

Он приоткрыл рот и поймал клубнику зубами. Он проглотил, глядя на меня, прикрыв глаза.

— Если бы ты была payashē, это значило бы, что ты выбрала меня для своей постели, — он оценивал мою реакцию. — Но ты не payashē.

Дрожь изнутри добралась до кожи, до рук, а пальцы ног поджались. Моя ладонь подрагивала, когда я выбирала еще одну клубнику и откусывала немного. Капля сладкого сока осталась в уголке моего рта.

Он пристально смотрел на меня с вопросом во взгляде. Хищник скрывался в тускло сияющих красных глазах.

— Я не payashē, - тихо согласилась я.

Дрожь моих пальцев стала заметнее, я протянула руку, держа клубнику между нами. Предложение. Я не выбирала его, а приглашала.

Он придвинулся. Его пальцы задели мое запястье, сжали его, чтобы моя ладонь не дрожала. Его рот поймал клубнику… и мои пальцы. Он проглотил ягоду, и я ощущала только жар его рта и скольжение его языка.

Мое сердце трепетало, в легких не было воздуха.

— Я думала, — пробормотала я, едва дыша, — что тебе не нравился вкус людей.

Он отпустил мои пальцы.

— Твоя кровь, ваянин. Мне не нравится твоя кровь. А кожа…

Он прижался ртом к моему запястью, его язык задел чуть выступающие вены. Его пальцы поднимались по внутренней стороне моей руки, по нежной коже, которой он когда-то восхищался, и шрамам того дня, когда мы объединились в контракте взаимного выживания.

Он легонько сжал мой локоть, потянул меня к себе. Нежно. Приглашение, а не требование.

Я придвинулась ближе. Немного.

Его ладонь поднялась к рукаву моей футболки. Большой палец задел ткань, он замер, провел пальцами по моему плечу к шее. Как он когда-то осторожно изучал мою ладонь, теперь он скользил пальцами по моей шее, обводил мои ключицы, горло, нежную кожу под подбородком.

— Ты краснеешь, — прошептал он. — О чем ты думаешь?

Мои щеки пылали, но жар был и внутри меня. Я зажмурилась.

— Я… — правда. Я не могла врать. Не хотела. — Мне нравится, когда ты меня трогаешь.

— Хм.

Его теплые ладони легли по бокам моей шеи, большие пальцы были на моей челюсти. А потом его дыхание защекотало основание моего горла. Я удивленно подвинулась, диван оказался за моей спиной.

Его губы задели точку между моих ключиц.

Я дрожала, пятки впились в пол, но я не двигалась. Не паниковала. Не оттолкнула его. Не открывала глаза.

Его горячий рот двигался по моей коже, вверх по горлу. Внезапное прикосновение его острых зубов вызвало покалывание на моей спине, и я забыла, как дышать.

— Это тебе нравится? — его голос дрожал на моей коже, его рот прижался к моему бешеному пульсу.

— Я… я… — я трепетала с выдохом. Я приоткрыла глаза, но видела только потолок. Моя голова была сильно отклонена. — Да, мне нравится.

Его язык скользнул по моему пульсу, я трепетала.

Его губы двигались. Ловили и посасывали. Его острые зубы снова задели мою кожу, и моя голова отклонилась еще сильнее. Он прижался носом к нежному месту под моей челюстью, вдохнул, потом там оказался его рот. Его зубы щекотали мою челюсть до подбородка. Дыхание трепетало в моих легких.