Картинка проступила в ее разуме, стала четкой. Она не хотела смотреть.

— Старый грязный козел!

Ольгун не унимался, как она ни старалась, и картинка стала четкой. Шинс не могла отвернуться.

— Несдержанный старый грязный козел! Ах… ой-ой…

Она сжалась на крыльце — или веранде — в этот раз ноги вытянулись перед ней, она увидела светловолосую кудрявую женщину в мыслях.

— Да, я много говорила с Женевьевой после ее смерти. Это тоже было глупо.

Она перегнула и знала это раньше, чем Ольгун указал ей, раньше, чем слова вылетели изо рта.

— Знаю, знаю… — тяжкий вздох, пар на холоде. — Было не так, да? И она злилась бы на меня за такие слова. Хорошо, мы ведь здесь?

Она подвинулась, чтобы хотя бы обратиться прямо к мавзолею.

— Прости, Уильям. Я… в последнее время сама не своя, — она тихо рассмеялась и выдавила. — Наверное, то, что я здесь, доказывает это, да? Я никогда не покидала стены Давиллона. А теперь… Как я вообще сюда попала? Я не шла в Лурвью. Я… просто шла. Не собиралась идти к тебе. Я решила сделать это, когда поняла, как близки мы были.

Ее затылок загремел от покашливания божественного горла. Ольгун, похоже, напоминал, что это было его предложение, которое Шинс не хотела принимать, пока не поняла, что он не отстанет.

Она, конечно, не признала этого и говорила, голос становился ломким, как тонкие сосульки наверху.

— Мне пришлось уйти. Пришлось. Я… не думаю, что ты гордился бы мной, Уильям. Я все испортила. Я пыталась позаботиться обо всех, клянусь! — ее плечи, да и все тело, задрожали, хоть не от холода. — Но я всех подвела. Робин, Ренарда… боги… Джулиена…

То, что чуть не вырвалось, эта буря эмоций, что могла в любой миг прорвать дамбу, не успело этого сделать. Ее размышления прервал, разбив, как витраж, хруст шагов по покрытым инеем камням за ней.

Шаг принадлежал тому, о ком Ольгун не предупредил ее!