Глава 7

Ключ от номера остался у меня, но я стучу перед тем, как войти.

Дилан сидит на одной из маленьких кушеток, а когда я вхожу, то отшвыривает свой телефон в сторону и смотрит на футляр с виолончелью.

— У меня будет приватное выступление?

— Таков был план, — краснею я.

— Ты, наверное, даже не понимаешь, почему «приватное выступление» звучит грязно.

Дилан прав, но мне не нравится, когда подчеркивают мою наивность. Это только подчеркивает различие между нами, напоминая мне о том, что я предпочла бы забыть. Я качаю головой и снимаю шарф, чувствуя жар от смущения.

Лёгкость, с которой он вскакивает на ноги, заставляет задуматься, а не прошёл ли он обучение боевым искусствам. Мой крутой ниндзя.

— Ты в моей футболке под этим сексуальным свитерком и в длинной бесформенной юбке?

Я со стуком прислоняю футляр с виолончелью к ближайшему стулу.

— Она не бесформенная. Это макси. И да. Ты находишь это сексуальным? — Я дёргаю за светло-розовую трикотажную ткань моего кардигана.

Дилан подкрадывается ко мне.

— Как будто ты моя собственная непослушная библиотекарша..

Я дрожу от желания подыграть, когда его руки касаются моих бёдер.

— Ты собираешься испытать меня?

— Я собираюсь съесть тебя.

Грязные разговоры, вероятно, работают лучше, когда ваш партнёр не убивает работу вашего мозга, возбуждая вас сверх меры. Я открываю и закрываю рот несколько раз, чувствуя себя рыбой.

Или, может быть, это работает отлично.

Он стонет и прислоняется лбом к моему, закрывая глаза.

— Боже, я люблю это в тебе.

Я тяжело сглатываю, чувствуя сухость во рту от желания..

— Что любишь? — шепчу я, отчаянно пытаясь понять, что во мне есть такого, что этот человек находит неотразимым.

— Ты противоречие.

— Это как?

Он обхватывает мою задницу и прижимается к моей шее.

— Ты обсуждаешь музыку со мной и знаешь своё дело, и, возможно, разбираешься в деталях даже больше, чем я когда-либо смогу. Ты не позволяешь мне надавить на себя, но я могу заставить тебя покраснеть и запнуться одной простой фразой. — Он прикусывает мою шею и смеётся, когда я стону. — А еще вот это. Ты хорошая девушка, Рэйчел, но тебе нравится, когда с тобой обращаются грубо. Ты — чиста, консервативна, ты классический музыкант, но умоляешь меня проделывать с тобой в постели такое… Тебе нравится грязный секс.

— Нравится. С тобой.

— Ты умираешь от желания, чтобы я сделал что-то с тобой, но ты настолько потрясена, что тебе всё нравится. Удивление на твоём лице такое чертовски сладкое на вкус, что заставляет меня хотеть идти дальше, делать больше шокирующего, чтобы увидеть, как далеко ты позволишь мне зайти.

Далеко и во всех отношениях. Вот как далеко я позволю ему зайти. Для нас нет конца.

Он раздвигает мои ноги, слегка подтолкнув стопы в стороны, дёргает мою простую чёрную юбку-макси вверх и улыбается, открывая ещё один секрет.

— У тебя вообще есть границы, Рейчел? — Он опускается на колени передо мной, долго ведёт языком по клитору, который теперь доступен для него, потому что, одеваясь дома, я не надела бельё.

Он всасывает мою киску в рот. Почему-то это похоже на одну из самых грязных фантазий, которые я когда-либо могла представить.

Я хотела этого, нуждалась в этом.

Я была влажной с момента, когда он открыл дверь, и его пальцы с лёгкостью проникают, одновременно снимая накопившуюся боль, которую я чувствовала с тех пор, как оставила его несколько часов назад, и усиливает её, заставляя меня хотеть гораздо большего. Это самое расстраивающее удовольствие, которое я когда-либо испытывала. Боже мой...

— Пожалуйста, не останавливайся.

Он продолжает, пока я не извиваюсь у него на языке, ноги у меня почти подгибаются. Затем он подхватывает меня и несёт в спальню, опустошая мой взгляд своим с каждым шагом. Уложив меня на кровать, Дилан не спеша снимает с меня одежду, по одному предмету за раз, пока я не остаюсь голой, а затем раздевается сам. Взяв презерватив с тумбочки, он надевает его, повернувшись ко мне, а затем приближается к моему телу. Он раздвигает шире мои бёдра своими, и я обхватываю его руками, едва дыша.

Дилан убирает волосы с моего лица.

— А знаешь, что ещё я люблю? Я знаю, что это не так, но всё время кажется, что у тебя это первый раз, и у меня тоже. С тобой всё новое. Ты заново вдыхаешь жизнь в моё существование.

До того, как изумление от его слов стихает, он толкается в меня, крадёт ответ из моих уст и разума, всё время глядя мне в глаза. На этот раз он не груб, не пытается доказать свою точку зрения. Сейчас его руки обнимают меня, бёдра не спешат, его толстый член медленно входит и выходит, давая ощутить каждый дюйм себя. На этот раз связь кажется более интимной, более эмоциональной, чем всё остальное. Стены в его взгляде рушатся, втягивая меня внутрь. За страстью Дилана стоит человек, которому небезразлично. Истинно, глубоко, сильно. Всё, чего он когда-либо хотел, это чтобы его поняли. Ему хотелось найти кого-то, как он. Чтобы кто-то услышал то, что он пытается сказать своей музыкой, и ответил тем же, чтобы был с ним так, как он того хочет.

Я ощущаю полное присутствие в каждом моменте. Меня не заботят последствия или ожидания других, я не трачу время на застенчивость. Он проживает жизнь без сожалений. Без страха. Именно так он заставляет меня чувствовать себя, когда я с ним.

О Боже. У меня. Такие. Проблемы. И они мне нравятся.

Я задыхаюсь и провожу рукой по его лицу, улыбаясь, когда он сильнее прижимается к моей ладони. Это всё равно, что ласкать тигра-людоеда и убежать невредимой, не приручить его, а признать достойным.

Дилан подтягивает мои колени вверх, кладёт мои лодыжки себе на плечи, толкаясь членом все глубже и глубже. Я прижимаюсь к спинке кровати, когда он потирает мой клитор, и моя грудь подпрыгивает при каждом его толчке.

Его взгляд, наконец, покидает мой, скользя вниз к моей груди и назад.

— Сделай это, — прошу я.

Он бешено вращает бедрами, трахая меня сильнее, чем когда-либо, его член утолщается ещё больше, широко распахнутые глаза полны нежности.

Я могла бы любить его.

Я его почти не знаю.

Я знаю его сердце.

Опускаю ноги и притягиваю Дилана ближе, отталкивая его руку и прижимаясь к основанию члена. Его ритм не сбивается ни на секунду, даже когда он крепко обнимает меня, и мы прижимаемся телами как можно ближе, достаточно плотно, чтобы причинить боль, но не в силах остановиться.

Горячее удовольствие струится в моих венах, пока я сжимаю член Дилана. Высвобождение прокатывается теплом по моему телу, заставляя изогнуться под ним и кончить так сильно, что пропадает голос.

Дилан кончает с глубоким стоном, резко вдыхая сквозь стиснутые зубы, пока его член сокращается во мне.

Никто из нас не разжимает объятий, даже когда наше дыхание выравнивается. Наконец он отодвигается достаточно, чтобы поцеловать меня.

Я украшаю гладкую кожу его спины бессмысленными узорами, рисуя их кончиками пальцев.

— Я хочу сводить тебя кое-куда.

— Ты только что это сделала.

Улыбку невозможно сдержать.

— Никогда не думала, что скажу это, но, Дилан Сент-Джон, одевайся.

* * *

Ключи от концертного зала уже в руках, гордость смешивается со страхом перед тем, что нас поймают, стоит мне только открыть дверь. Дилан настоял, чтобы понести мою виолончель. Это мило и заставляет меня почувствовать, что он мой парень, который несёт мои тетрадки домой. Я закрываю за нами дверь.

Беру свободную руку Дилана, веду его сквозь темноту этого места, которое уже знаю наизусть, щёлкаю выключателями, когда мы достигаем закулисья, а затем направляемся на сцену.

Дилан ставит мою виолончель и медленно осматривается вокруг, оценивая большой пустой зал и сцену, на которой стоит только рояль.

— Откуда у тебя ключи от этого места?

Нет ничего проще истины.

— От моего дирижёра.

Конечно, они предназначались для практики, но с другой стороны, маэстро сам сказал, чтобы я продолжала в том же духе.

Он подходит к пианино, берёт копию программы этого сезона, оставленную на сиденье, и переворачивает, видя фотографию Блэйна с его словами о предстоящем сезоне.

— Это твой дирижёр?

Я киваю.

— Расскажи мне о нём.

— Он — самый молодой из тех, кто когда-либо занимал должность руководителя. Он также маэстро. У него идеальный слух. — До чего странным кажется говорить о Блэйне с Диланом.

Он садится на скамью перед пианино и листает брошюру.

— Человек, добившийся успеха упорным трудом. Похоже на резюме. Расскажи мне, кто он, какой он.

— Он напористый. Блэйн не смотрит на тебя, а сразу анализирует, находит слабости и силу, выявляет лучшее во всех. Это место досталось ему, потому что он труженик, а не потому, что у него просто было свободное время.

— Ты восхищаешься им.

— Да, — улыбаюсь я. — Это также помогает простить случаи, когда он срывается на нас, требуя совершенства.

Дилан косится на меня.

— А ещё он красивый.

Пожимаю плечами, не отрицая этого.

— И что?

— Он хочет трахнуть тебя, — говорит Дилан.

— И что? — Потому что я не могу это опровергнуть. Да и не обязана.

— А то, что мне это не нравится. — Он хмурится, как ребёнок, и моё сердце взлетает. — Как насчёт того другого мудака?

— Какой мудака?

Его руки со злостью приземляются на ми минор, оглушая нотой меня и тишину зала.

— С которым ты была на моём концерте. Тот, кто смотрел на тебя так, будто хотел съесть.

— Пол?

— Ага, — усмехается он. — Пол. Придурок с микро-хвостиком.

— Он не придурок.

— Его бородка говорит сама за себя. Откуда ты его знаешь?

— Он виолончелист. — Я хватаю стул, открываю футляр для виолончели и начинаю подбирать мелодию для аккордов, которые нажимает на клавишах Дилан. Из моего горла вырывается короткий смешок. — Он водит смарт.

Дилан качает головой.

— Что ты нашла в этом парне?

— Ничего.

Удивившись, Дилан качает головой, но улыбается и продолжает играть, удерживая мелодию ровно в трёх четвертях, пока я сплетаю свою музыку вокруг его. Его мотив несложный. Он не профи, но играет хорошо. Аккорды, которые он выбирает и соединяет вместе, интересные, неожиданные, и они слажены. Он исполняет вступление к «Ground You Down», песне из его первого альбома, и я беру на себя ведущую роль, играя сопровождение к тому, что он обычно поёт, прежде чем мы направляем музыку к чему-то ещё, чему-то более тёмному, более первобытному.