- Конечно, нет. Ты был столпом общества. Люди смотрели на тебя, доверяли тебе.

- Это не имеет никакого отношения к делу. - Он махнул рукой, отгоняя эту мысль. - Я обещал решить их проблемы. Они позволили бы самому дьяволу забрать этих детей, если бы это означало, что им больше не придется иметь с ними дело. Что бы ты сделала с таким парнем, как Антонио? Мальчик, который вонзил вилку в шею девочке и пытался изнасиловать ее на детской площадке? Мальчик, который хихикал, когда ты пытался наказать его за это? Мальчик, который сразу же поджег твою кровать, как только посмотрел тебе в глаза? Мальчик, который поджег кровать своей матери за то, что та пыталась его наказать. Он был безжалостен, как змея. Эллисон, одна из моих медсестер, посмотрела на одного из моих пациентов на столе и сказала: «По крайней мере, если она умрет, это не будет большой потерей». Ты знаешь, кто был этим ребенком? Тора.

Эллисон прижала руки к лицу. Она не могла поверить в то, что услышала.

- Ты любишь Тору? - спросил доктор Капелло. - Ты можешь поблагодарить меня за это, потому что, поверь мне, ты бы не смогла полюбить ее, если бы я не помог ей.

- Не прикидывайся святым или ангелом. Я знаю правду.

- Я ни разу в жизни не причинил вреда ребенку.

- Кроме меня.

Наконец ей удалось нанести достаточно сильный удар, чтобы сломать его самодовольный фасад.

- Ах, - произнес он. - Теперь ты все помнишь, не так ли?

- Я помню.

Доктор Капелло глубоко вздохнул. Его костлявые плечи поникли. Он указал костлявым пальцем на картотечный шкаф, в котором хранились все медицинские записи, прежде чем он их сжег. Эллисон подошла к нему и открыла второй ящик. Она уже заглядывала в верхний.

- Нижний ящик, - сказал доктор Капелло.

Эллисон наклонилась и приоткрыла нижний ящик. Внутри она увидела что-то, завернутое в непрозрачную пластиковую упаковку. Она сняла обертку и увидела машинку, размером не больше тостера с четырьмя ломтиками, похожая на реквизит из научно-фантастического фильма 1960-х годов. Она была белого цвета, пластиковая, с закругленными углами, большими циферблатами и кнопками, с черными проводами, обвитыми вокруг нее.

- Ты это искала? - спросил доктор Капелло.

- Это, - сказала она. Как только она увидела аппарат электрошоковой терапии, она поняла, что это была та самая штука, которую доктор Капелло использовал на ней. Она похолодела, глядя на него, и ее затошнило.

- Это был аппарат твоей бабушки?

- О, нет. Это из психиатрической больницы, которая закрылась в 70-х годах. Он очень безопасный, ты знаешь, - сказал он. - Это не похоже на то, что показывают в кино. У тебя шок, головная боль и какая-то ретроградная амнезия. Вот и все. Что удивительно, так это то, что ты ничего не помнишь из того дня. Обычно это навсегда. Амнезия от аппарата ЭШТ. - Он говорил так, словно хотел потянуть время и изучить ее.

- Теперь я все это помню. Когда я увидела припадок Антонио, я все вспомнила.

- Интересно, - сказал он. - Хотел бы я знать, помог ли тебе в этом аппарат ЭШТ. Скорее всего, ты просто не хотела вспоминать.

- Я не хотела, - сказала она. - Но я помню. Я помню, что мне было двенадцать. Помню, что я не была больна. Я точно помню, что мы были не в безопасной стерильной больнице, - сказала она. - Мы были здесь, наверху, на душном чердаке, и ты накачал меня лекарствами и использовал на мне медицинское оборудование тридцатилетней давности.

У него хватило достоинства или, возможно, трусости ничего не отвечать.

- Я ведь никогда не падала, правда? Это же ты все устроил? - спросила она.

Он поднял руку в знак капитуляции - единственное признание вины, которого она так ждала.

- Как ты мог это сделать? Ты накачал меня, - сказала Эллисон. Ее голос стал тихим, испуганным, далеким.

- Просто Бенадрил, - сказал он. - Двойная доза.

- Ты заставил меня прочесть стихотворение, чтобы я заснула. «Кубла Хан».

- Пленительное место! Из него, - продекламировал доктор Капелло, - В кипенье беспрерывного волненья, Где женщина…

- О демоне рыдала! - закончила Эллисон строчку, наконец ее вспомнив. Она закрыла глаза и прошептала имя "Роланд" (прим.: перевод К. Бальмонта).

- Да, Роланд, - сказал он.

- Это был не несчастный случай, не так ли?

- Нет.

- Он убил Рейчел. Убил ее.

- Я не верю, что дети, даже дети-психопаты, способны совершить убийство в юридическом смысле этого сова. Но убил ли он ее специально? Да, - сказал доктор Капелло. - Он так и сделал. Их мать давно бросила их, отец редко бывал дома. Роланд плохо обращался с Рейчел, жестоко, вот, как она к нам приехала. По скорой помощи. Роланд проломил ей череп об асфальт.

- О, Боже, - сказала Эллисон. Она не хотела ничего этого знать.

- Она слишком боялась Роланда, чтобы рассказать кому-либо правду о своих травмах. Полиция предположила, что это был несчастный случай, и я тоже. Она была такой милой малышкой. Я держал ее за руку перед операцией, просто чтобы дать ей понять, что я о ней забочусь. Она не хотела отпускать мою руку, - сказал он. - Я все еще чувствую эти крошечные пальчики. Вся ее рука умещалась в моей ладони. Я сказал ей, что нужно быть осторожнее, играя на улице. Она сказала, что несчастный случай не был случайностью, ее кто-то толкнул. Я предположил, что это был ее отец. Кто бы мог подумать, что это был ее брат? Ему было всего восемь.

Он замолчал, и на мгновение Эллисон показалось, что он находится где-то в другом месте, куда хочет вернуться.

- Она попросила меня взять ее с собой домой, - сказал он. - Такое отчаянное, безнадежное желание, которое загадывают дети, как желание иметь крылья. Я никогда не планировал заводить детей. Работа была моей жизнью. Но я не мог позволить ей вернуться к отцу. Я думал, что умру, если с ней что-нибудь случится. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного ни к одному из своих пациентов, как будто она была моим собственным ребенком. Я попросил забрать ее, и они отдали ее мне. Просто так. И я подумал, что, если отец причинил ей боль, он, вероятно, причинил боль и Роланду. Я привез их домой, и мы провели вместе счастливую неделю. Целых пять дней в этом доме, втроем. А утром шестого дня, еще до того, как я проснулся, Роланд вытащил ее на пляж, закопал в песок, и она задохнулась. Моя малышка. Моя бедная маленькая Рэйчел.

Хотя его глаза были сухими, а тело обезвоженным, он все же мог плакать. Эллисон тоже плакала, но не вместе с ним. Их слезы были вызваны разными причинами. Он оплакивал то, что потерял. Эллисон оплакивала то, что он взял.

Наконец он успокоился. Он повернулся и открыл ящик картотеки, третий, и пролистал несколько бумаг, прежде чем подать что-то Эллисон.

- Вот она, - сказал доктор Капелло, протягивая ей фотографию маленькой зубастой девочки пяти лет с каштановыми волосами, карими глазами и улыбкой, способной разбить сердце любому. Эллисон уставилась на фотографию маленькой девочки, убитой собственным братом. Ее брат, человек, которого любила Эллисон.

- Психопаты - мастера манипуляций, - сказал доктор Капелло. - Даже в детстве. И я попался на крючок, леску и грузило. Рэйчел слишком боялась Роланда, чтобы сказать мне правду. И она умерла из-за этого.

На фотографии сидела девочка, скрестив ноги, на кровати, голубой кровати, держа в руках мягкого игрушечного щенка. На ней была пляжная шляпа с широкими полями, чтобы замаскировать выбритую часть волос после хирургического вмешательства. Она улыбнулась, чтобы скрыть, как она, должно быть, была напугана, оказавшись в ловушке в том же доме, что и мальчик, который убьет ее на той неделе.

- Я заставил Роланда рассказать мне, почему он это сделал, и знаешь, что он сказал?

- Я не хочу этого знать.

- Он сказал: «Потому что она нравилась тебе больше, чем я». Он убил ее, потому что я любил ее. Мне почти хочется верить в ад. Я мог бы выжать из него жизнь голыми руками. Восьмилетний мальчик, но как же я его ненавидел. Знаешь ли ты, как страшно осознавать, что ты действительно хочешь задушить ребенка? Но я этого не сделал. Я не причинил ему вреда. Я починил его. И я поступил правильно, Эллисон. Вместо справедливости я проявил к нему милосердие. В его монастыре любят говорить о милосердии. Я говорю, что то, что я сделал, было актом милосердия. Я прооперировал его, и вот, старый мальчик умер, а на его месте родился новый. Он был настоящим произведением искусства. Полная трансформация. От демона к ангелу... Да, он убил ее, потому что я любил ее, и я спас его, потому что ненавидел. Боже, как я его ненавидел! Пока я не полюбил его. - Он опустил голову, и Эллисон поняла, что ему хочется плакать.

- Знаешь, я тоже его люблю.

- Любишь его? Ты же уничтожишь его, если не будешь осторожна.

- Уничтожу его? Как?

- Ты не знаешь, насколько хрупкие эти дети. До операции у них нет угрызений совести. После, они раскаиваются, как святые. Вы должны защитить их от слишком большого чувства вины. Они как губки, особенно вначале, впитывают чувства каждого. Если вы их ненавидите, они ненавидят себя. Вот что сделал Оливер. Горе матери стало его горем. И я видел, как она смотрела на него, как будто он был бомбой, которая вот-вот взорвется. Ему было лучше здесь, где никто не знал, что он натворил. Он нуждался в защите. Но она забрала его домой, а остальное ты знаешь. Я не хотел его терять. Я не хотел потерять его, как потерял...

- Что?

Доктор Капелло не ответил.

- Ты потерял еще одного пациента, не так ли? - спросила она. - Еще один ребенок? Ребенок, который покончил с собой, как Оливер?

Он по-прежнему не отвечал.

- Сколько детей? - потребовала ответа Эллисон. - Скажи мне, сколько детей умерло!

- Пятеро.