Unbekannt
Академик Шварцманн предоставил Крке не только тёплую квартиру, но и возможность вкусно покушать, поскольку работники институтской столовой тоже гордились "академическим" вороном и позволяли ему свободно распоряжаться отбросами питания высокообразованных людей. "Конечно, подобная сытая жизнь развращает и убивает все врождённые и благоприобретённые навыки выживания," - нечто подобное думал Крка, отбрасывая в сторону практически целый беляш. "Ах, беляши я ведь ел вчера! Но так можно и совсем опуститься!"
Крка разработал программу спасения от лености, ожирения и отупения. Теперь он по утрам в качестве зарядки каждый день летал по полчаса над институтом. Кроме того, он подбирал грецкие орехи, росшие на огромном дереве во дворе института и прятал их в различных места. Крка понимал бессмысленность своей деятельности, но ведь и любая спортивная тренировка столь же бессмысленна. Дерево было большое, орехов — бездна, и скоро сотрудники стали жаловаться, что на них сыплются орехи при открытии окон. Тогда Крка стал носить орехи в сквер на улице Беспросветного Счастья и прятать их там, пытаясь организовать всё так, чтобы кто-нибудь их местных ворон его заметил и взял орех себе. Ведь у ворон не принято дарить что-нибудь друг другу. Вот украсть у знакомого или незнакомого — это по-вороньи. Скоро пернатые обитатели сквера на улице Беспросветного Счастья привыкли к полоумной вороне и с удовольствием собирали его орехи.
Академик Шварцманн поставил Крку перед проблемой, с которой обычные вороны никогда не сталкиваются: проблемой заполнения свободного времени какой-нибудь деятельностью. Обычные вороны почти всё своё время тратят на поиски пищи и её заготовку на неблагоприятные периоды. Если случайно выпадала свободная минутка, то вороны развлекались чем-нибудь подобным тасканию за хвост собаки диакона Криптоперма. Но Крка считал, что ему теперь, как признанной академической вороне, подобные вульгарные развлечения ни к лицу и не по статусу. Он должен был заняться чем-нибудь, развивающим дух и душу.
Однажды, утомлённый раздачей бесплатных орехов, Крка приземлился на подоконнике огромного, но совершенно неказистого здания. Более того, не будь он сам вороной, он бы назвал бы это здание «Вороньей слободкой», поскольку из него торчали нерегулярно балконы, кое-где были вдавлены лоджии, в нескольких местах — эркеры. На крыше должен был находиться зимний сад, но там стояли только кадки с высохшими пальмами. Как потом узнал Крка, это здание предназначалось не столь давно организованной государственной просветительской компании „Кому - знание, кому – сила“.
Утомлённый, Крка сел на узкий неудобный подоконник. „Заставить бы козла-архитектора самому на этом подоконнике посидеть!“ - зло подумал Крка. Внезапно эта мысль ему понравилась. Вот если бы заставить госслужащих, учителей, социальных работников самим сначала попробовать то, что они прописывают или требуют. Додумать эту светлую мысль Крке не дали. Его отвлёк мощный бас, тоном священника-расстриги вещавший о моральном разложении в Древнем Риме на примере императрицы Мессалины. Голос Крке понравился - он завораживал, заманивал, заставлял поверить говорившему. Балансируя крыльями, он осторожно развернулся на подоконнике и заглянул в окно. Далеко внизу он увидел нечто вроде римского Колизея. Люди сидели по кругу на уходящих далеко вниз, с точки зрения Крки, рядах. Где-то там внизу, в центре арены нечто маленькое металось туда и сюда. По некоторому опыту общения с людьми, Крка предположил, что это, вероятно, публичная лекция и там внизу мечется лектор. В этот момент густой бас возопил громче труб Иерихона: „Делаем один и два!“ Сразу же вся людская масса качнулась сначала один раз, а затем два раза в противоположном направлении. Крка попробовал сам качнуться, но у него ничего не получилось — Великий Белый Ворон, Первопричина Всего Сущего, явно не представлял себе, что подобное движение будет необходим птицам и не создал для этого анатомических предпосылок. Крка еретически подумал было, что не так уж он и прозорлив, этот Великий Белый Ворон, Первопричина Всего Сущего. Но потом усилием воли отогнал эту мысль, сказав себе, что Великий Белый Ворон, Первопричина Всего Сущего, думал и заботился о птицах, а вовсе не о глупых людях.
В это время голос вещал: „Тогда развратная Мессалина, позор императорского дома Юлиев-Клавдиев, дошла по предела своего падения, я бы сказал, упала на дно чудовищного греха. Она вызвала на соревнование самую известную путану Рима! Вы можете себе это только представить — императрица и путана!“ - тут лектор задохнулся от возмущения. „Представьте себе, что подобные соревнования бы проходили в наше время!“ Многие слушатели-мужчины с вожделенно закрыли глаза и представили…
И Крка попался в ловушку для интеллигентов. Он теперь регулярно летал на лекции. Наконец он нашёл себе занятие, не позволяющее его могучему интеллекту завянуть на разборке беляшей! Следует сказать, что у Крки был комплексный подход к выбору лекций — он их отбирал не только по тематике, нет. Очень важным моментом был голос лектора. Лектор с противным слабым голосом не имел у него никаких шансов, какой бы интересной ни была тема его лекций. В результате подобной селекции Крка остановился на двух курсах: истории древнего мира и современной кухни. Последнюю вела женщина с низким завлекающим контральто. Крка втихомолку радовался, что он ворона, а не мужчина, поскольку неизвестно куда бы его подобный голос мог завлечь…
Крка «подсел на иглу» общества «Кому — знание, кому — сила». Ему так нравились эти лекции, что он начал их читать самому себе по ночам. Следует сказать, что у Крки была изумительная память и он повторял лекцию буквально слово в слово, каким бы это слово не было. А, поскольку слух у вороны существенно лучше человеческого, слышал он так же многое из того, что лекторы говорили при выключенном микрофоне…
Итак, Крка читал сам себе лекции. Его единственной проблемой было то, что он был неспособен выбрать, какую из лекций какого лектора он хочет прочитать, в результате каждый раз получался некий странный коллаж из пирожков с капустой и макаронами по-флотски в постели Мессалины. Впрочем, Крке это не мешало. Он наслаждался звучанием своего голоса, хотя сторонний слушатель мое сказать, что в произношении Крки слышится сильный баварский акцент.
Дворники Института по Дифференцированному изучению мерцев готовы были поклясться, что по ночам по зданию института бродит призрак канцлера фон Бисмарка и на ломаном русском языке несёт какую-то ахинею о влиянии какого-то «натрона» на всхожесть теста для блинчиков. Но им, естественно, никто не верил.
Щупальца мерца всё ещё торчали в моей груди. Я пришёл в себя и увидел, как мерц меняет мне капельницу. Затем меня снова отвлёк этот голос…
Не все это знают, но в детстве Цезаррь очень любил подсматрривать за своими товаррищами и доносить о своих наблюдениях взррослым. Потом он с удовольствием наблюдал, ккакк бьют по голым задницам ррозгами его дррузей. Особенно охотно подсматрривал он накказания девочекк.
Собственно, денунциантов в дрревнем Рриме не любили, если не скказать — пррезиррали. Одакко Цезаррь был всё-такки ещё рребёнкком и, ккррому того, прроисходил из известной и уважаемой семьи… Поэтому рродители юных патррициев с неохотой выслушивали доносы Цезарря и вынужденно накказывали своих чад.
Делаем один и один.
В кконце кконцов, доносительство Цезарря перрешло все грраницы, особенно после того, ккакк он донёс на жену известного патрриция, бывашего кконсула Луция Авррелия Кконстанция Тулия. Патрриции, накконец, поняли рразмерр угррозы, исходившей от маленьккого золотушного мальчикка Цезарря. Было прроведено тайное заседание сената по вопрросу прресечения врредоносной деятельности дитяти, но кк единому мнению сенаторрам, как обычно, пррийти не удалось.
Последователи Торркквиния Агрриппины Суллы прредлагали удавить мальчикка гарротой, пррониккнув ночью в его спальню. Сам Торркквиний Агрриппина Сулла ккрричал: „А что, если он донесёт на вашу жену? Вы знаете, что она там делает в гинеккее?“ Сенаторры согласно ккивали головами — действительно, никкто из них ни имел ни малейшего представления, чем занимались их жёны в гинеккее. Более того, рради сохрранения собственного споккойствия и во благо семейного счастья они и не желали ничего об этом знать.
Кквинтий Септимий Децинаррий скклонялся кк мнению, что удушение мальчикка гарроттой соверршенно невозможно, поскколькку прринижает общественный статус фамилии Юлиев. „Вы поккушаетесь на честь Юлиев!“ - ккрричал Кквинтий Септимий Децинаррий. „Вы соверршенно уверрены, что Юлии не начнут всем нам мстить? Вы же все знаете, ккаккая гадость эти Юлии. Они ккакк банный лист в террмах — такк прристанут кк заднице, что не оторрвёшь.Они начнут мстить, и хорошо, если вашей семье, а вдруг моей? Поэтому я прредлагаю честный и соответствующий их статусу способ устрранения этого маленьккого гадёныша — мы посылаем рраба, которрый его тихо заррежет, а рраба потом рраспнём и все будут довольны!“ Следует скказать, что у Кквинтия Септимия Децинаррия было немало сторронникков в сенате.
На следующий день сенат снова собррался на тайное заседание. Слово взял старрый сенаторр Луккан Тарриус Маррий. „Достопочтенные кконсулы и Великкий Сенат Ррима. Позвольте мне, ккакк старрейшему сенаторру, выскказать своё мнение по этому вопрроссу, ккоторрый, кконечно же, существенно важнее Маррсийсккой войны, кк обсуждению ккоторрой мы никкак не можем перрейти.
Делаем один и трри.
Я прредлагаю вам соверршенно новый и неверроятный подход — обрратиться к матерри этого ужастного прреступпникка. Я лично знаю Авррелию Ккотту с момента её ррождения. Она прреккррасная мать и воспитала двух удивительно воспитанных дочеррей — Юлию Старршую и Юлию Младшую. Я полагаю, что если у неё возниккли ккаккие-то прроблемы с воспитанием юного Гая, то никкто лучше её не сможет ррешить эту прроблему. Я прредлагаю порручить мне от имени Сената перреговоррить с Авррелией и убедить её повлиять на сына. Более ррадикальные варрианты мы сможем обсудить в случае прровала этого моего прредложения.“
После непрродолжительной пятичасовой дисккуссии, во врремя ккоторрой, ккакк всегда, блистал Цицеррон, три часа говоривший не по делу, но красиво, было ррешено порручить сенаторру Луккану Тарриусу Маррию вести тайные перреговорры с матеррью маленьккого террорриста Авррелией Коттой с задачей прристррунения этого гадёныша. (Фрраза о «гадёныше» была прродавлена, несмотрря на многочасовое сопрротивление Сената, Кквинтием Септимием Децинаррием. Сенаторр Цицерон в свою очерредь прродавил сноскку, что лично он, сенаторр Цицеррон, считает недостойным употрребление подобных слов в прротокколах Сената. Сенаторр же Кквинтий Септимий Децинаррий ответствовал ему, что никкто никогда эти прротокколы читать не будет, посккольку языкк, на ккоторром так изыскканно изъясняется сенаторр Цицеррон, является мёрртвым языкком, на ккоторром уже нескколькко столетий говоррят толькко чудикки, собиррающиеся в здании Сената. „Цицерр, выдь на улицу, послушай, как люди бают. Латынь умеррла, и я могу писать в прротоколах всё что угодно!“).
Делаем трри и трри.
На следующий день сенаторр Луккан Тарриус Маррий отпрравился к Авррелии и за боккалом фалеррнсккого изложил ей свои и Сената заботы. Обрразцовая рримсккая мать (а Авррелия с горрдостью носила это звание) была порражена недостойным поведением сына. Она тут же вызвала рраба и порручила ему накказать Цезарря дюжиной ударров хлыстом. Затем Авррелия прришла в ккомнату накказанного и в течение трёх часов ррасказывала ему о прравильном поведении его прредков и отношении богов кк подобным прроступккам. Если Цезаррь чего и боялся в своей жизни, то это левитов собственной матерри. Она такк мастеррскки умела задеть его за живое, что он букквально зверрел и если бы не воспитание и стррах накказания, то он удавил бы свою мать голыми ррукками…
По оккончанию прроповеди Авррелия заявила, что понимает стрремления и чаяния своего сына и с завтррешнего дня прриставляет кк нему специального рраба, ккоторрый будет эти его желания удовлетворрять. Действительно, на следующее утрро кк Цезаррю явился огрромный наголо обрритый рраб с ррыжей борродой. Рраб заявил, что зовут его Тррасий, веррнее, его такк называют в Рриме, посколькку никкто не мог прроизнести его настоящего имени. Тррасий происходил из ккаккого-то неизвестного грреческкой и рримсккой наукке племени, обитавшего врроде бы в срреднем течении ррекки Данапррис. Сам Тррасий называл себя ррусистом.
Цезаррь не ккакк не мог понять, нрравится ему новый рраб или нет. Если исходить из внешности Таррасия, то, сккоррее нет. У рраба был нос ккарртошккой (веррнее, топинамбурром, поскколькку ккарртошкки тогда в Старром Свете ещё не было), маленьккие свинячьи глаза, сильно рразвитая нижняя челюсть. Прравда, он был здорров, как буйвол, мусккулы выпиррали из его тела.
С точкки зррения Цезарря у рраба было два прреимущества — он говоррил без малейшего аккцента на латыни и никкогда не пытался ничего навязать своему господину. Он срразу скказал Цезаррю, что понимает его прроблемы и поможет в их ррешении. Тррасий заявил, что он рраньше был ккакк Цезаррь, хотя такких ккакк Цезаррь в его племени не было. Однако молодого будущего дикктаторра не интерресовала социальная оррганизация рродного племени рраба и он прредложил ему затккнуться.
Наступил день Луны, и Цезарь в сопрровождении рраба спустился в рримсккую кканализацию. Уже черрез нескколько минут они поймали молодую путану, Тррасий задрал ей туникку и прринялся лупить её ррозгами. Путана извивалась и ккрричала, а Цезаррь заворроженно наблюдал это действо. Тогда рраб прредложел доминусу самому попрробовать хлестануть девицу ррозгами. Цезаррь попрробовал и ему не понрравилось. Он мог смотрреть с большим удовольствием на прреступления дрругих, но самому бить ррозгами беззащитную девушкку?… Цезаррь был для этого слишкком хоррошо воспитан.
Делаем один и один.
И в дальнейшем Цезаррь мог без сожаления убить вррага в пылу битвы, но кказни он прредпочитал смотрреть со своего тррона, втайне восторргаясь своим морральным прревосходством.
Сенаторр Луккан Тарриус Маррий выполнил своё обещание, данное им Сенату. Цезаррь больше не денунцирровал никкого. Ему вполне хватало отловленных Тррассием в кканализации путан и нищих. Впррочем, всккоре Цезаррь повзррослел и отпрравился в аррмию, где у него было достаточно возможностей рраспоррядиться высечь ккого-нибудь.
Делаем трри и один.
...в перремешанные желточкки добавляем прросеянную мукку, мешаем всё это дело и осторрожно наккладываем одну трреть взбитых нами беллочкков. Тщательно, но осторрожно всё это перремешиваем, обязательно силикконовой лопаточккой, а ккогда всё перремешаем, то добавим оставшиеся две тррети взбитых белочкков и ещё рраз осторрожненькко перремешиваем, такк, чтобы не прропали пузыррьки воздуха во взбитых нами белочкках.
Беррём форрмочкку и с величайшими прредосторрожностями перреккладываем тесто из мисочкки в форрмочкку. Прри этом форрмочкка должна быть заполнена ни в ккоем случае больше, чем на две тррети, поскколькку наш бискквитикк имеет обыккновение увеличиваться в объёме в полторра рраза.
Прредваррительно мы с вами должны рразогрреть нашу печечкку до ста восьмидесяти гррадусов. В эту тёпленьккую печечкку мы и поместим нашу форрмочкку с тестом и не будем отккррывать печечкку целых трридцать пять минут, поскколькку в прротивном случае наш бискквитикк опадёт и будет выглядеть отврратительно…
Внезапно в моей голове стало тихо, как-будто кто-то повернул регулятор громкости налево. Я ничего не слышал и не воспринимал.
С токи зрения Кости, весь дом, в котором проживал он вместе с Людмилой, принадлежал ему. Людмиле же он только предоставлял крышу, чтобы она не мокла под дождём или не мёрзла зимой. Вмести с тем, в доме находилось множество вещей, включая большой телевизор, передачи по которому Костя время от времени смотрел. Телевизор раздражал Костю, вернее так — Костя был совершенно несогласен с программой передач. Собственно, было лишь два вида передач, которые он считал достойными его внимания: передачи о птичках и хоккей. Но их так редко показывали… Все остальные передачи были мурой, ради которой не стоило и просыпаться.
Так вот, Костя признавал, что не все вещи, находящиеся в доме, принадлежат ему. Ему никогда не пришло бы в голову заявить права на нижнее бельё Людмилы или на такую мерзость, как косметика. Но что касалось её зимней шубы, то тут их мнения расходились. Впрочем, Костя открыто и не настаивал на своих правах на шубу. Шуба была хорошая, из ондатры и висела в солидном старом шкафу. Когда Людмила уходила на работу, Костя ловко открывал этот шкаф и с невыразимым удовольствием карабкался вверх и вниз по этой шубе. Невероятное ощущение в лапах, возникавшее, когда он запускал когти в шубу, невозможно было ни с чем сравнить. Людмила же ничего не замечала. Шубу она надевала очень редко, благо зимы становились всё теплее и теплее. Если уж настаивать на точности применяемых терминов, то Костя полагал, что шуба находится в совместной его и Людмилы собственности.
Вместе с тем в доме было и такое, что принадлежало только Косте. Например, его миска, его меховая подстилка под газовой печкой, а также его стул. Да, у Кости был собственный стул. У Людмилы было немного стульев и из них лишь четыре мягких, стоявших вокруг обеденного стола. Именно один из этих стульев принадлежал Косте.
Костя часто спал на этом стуле, в результате чего он всегда был покрыт слоем кошачьей шерсти. Перед и после сна Костя прогибал спину и, прикрыв глаза, драл из всех сил спинку своего стула. Ничего подобного ему не разрешалось делать с другими стульями, но с этим — пожалуйста. В результате костиных стараний стул стал очень красивым — махровым.
Костя любил свой стул и очень ревниво относился к попыткам его использования не по назначению, то есть — не для блага Кости. Однажды, на ноябрьские праздники, к Людмиле пришли гости: её подруга Люба со своим мужем, которого Костя терпеть не мог. Этот на правах мужа жутко вонял косметикой и, сверх того, всё норовил взять кота на руки. Костя терпеть не мог подобного панибратства и уже несколько раз прикусывал пальцы мужа, но тот, похоже, намёков не понимал. Весьма вероятно, что в следующий раз придётся куснуть его поосновательнее…
Так вот, эти Люба со своим «на правах мужа» приволокли с собой незнакомого самца. Надо сказать, что они нередко вели себя таким странным образом. Костя никак не мог понять, зачем они это делают, поскольку приведённые самцы ими никогда не интересовались, даже вообще не обращали на них внимание. Обычно эти самцы, начинали, фигурально выражаясь, «крутить хвоста» перед Людмилой.
Приведённый на этот раз самец ничем от предыдущих не отличался, за исключением того, что он сел на костин стул… Костя как раз пришёл с прогулки по соседским дворам и тут ему в нос ударил запах «как будто мужа». Костя прошёл в залу поинтересоваться, всё ли в порядке. И тут он увидел это: здоровенный самец своим огромным седалищем попирал костин стул! Костя сначала не поверил своим глазам. Потом он подошёл к стулу, вспрыгнул на сидение, лёг и начал всеми лапами пытаться вытеснить самца со стула прочь. Самец почувствовал давление и передней лапой столкнул кота со стула. Костя услышал, как в голове пульсирует кровь. Он вновь прыгнул на сидение и начал толкать самца уже выпущенными когтями. Самец почувствовал дискомфорт и грубо сошвырнул Костю. Костя озверел. Он тихохонько взобрался на стул, вцепился когтями в седалище самца и укусил его изо всех кошачьих сил. Самец заорал «как укушенный» и вскочил со стула. Костя тоже. Дальнейшее он наблюдал уже из-под дивана. На седалище самца через брюки стала проступать кровь. Но этого было ещё мало — все присутствующие в зале помирали со смеху. Вытирая слёзы, Людмила предложила свою помощь в перевязке раны. Самец сухо отказался и покинул помещение.
Костя вышел из-под дивана с гордо поднятым хвостом. Прыгнул на стул, покрутился и устроился отдыхать.
Как уже упоминалось, судьба щадила Печенегу. По сравнению с Землёй, например, количество вселенских катастроф на Печенеге было просто ничтожно. Это обстоятельство привело к тому, что эволюция не чувствовала себя обязанной создавать странно организованные существа с внутренним скелетом, расположенным в одном конце туловища управляющим центром, жёстко фиксированным количеством конечностей и т. п., над чем трудилась эволюция на Земле несколько миллиардов лет. И уж тем более у неё не возникло потребности создавать и развивать разум, по крайней мере в нашем понимании.
На Печенеге последним достижением эволюции были близкие к земным головоногим моллюскам существа. Они, конечно, заняли все возможные экологические ниши. Эти псевдомоллюски не имели фиксированное количество конечностей или щупалец, как хотите, так и называйте. Щупальца возникали из тела в необходимом по ситуации количестве. Эта странная особенность сводила с ума земных ксенобиологов и т. н. «эволюционных» ксенобиологов. Они никак не могли найти «эволюционного смысла» подобной подлой уловки природы. Простое объяснение, что эволюция вообще не имеет смысла, отметалось с порога.
Как считали ксенобиологи и «эволюционные» ксенобиологи, венцом печенежской эволюции были мерцы, чему последние, вероятно, очень бы удивились, если бы они это знали. Они, скорее всего, сообщили бы ксенобиологам и «эволюционным» ксенобиологам, что у эволюции не существует венца, равно как она не имеет никакого направленного развития. Впрочем, эти теоретические рассуждения, скорее всего, показались бы мерцам скучными и лишёнными всяческого смысла, если бы они вообще понимали, о чём речь.
Итак, венец печенежской эволюции выглядел как грязно-белый шар диаметром от одного до полутора метров. Этот шар обладал чем-то, что напоминало глаза. Во всяком случае ксенобиологи и «эволюционные» ксенобиологи считали, что эти органы являются глазами. Их было 12 штук. Располагались они попарно, таким образом, что мерц, вероятно, мог наблюдать за всем, что происходило под, над, сзади и спереди от него, причём в стереоизображении. Собственно, на этом точные знания в области биологии мерцев заканчивались. Было также известно, что рот у них, собственно, есть. Правда, где он находится, оставалось тайной, хотя, по слухам, каким-то людям удалось наблюдать, как мерцы засовывают в себя моллюсков или части моллюсков. Наличие или отсутствие зубов во рту было тайной. Возможно, они глотали добычу целиком. Вероятно, в случае, если добыча была очень велика, они рвали её на куски щупальцами. Но это были только предположения, основанные на неподкреплённых слухах.
Ушей мерцев не видел никто, хотя они издавали некоторые звуки. Существовала гипотеза, что они воспринимали звук всем телом. Ещё более тёмным и таинственным было размножение мерцев. Наука не знала, сколько полов у них существует: два, три, десять? Органов совокупления не видел никто, равно как и юных мерцев. Создавалось впечатление, что они рождались уже готовыми взрослыми особями.
Тёмным место была также этология мерцев. Как уже указывалось выше, академической науке не удалось даже доказать способность мерцев к образованию условных рефлексов. О более высоких уровнях развития психики говорить уже не приходилось. Поскольку не было известно, живут ли они по одиночке или в группах, предполагалось, что это одиночные, не способные к групповой кооперации животные. Издаваемые ими звуки, изменения окраски, странные позы, порой принимаемые мерцами, а также ужасные запахи, ими издаваемые, определялись как связанное с размножением поведение. Правда, согласно теории аттракции, мерцы тем самым привлекали полового партнёра или партнёров. Согласно же теории ужаса, таким образом отгонялись возможные претенденты на спаривание.
Академические споры во вопросу мерцев продолжались уже не первое столетие и порядком надоели публике. Руководство науки выделяло средства на исследования мерцев неохотно и скудно, равно как и на исследования Печенеги вообще. После же появления проекта по разведению лягушек на далёкой планете финансирование науки в этой отрасли можно было считать замороженным. Несколько научных институтов было закрыто, и их сотрудники вынуждены были переориентироваться на другие темы, что являлось чрезвычайно трудной задачей, поскольку темы в научных институтах передавались по наследству и возможность пристроиться на чужую тему была равновероятна выигрышу в Лотерее Счастливых Знатоков Цитатника Председателя.
Здесь надлежит указать, что проблемы человеческой науки не были предметом интереса мерцев. Их, честно говоря, не интересовали даже проблемы всего человечества. Зато их заинтересовали лягушки, которые тайно разводились и выпускались в океан сотрудниками экспедиции фирмы "Вань Вань Фань".
Ксенобиологи "Вань Вань Фань" установили, что земные лягушки способны пропитаться и размножаться в условиях Печенеги. Более того, их лапки в условиях повышенного притяжения становятся мясистее, что очень порадовало руководство компании. Ксенобиологи на всякий пожарный случай произвели пятьдесят миллионов лягушек обоего пола, расселили их по всех планете и с чувством выполненного долга улетели. Экспедиция прошла успешно и практически без эксцессов, не считая того обстоятельства, что двух сотрудников съели мегараки-печерессы, а также пропажи одного лаборанта, вышедшего вечером на берег океана облегчиться (хотя это было строжайше запрещено правилами: если облегчаться на берегу океана, то только попарно!) и так и не вернувшегося обратно в палатку экспедиции. О нём, правда, никто не горевал: это был плюгавый, рыжий и нахальный негр, который заикался и хромал на левую ногу, абсолютно ничего не понимавший в ксенобиологии и попавший в экспедицию исключительно благодаря существованию квоты для малочисленных и малоразвитых народов, а лаборант принадлежал к именно к племени кирики-у-кирику, обитавшему в горах тропической зоны африканского континента. Доклад начальника экспедиции был принят «на ура», все участники получили жирные бонусы, доли съеденных и лаборанта были распределены среди персонала.
Итак, несмотря на отсутствие интереса к проблемам человеческой науки, мерцы заинтересовались пышно размножавшимися на Печенеге лягушками. Выяснилось, что они способны переваривать лягушачье мясо без всяких трагических последствий и что у мерцев даже вырабатывается некий вид навязчивого пристрастия к лягушачьему мясу, особенно к их лапкам.
С точки зрения человека, мерцы не были разумны. Во всяком случае, разумными как люди. У них не существовало языка, не было общества и, о, ужас!, не было частной собственности. С другой стороны, мерцы не являлись животными. Система, которую они использовали при взаимодействии друг с другом, содержала огромное количество визуальных, аудиальных, ольфакторных и кинестетических сигналов. Можно было бы даже сказать, что этих сигналов было существенно больше, нежели размер вербального тезауруса значительной части хомо сапиенсов.
Итак, мерцы не были животными, но они и не обладали разумом в человеческом понимании. Они стояли между людьми и животными. Возможно, они когда-нибудь создали бы язык и развились до уровня сапиенсов, если бы для этого была необходимость. К счастью, подобной необходимость не возникало.
Еды на Печенеге всегда для мерцев было предостаточно, а после экспансии лягушек даже наблюдался её избыток. Естественных врагов у мерцев практически не наличествовало, если не считать мегараков-печерессов. Впрочем, мерцы чувствовали их приближение на очень большом расстоянии и всегда умели избежать неприятных встреч. Если же мерцы собирались группой, то они просто для удовольствия гоняли незадачливых мегараков-печерессов по океану, пока те не укрывались где-нибудь в его глубинах.
Мерцы проявляли способность к групповым действиям. Иногда они охотились совместно группами. Кроме того, процесс размножения мерцев предполагал способность к групповой коммуникации. Дело в том, что у мерцев сосуществовали два вида размножения: половой и партеногенетический. С последним было всё просто - каждый мерц был способен раз в пятьдесят лет произвести точную копию себя.
С половым способом размножения дело обстояло сложнее. Где-то раз в сто лет шесть мерцев должны были собраться, найти друг друга привлекательными и совершить коллективный половой акт. Продукт этого акта получал одну шестую генома каждого из участников оргии. Продукт производился каждым из участников процесса. Каждый член полового акта отвечал только за произведённое им потомство.
Половая зрелость у мерцев наступала в возрасте ста лет. Прожить мерц мог, если ему ничего и никто не мешал, пару - тройку тысяч лет. Мерцы были неплохими родителями и таскали за собой своих потомков первые сто — сто пятьдесят лет.
Мерцы могли жить не только в воде, но и на суше. Обладали ли они чем-то подобным лёгким — тайна сия была никому не известна. Тем не менее, они без труда могла сколь угодно времени проводить на суше Печенеги и охотиться на проживавших там огромных насекомых или собирать жирных улиток, пожирающих хвощевые рощи.
На суше у мерцев также не было никаких конкурентов, поскольку крупные наземные животные не развились за отсутствием таковой необходимости. Вместе с тем, пара видов летучих псевдонасекомых уже начала осваивать кровососание и очень интересовалась мерцами в этой связи. Одни из них, псевдооводы величиной с тарелку, легко могли откусить кусок плоти размером где-топримерно с кулак, были чрезвычайно устойчивы ко всяким внешним воздействиям и позволяли себя убить только с помощью очень твёрдых предметов, например, камней, в результате чего мерцы вынужденно на суше постоянно таскали с собой каменные предметы.
Вторые, псевдокомары, убивались легко, но были переносчиками вируса мерцзавца. Мерцы тяжело болели мерцзавцем и могли даже умереть. Самым печальным являлось то, что вирус мерцзавца непрерывно мутировал и никакой иммунной защиты от него не существовало.
Освоение суши не прошло бесследно для мерцев. Постепенно, в течении сотен тысячелетий, мерцы как-то незаметно мутировали и среди них появились мерцы типа В (водолюбивые) и мерцы типа С (сушелюбивые). Отличия между ними были ещё сравнительно небольшими. Мерцы типа В предпочитали большую часть своей жизни проводить в воде, хотя могли выходить на сушу. Мерцы типа С предпочитали большую часть своей жизни проводить на суше, хотя могли свободно передвигаться в океане. Кроме того, как уже указывалось выше, защита от насекомых потребовала постоянного ношения камня, что сделало необходимым одну из конечностей (щупалец?) держать вне тела. Совершенно случайным образом некий мерц сделал судьбоносное открытие, что, если стачать камнем не по насекомому, а по другому камню, то возникает громкий звук, слышимый на большем расстоянии, нежели обычные издаваемые мерцами звуки. Таким образом, мерцы типа С стали передвигаться по суще с двумя выставленными наружу конечностями, каждая из которых держала камень.
Жизнь на поверхности Печенеги показала, что некоторые сигналы, которыми пользовались мерцы испокон веков, выявили себя на суше как малопригодные. В частности, визуальные сигналы, связанные с групповой деятельностью, в густом хвощевом лесу были бесполезны. Они отныне заменялись — правильно — аудиальными сигналами, создаваемыми постукиванием камней друг о друга...
Так, постепенно, возникали отличия, затруднявшие понимание различными типами мерцев друг друга. Непонимание, как вы знаете, влечёт за собой сначала страх, а затем ненависть и агрессию. Судьба Печенеги, в принципе, была предопределена. При этом становилось абсолютно неважным, разовьётся разум у мерцев в течении последующих сотен тысяч лет или нет. Если бы разум возник, то Печенегу бы ожидала череда войн, которые могли закончиться полным уничтожением одного или другого вида мерцев. Если бы разум не развился, то представлялось наиболее вероятным, то один вид мерцев непрерывно нападал бы на другой вид мерцев, либо просто убивая других, либо пожирая их при этом. Так или иначе, на Печенегу опускалось облако насилия.
...и острая боль пронзила мою левую руку, которую я тотчас совсем перестал чувствовать. С одной стороны, это было облегчением, с другой — я не мог пошевелить этой рукой. Мутными глазами я огляделся вокруг. Повсюду лежали трупы римских легионеров и кельтских воинов. Кое-где что-то догорало и при этом противно воняло жжёным жиром.
Из небольшой рощицы слева от меня шли по грязной дороге, шлёпая по лужам и совершенно не обращая на это внимания, Клеопатра и Цезарь. Они с увлечением обсуждали вопрос увеличения цен на зерно, производимое в Египте и способы принуждения Иудеи производить и продавать больше зерна Клеопатре.
Последняя обвинительным голосом говорила:"Из папирусов, хранящихся в Александрийской библиотеке я знаю, что во времена царя Давида Иудея производила в три раза больше зерна, нежели сегодня и практически всё зерно они продавали нам. Я думаю, что дело во врождённой лености иудеев. Нет, ты только подумай, они каждую неделю устраивают себе выходной! Естественно, что они ничего не успевают собирать на полях!"
"Ах, Клёпа," - говорил Цезарь — "ты же умная девочка! Представь себе, что эти иудеи дают тебе в три раза больше зерна. В результате у тебя получается его переизбыток, тебе его негде хранить и ты будешь вынуждена продавать мне его в четыре раза дешевле!"
"Почему в четыре раза?" - удивилась Клеопатра — "Зерна ведь будет в три раза больше?"
"Да потому что оно у тебя гнить будет и мыши его сожрут!" - торжествующе заключил Цезарь.
"Ах, Цезя, вечно ты всё усложняешь" — упрямилась Клеопатра.
В это время гора грязи, покрытая пеплом зашевелилась, крякнула и вдруг, отряхиваясь и ничего не понимая прямо из земли возникла во всём своём впечатляющем объёме Будика. Она обвела туманным взглядом окрестности и не удостоила меня никаким вниманием. Дама сосредоточилась на Цезаре. Чем дольше Будика на него смотрела, тем осмысленнее становился её взгляд и тем больше ненависти отражалось на её лице. Наконец до неё дошло, что перед ней стоит римлянин, к тому же достаточно хилый по сравнению с ней, с Будикой. Она встрепенулась, издала нечленораздельный крик на неизвестном языке, скорее визг, и пружинистыми прыжками понеслась в сторону Цезаря.
Мне казалось, что Будика сейчас просто, как каток, раскатает императора по поверхности земли. Но я ошибался. Цезаря с детства готовили к военной карьере и занудливая муштра оправдала себя: император ловко отскочил в сторону и элегантным движением руки отрубил Будике правую ногу по колено. Естественно, последняя упала как подрубленная, хотя, возможно, игра слов здесь не очень уместна. Тем не менее, Будика не издала ни звука, но мгновенно перевернулась на спину, вытащила кинжал из ножен, попыталась встать на одну ногу и достать Цезаря кинжалом. Император спокойно увернулся от нападения и так же элегантно отсёк Будике правую руку по локоть.
Внезапно на небе появилась золотистая тучка, на которой сидел лукоморский кот вымершей легендарной казанской породы. Кот махал лапой, как это делают керамические китайские коты-болванчики. Помахав лапой, кот внезапно заявил: «Я теперь понимаю, почему меня так раздражают врачи. Большая часть из них нахально здоровы, но больных они заставляют ложиться в больницы и ещё убеждают их, что это - для их же блага. Для блага больных или врачей? Я бы в обязательном порядке отрезал у каждого врача какой-нибудь орган и давал поваляться в больнице инкогнито, чтобы никто не знал, что это врач. Интересно, сколько раз за ночь им удалось бы вызвать медсестру для смены потной рубашки? Или опорожнения переполненного судна?
Но, возможно, это сложно для вас. Миль пардон!»
Кот сплюнул, махнул сердито хвостом и исчез вместе с золотистой тучкой.
Не все это знают, но в детстве Цезарь любил отрывать лапки насекомым. Он мог часами проводить в саду, где будущий диктатор ловил насекомых, предпочтительно крупных жуков и пауков, и последовательно отрывал им их конечности. При этом он внимательно наблюдал за результатом своих действий — сколько лапок требуется для передвижения насекомого и как меняется скорость его передвижения в зависимости от количества оставшихся лапок. Позднее, когда Цезарь научился писать, он стал записывать результаты своих наблюдений. У будущего императора всегда была склонность к науке.
Когда Цезарь повзрослел, он перешёл к испытаниям на животных и людях. Здесь, правда, суровая реальность впервые подставила претенденту в императоры ножку: ввиду ограниченности средств, которыми располагала его семья, не могло быть и речи о реальном отсечении конечностей не только у рабов, но даже у животных. В результате Цезарь вынужден был ограничиваться привязыванием конечностей к туловищу. Достоверность и научная ценность экспериментов, как он и сам понимал, была в этом варианте несколько снижена.
Всё изменилось, однако, когда Цезарь пошёл служить в армию. Его начальники снисходительно смотрели на хобби молодого легионера, а товарищи даже делали ставки, кто из пленных с какими отрубленными конечностями быстрее попытается уползти. Таким образом, научные изыскания Цезаря ещё и скрашивали однообразные будни солдатской жизни. Будущий же император продолжал тщательно фиксировать результаты своих экспериментов.
Цезарь обошёл Будику на безопасном расстоянии и восхищённо поцокал языком:"Гляди, Клёпа!" - закричал он — "какой роскошный экземпляр! Мне бы таких пару тысяч, я бы раздолбал этих германов в пух и прах!". Он подошёл поближе к лежащей и отсёк ей левую ногу по колено. "Ах, жалко добро переводить." - сказал он печальным голосом и отсёк Будике левую руку по локоть. "Цезя, ну чего ты там возишься?" - спросила нетерпеливо Клеопатра - "Кончай её скорей да пойдём дальше! Кстати, как ты думаешь, здесь где-нибудь есть санитарные приспособления для девочек?"
"Во-первых, Клёпа, не гони лошадей. Я её прикончу согласно мною же разработанной процедуре. Что касается сортира, извини за легионерскую грубость, то тебе придётся довольствоваться кустиками. Ни до чего другого эти варвары ещё просто не доросли."
"Но я не могу в кустики, я не приучена!" - вскричала в ужасе Клеопатра, но Цезарь уже её не слушал. Он аккуратно отсёк Будике остатки её конечностей, полюбовался своей прецизионной работой, пожалел, что некому её оценить и одним взмахом отделил голову лежавшей от туловища. Затем он вытер гладиус о платье Будики и удовлетворённо вздохнул. Тем временем из близлежащих кустов выбралась Клеопатра. "Ну что, Клёпа, побредём дальше?" - спросил Цезарь и они двинулись по дороге на юг. Вдруг император остановился, обернулся и махнул рукой в мою сторону: «А тебе особое приглашение нужно?» Я с натугой поднялся и потащился вслед за царственной парой.
"Цезя, мне твой Рим не нравится" — говорила Клеопатра. "Да, конечно, водопровод и канализация — это хорошо. Но комары, влажность, нахальный плебс и заносчивые патриции — это таки чересчур. К тому же ваша кухня оставляет желать лучшего, ещё слишком много гетер шляется по улицам города и с покойниками вы не умеете обращаться — хотя нашпиговать усопшего специями и мёдом не такая уже с сложная наука."
"Клёпа, твоя Александрия тоже не так чтобы очень. Кроме большого фонаря на башне и библиотеки ничего больше нет, даже приличного амфитеатра. Кухня у вас тоже специфическая — не знаю, готов ли я каждый день есть жаренного крокодила. Женщины одеваются на мой вкус очень удачно, то есть одежда практически отсутствует, но мужчины в таком виде не ласкают мой взор. Кроме того, в Александрии всё-таки несколько теплее, чем в Риме."
"Хорошо, давай ни мне ни тебе — перенесём столицу в Ирушалаим. Там достаточно тепло, но всё же прохладнее, нежели в Риме или Александрии."
"Ах, Клёпа, климат там действительно ничего, но зато есть другие проблемы. Самое важное — там невозможно достать приличной свинины, а какой римлянин сможет прожить без свиного мяса? Да это ещё ничего — они не знают, как готовить лебеду, не говоря уже о том, что никто даже не слышал о соусе гарум. Это означает, что я могу в Ирушалаиме просто с голоду подохнуть.
Кроме того, этот несчастный народ смог придумать только одного бога. Ты только подумай — прихожу я и говорю, что бог — это я. При этом я говорю чистую правду, поскольку я есмь император, то есть живой бог. Тут же у несчастных иудеев срывает крышу. Всю жизнь они верили, что бог — один, что у него нет никакого физического образа и вдруг на тебе — я.
Ну, ты знаешь, чем это кончается — восстания, жестокое подавление, распятия и тому подобная чепуха. Ко мне же прилипнет кличка «иудеедав». Спасибо, нам этого не надо!"
"Ах, Цезя, ну как же ты не видишь преимуществ иудейской религии? Вот, к примеру, вы, римляне. Вы же просто созданы для растерзания вашими богами. Вы стоите голенькими перед ними и никакой защиты вам от них нет. Как боги решат, так оно и будет, какие бы вы там им жертвы ни приносили.
Юпитер обидел Венеру, та решила отомстить, но против Юпитера она, конечно, ничто, поэтому она берёт вашего героя и заставляет его трахать всё что движется вокруг него, а также, на всякий случай и то, что не движется. Герой становится посмешищем всего цивилизованного мира, слухи постепенно доходят до Юпитера. Он поражён падением своего героя и в гневе уничтожает урожай в двух - трёх странах, обрекая ни в чём не повинных людей на голод. Потом он вспоминает, что обидел Венеру, делает ей кое-что приятное и позволяет герою трахнуть теперь кого-нибудь по его, героя, усмотрению. Вот это ваша религия.
Теперь посмотри, как это обстоит у иудеев. Бог у них, конечно, один, но у них с ним заключён договор - и никаких глупостей! Хотите, чтоб всё было хорошо — выполняйте, сволочи, договор. То же относится и к их богу — хочешь, чтобы тебя почитали и ладан воскуряли (дорогое, кстати, удовольствие, если, конечно, ладан не поддельный) — выполняй условия договора. Теперь смотри — с момента заключения договора их бог ещё ни разу ничего безумного или своевольного не сотворил. Всё согласно бухгалтерии. Это люди иногда глупости делают, за что и получают отвешенные по договору наказания.
Теперь ты понимаешь свои преимущества? Ты идёшь к ним и сообщаешь, что бы бог и что они обязаны тебя соответственно почитать, включая постройку тебе храмов, а пока таковых не имеется, ты согласен почитаться в их иерусалимском храме. Они, конечно, ни в какую. Тут ты им и говоришь, что, в принципе, существуют разные формы почитания бога. Например, в некоторых странах практикуют прямые денежные жертвы, наличными или в виде драгоценностей. Я тебе клянусь, что иудеи поймут тебя, у нас будет отличный дополнительный источник дохода и все будут довольны. Кстати, если ты забыл — я тоже живая богиня, так что мы можем брать мзду и за моё почитание. Ну, что скажешь?"
Цезарь почесал подбородок. "Конечно, заманчиво. Но ведь так и другие народы захотят откупиться от культа Августа. Для моего кармана и для римской казны это будет хорошо, но совершенно подорвёт мой авторитет, особенно среди легионеров. А проклятые сенаторы будут злословить, что я продался за тридцать грязных динаров. Нет, Клёпа, давай поищем другой город для столицы."
В это время я наступил на какую-то ветку, которая хрустнула, поднялась, превратилась в кельтского воина, не великого ростом, но чрезвычайно проворного. Он треснул меня щитом по груди, кинулся было к Цезарю, который, не прекращая разговора с Клеопатрой, проткнул ему живот гладиусом и оставил умирать.
Всё это я видел уже смутно, боль всё больше и больше овладевала мной и я впал в беспамятство, не понимая, почему щупальца мерца всё ещё торчат из моей груди…