Это была стратегия, которую я давно разработал для такого рода ситуаций — чем сложнее разговор, тем сильнее нужно казаться непринужденным и собранным. Чаще всего это приводило к тому, что люди разглашали больше информации, чем намеревались.

— Твой отец беспокоится о тебе, — сказал я. — Ты мог бы почаще навещать своих родителей.

Он резко, гортанно рассмеялся.

— Кто бы говорил, Саймон! Ты сам не появлялся уже два года!

— Я — не их сын, — покачал я головой, но его слова попали в цель.

— А мог бы им стать.

— А теперь у тебя есть дочь — красавица с такими же глазами, как у Ханны.

— Да. Мои родители заботятся о ней лучше, чем я когда-либо мог надеяться.

— Хотя она — твоя дочь. Твоя ответственность, — сказал я.

В глазах Джонатана мелькнула злость.

— Моя ответственность — в этом здании. Ей будет лучше с ними. Она заполняет пустоту, которую оставила в их сердцах Ханна.

— Сомневаюсь. Что может быть важнее, чем собственная дочь?

Джонатан ничего не ответил, сердито глядя на меня.

— А ещё у тебя должны быть обязательства перед ее матерью. Кто она?

— Не твоё дело. Не вмешивайся, Саймон, предупреждаю тебя.

— Без матери ты тем более нужен своей дочери, — сказал я, сохраняя спокойный тон. — Я, например, не понаслышке знаю, что происходит в семьях, где нет отца.

Его лицо окаменело.

— Это потому, что твой отец был пьяницей и игроком, который думал только о себе. Если не считать того, что тебе пришлось оставить учебу в Колумбийском университете, когда он уехал, тебе было лучше без него. Каждому из вас.

Без предупреждения он сел рядом с нами, настолько резко отодвинув стул, что я подумал, что тот сломается.

— Моя обязанность состоит только в том, чтобы сделать мир лучше. Для моей дочери, — сказал он. — Там, где ее не заставят работать в доме какой-нибудь богатейки, открывать двери или мыть полы. Там, где она сможет работать за справедливую зарплату и с нормальным рабочим графиком. Где она будет жить в хорошем доме. А ее дети будут ходить в школу и смогут получить образование.

— Ты ведь тоже когда-то этого хотел, — вздохнул я. — Что с тобой случилось, Джонатан? Ты отказался от всего, о чем когда-то мечтал — и ради чего? — Я кивнул на соседнюю комнату. — Эти люди понимают проблемы нашего общества, но у них нет ответов.

— Ты прав, у них нет ответов, — сказал он уже тише. — Они думают, что еще несколько пенни в час сделают жизнь лучше. Но этого не будет. Они болтают до посинения и думают, что политики и журналисты станут их слушать. А ведь они никогда этого не сделают. — Он стукнул кулаком по столу. — Столько разговоров… А что в итоге? Ничего!

— Тогда почему ты здесь?

— Потому что избранная группа среди нас верит в то, что все эти разговоры можно превратить в действие. Мы хотим быть свободными — хотя мы никогда не добьемся этого, пока все наши угнетатели не будут побеждены, и капиталистическая ложь не будет раскрыта.

— И кто же ваши угнетатели? — перебила его Изабелла. — Кроме работодателей, которые не платят прожиточный минимум и не обеспечивают достойных условий труда?

Джонатан фыркнул.

— Все наше общество состоит из систем, которые нас угнетают. Наши религии принуждают женщин к рабству через брак. Наши правительства дают руководителям-разбойникам карт-бланш на отказ рабочим всего мира в самых элементарных правах человека. Только свергнув все это, мы можем начать все заново.

— Когда ты это решил, Джонатан? — спросил я. — У тебя были задатки великого ученого. Ты ведь всегда считал, что научные достижения произведут революцию в мире.

— Наука не поможет, если трудящиеся не могут заработать себе на жизнь.

— Это не так, — ответил я. — Особенно в медицине. Мы видим, что наука совершает великие дела для всех, включая рабочий класс. Я знаю, что тебе было плохо после того, как Ханна умерла. И такие люди, как Павол Хлад, ничем тебе не помогут, втягивая в дела, которые тебе не по силам.

Его глаза вспыхнули гневом.

— Мне всё по силам! Я занимаю авторитетное положение в этой организации. Люди мне подчиняются.

Я постарался ответить спокойно.

— Мне всё равно, кто тебе подчиняется. Но если ты имеешь дело с людьми, которые выступают за убийство и насилие, то ты вляпался по уши.

Он злобно посмотрел на меня, но промолчал.

— Ты имеешь какое-нибудь отношение к убийству судьи Джексона?

Джонатан не произнёс ни слова.

Я повторил вопрос, практически умоляя его:

— Просто скажи мне, что это был не ты, Джонни! Хлад, или Джо, или Саввас — чёрт с ними. Но только не ты.

Он лишь холодно взглянул на меня.

— Мне нечего тебе сказать. Пожалуйста, уходите.

— Послушай меня. Убийство судьи Джексона — самое громкое дело, которое я когда-либо расследовал. Комиссар взял его под личный контроль, и публике нужен козел отпущения. Они жаждут мести. Кто бы это ни был… если это твои друзья, которых ты хочешь защитить, — то тебе нужна моя помощь.

Джонатан поднялся, опёрся о стол, и посмотрел на меня исподлобья.

— Ты должен уйти сейчас же, Саймон. Мне нечего тебе сказать. Больше не приходи.

— Ты разрушаешь свою семью, — сказал я. — Своих родителей и дочь, которая нуждается в тебе.

Бросив последний злобный взгляд, он пересек комнату и открыл бетонную стену.

— Вон. Сейчас же.

Я взял Изабеллу за руку, и мы направились к выходу. И прежде чем пройти в дверь, я обернулся к Джонатану в последний раз.

— Ханна не хотела бы этого, Джонатан. Она ожидала от тебя чего-то другого.

— Думаю, от тебя она тоже ожидала чего-то другого, — ответил мне Джонатан, пристально глядя на Изабеллу.

Его лицо было напряжено, когда он закрыл дверь и последовал за нами в переполненный зал, а потом исчез в толпе. Оратор к этому времени уже закончил, но большая часть аудитории осталась — пила и болтала.

— Нам лучше убраться отсюда, — громко сказал я на ухо Изабелле, подталкивая ее к двери. Я осознал, что никаких привилегий в этом пабе знакомство с Джонатаном мне больше не даёт.

И что еще хуже: все мои надежды на то, что Джонатан невиновен в анархистском насилии, теперь рухнули. Как мне сказать Страппам, что их единственный сын вполне может быть виновен в убийстве?

На Тридцать пятой улице — по крайней мере, в западной её части — было тихо и безлюдно. Я подтолкнул Изабеллу, побуждая её идти быстрее:

— Я буду чувствовать себя в большей безопасности, когда мы доберемся до Бродвея.

Она бросила на меня озадаченный взгляд.

— Ты же не думаешь, что нам грозит опасность?

— Я не доверяю Джонатану, — ответил я.

— Они были не такими, как я ожидала, — сказала Изабелла, качая головой. — Особенно Павол Хлад. Я не ожидала, что он будет так… красноречив.

— Только не говори мне, что ты веришь всему, что пишут в газетах: что все анархисты — бросающие динамит, выжившие из ума иммигранты?

— Конечно, нет. Но я и не ожидала, что они будут так рационально доказывать свою точку зрения.

— Их аргументы убедительны, — сказал я, ускоряя шаг. — Большая часть разговоров безнадежно идеалистична, но вполне рациональна.

Я оглянулся и увидел вдалеке троих мужчин. Может, они вышли из пивной? Как бы то ни было, я не хотел рисковать.

— Ты можешь идти быстрее? — спросил я Изабеллу. — Нам нужно скорее добраться до Бродвея: там и людей больше, и такси можно поймать.

Мужчины целенаправленно шли в нашу сторону, потихоньку догоняя. Я окинул взглядом улицу: в это время ночи поблизости не было ни одного такси.

— Давай поторопимся, — прошептал я Изабелле, слыша за спиной топот ног.

Ещё один взгляд через плечо.

Теперь они бежали, почти нас догоняя. Если мы разделимся, по крайней мере, Изабелла будет в безопасности.

Впереди виднелись огни Бродвея.

— Им нужен я, а не ты, — решительно заявил я. — Иди вперёд без меня. Когда доберёшься до Бродвея, найди помощь.

Она бросила на меня испуганный взгляд.

— Саймон… Я…

— Ты справишься, — заверил я её. — Немедленно зови на помощь. Найди патрульного. Или отель — что угодно, где есть телефон, чтобы позвонить в участок.

Когда она побежала вперед, я пересек улицу, чуть не споткнувшись о кучу грязи посреди дороги.

«С ней все будет в порядке», — сказал я себе.

Трое мужчин тоже перешли дорогу. Кажется, один из них — Саввас? Тот рослый русский, с которым я столкнулся на входе?

Приготовившись к драке, я рванул вперед — но всего через несколько мгновений яростный удар свалил меня на тротуар.

— Мы не любим, когда свиньи суют свой нос в наши дела, — прорычал хриплый голос.

Точно. Саввас.

Я перекатился на спину и вскочил. Изо всех сил ударил его в пах, и он тоже оказался на земле. Еще один быстрый удар по голове, и Саввас больше не шевелился.

Но его спутник, коренастый блондин, которого я не узнал по пивной, бросился на меня с дубинкой, от которой я едва увернулся.

Я был в меньшинстве. И все же не был легкой мишенью. Моя юность прошла на опасных улицах Нижнего Ист-Сайда, и я не был новичком в драках и бандитских разборках. Я быстро оглядел двух оставшихся мужчин. Кроме человека с дубинкой, передо мной стоял еще смуглый человек, который, похоже, никогда не держал в руках оружия. Это хорошо, потому что я оставил пистолет в участке, опасаясь, что меня обыщут на входе в пивную.

Без предупреждения я поднырнул под блондина, сбив его с ног. Когда он упал на одно колено, я рубанул его по горлу здоровой левой рукой.

Мужчина выпустил дубинку. Выхватив его упавшее оружие, я повернулся к смуглому мужчине.

— Кто вас послал? Джонатан Страпп?

Мужчина хмыкнул и презрительно сплюнул на тротуар.

Понимая, что мне не удастся найти выход из этого затруднительного положения, я осторожно двинулся вперед, размахивая дубинкой.

Но мое преимущество было недолгим. Саввас быстро оправился от моего удара.

«Слишком быстро», — подумал я, когда он ударил меня кулаком в висок.

Я упал на землю, и на меня сверху набросился смуглый мужчина. В лицо мне пахнуло жевательным табаком и чем-то кислым. Я дернулся, пытаясь сбросить его с себя. Но на меня обрушился ещё один удар, и перед глазами всё почернело.