— Элле, самой старшей, шесть лет, — сказала женщина. — А Люку еще нет и года.

Я кивнул.

— Как долго они были женаты?

— Семь лет. Он был намного старше моей дочери и потому очень хотел обзавестись семьей.

— Он был профессором истории, насколько я понимаю?

Она бросила на меня неловкий взгляд.

— Лучше вы услышите это от меня… Когда-то он был преподавателем моей дочери. Она познакомилась с ним еще в студенческие годы, хотя он начал ухаживать за ней только в последнем семестре.

— Простите меня, миссис Джонсон, но задавать трудные вопросы — моя работа. Ваша дочь была счастлива в браке?

— Вполне. Как и он. По крайней мере, мне так казалось.

— У них в последнее время были какие-нибудь разногласия?

— Нет, — твёрдо ответила она.

— Проблемы с деньгами?

— Нет.

— Последние несколько недель он был чем-то расстроен?

Услышав этот вопрос, она помолчала, а потом покачала головой. Всего лишь минутная заминка, но она заставила меня задать еще один вопрос.

— Возможно, он вёл себя не так, как раньше?

— Он просто… — она замолчала, прикусив губу, но затем продолжила. — В последние недели он стал более рассеянным и забывчивым. Ничего особенного, но моей дочери обычно не приходилось напоминать ему о таких вещах.

— О каких вещах? — вскинул я брови.

— Обычные, еженедельные договорённости; например, что я прихожу каждый четверг на ужин или что Элла берет уроки фортепиано по вторникам после школы.

— Но вы ничего не знаете о причинах таких перемен?

Вздрогнув, она потянула плед, которым был укрыт ее внук, и набросила второй край себе на ноги.

— Я не могу его понять, — снова сказала она. — У него трое маленьких детей. Что с ними будет? — Ее глаза наполнились слезами.

Не говоря ни слова, я достал из кармана чистый носовой платок и протянул ей. Я ненавидел подобные случаи, потому что не существовало правильного ответа на вопрос «почему?», как и не существовало подходящих слов утешения для семьи, только что потерявшей отца.

— У вашей дочери есть помощница по хозяйству? — спросил я.

— Только женщина, которая приходит три раза в неделю, чтобы помочь со стиркой и уборкой, — ответила она. — Мой зять был не только экономным, но и довольно скрытным. Он всегда отрицал, что нуждается в постоянной помощи — даже после того, как моя Элизабет родила третьего ребенка.

— Здесь очень много комнат, — начал я.

— Конечно, — кивнула миссис Джонсон.

— Значит, никто, кроме вашей дочери и внуков, не слышал выстрела. — Я сделал паузу. — Мне нужно поговорить с ней лично и узнать, куда делся пистолет.

— Но ведь не сегодня?! — воскликнула женщина. — Она через столько прошла!

Я на мгновение задумался. Повлияло ли мое желание поскорее разобраться в этом деле на мои суждения?

Решил, что нет. Я не мог пойти им навстречу — у меня было несколько серьёзных вопросов к вдове, и мне нужны были ответы.

— Обещаю, что буду краток.

Откуда-то сверху донесся детский плач — сначала слабый, но усиливающийся с каждой секундой.

— Прошу прощения, — произнесла женщина и поднялась, подложив диванную подушку под голову внука.

— Конечно, — кивнул я, поднявшись вслед за ней.

Не прошло и пяти минут, как я услышал грохот фургона коронера, который завернул за угол и остановился перед домом. Вскоре в дверях появились двое дюжих мужчин в сопровождении третьего, который нес инструменты.

— Вы уже всё осмотрели? Мы можем забирать тело? — спросил седобородый мужчина, с которым мы уже раньше встречались.

— Конечно, — ответил я. — Он там.

Я провёл их в дальнюю гостиную. Малвани был прав: это дело было банальным донельзя.

Мне нужно было всего лишь задать несколько ответов от миссис Хартт и официальное вскрытие, чтобы квалифицировать смерть как самоубийство; затем я напишу отчёт и закрою дело.

Конечно, я глубоко сочувствовал миссис Хартт. Но ей я ничем не мог помочь, в то время как в центре моя помощь была бы точно не лишней.

Как только миссис Джонсон спустилась вниз, я попросил ее провести официальное опознание своего зятя.

Она отшатнулась.

— Но в этом не может быть никаких сомнений.

— Это формальность, — сказал я, — но вы или ваша дочь должны пройти через нее. Я бы предпочел избавить ее от этого испытания.

Миссис Джонсон согласно кивнула. Со своей стороны, люди коронера сделали процесс кратким; они уже сняли окровавленную наволочку и накрыли мистера Хартта толстой белой простыней.

Когда миссис Джонсон неуверенно приблизилась к телу, старший помощник взял ее за руку.

— Всё пройдёт быстро, — уверил её я.

Так и случилось. Двое других мужчин приподняли угол простыни, открыли лицо жертвы и, как только миссис Джонсон кивнула, опустили его обратно.

— Это он, — прошептала женщина.

Как только она подтвердила это, они вывели ее из комнаты и положили тело мистера Хартта на ожидавшие их носилки, снова накрыв его чистой белой простыней. Через несколько мгновений они вынесли его из дома и погрузили в фургон.

Желание патрульного-новичка убраться отсюда поскорее в точности отражало моё.

— Всё, закончили? — спросил он, как только мы услышали, что фургон отъехал.

— Почти, — ответил я, передал свой блокнот Уиллу и добавил: — Пока я буду говорить с миссис Хартт, не могли бы вы описать вашу роль в сегодняшних событиях?

Он недоуменно уставился на меня.

— Всего несколько фраз о том, что произошло и как вы в этом участвовали, — раздраженно добавил я.

Затем снова повернулся к миссис Джонсон.

— Хотите, я помогу поднять вашего внука наверх? — предложил я, указывая на мальчика, который все еще спал в главной гостиной.

Она поколебалась мгновение, как будто не была вполне уверена, но затем покачала головой. Она взяла мальчика на руки, поддерживая голову и баюкая.

— Здесь мы уже закончили; не могли бы вы попросить свою дочь спуститься?

Но ответил мне другой, охрипший от слёз, голос:

— Не нужно меня просить.

Элизабет Хартт, миниатюрная блондинка лет двадцати восьми, вошла в гостиную.

— Я хотела проверить, как там Родди, — сказала она, протягивая руку, чтобы погладить его по голове.

— Я уложу его спать, дорогая, — произнесла её мать и направилась к лестнице, бросив на дочь последний обеспокоенный взгляд.

— Прошу вас, присаживайтесь, миссис Хартт, — кивнул я на диван.

Она молча села, схватила шерстяной плед, которым укрывался ее сын, и накинула себе на плечи.

— Примите мои соболезнования, — начал я, но тут же замолчал, когда у женщины задрожали губы.

— Это бессмысленно, — прошептала она несколько минут спустя.

— Я понимаю, как вам тяжело, — кивнул я. — Но у меня к вам несколько вопросов.

Я сначала задал несколько общих вопросов, и только потом перешёл к тому, что меня больше всего интересовало:

— Вы помните, в котором часу вы услышали выстрел?

Миссис Хартт покачала головой.

— Я ничего не слышала. Должно быть, это случилось, когда плакал ребенок, поэтому я и пропустила, — она на мгновение задумалась. — Только когда уложила его в кроватку и пошла искать мужа…

— Ясно, — кивнул я. — И последний вопрос: вы находили пистолет вашего мужа? Перекладывали его куда-то?

Она озадаченно посмотрела на меня.

— Какой пистолет?

— Простите, миссис Хартт; я имел в виду пистолет, с помощью которого ваш муж покончил с собой.

Она вздрогнула, услышав эти слова, и я мысленно отругал себя за подобную чёрствость.

— Я бы… Я… Я никогда не прикасалась ни к какому пистолету, — запинаясь, проговорила она, — тем более к тому, из которого застрелился мой муж.

— Простите. Вероятно, я что-то неправильно понял. — Я встал. — Спасибо, что уделили мне время, миссис Хартт. Я вернусь в более подходящее время, если у меня появятся еще вопросы.

Женщина, сидевшая передо мной на диване, казалось такой маленькой и хрупкой.

Я оставил ее, коротко кивнув на прощание, и вернулся в дальнюю гостиную.

Теперь я был абсолютно уверен, что новичок-патрульный просто не заметил пистолет. Мне следовало самому обыскать пол, а не поручать это ему. Если бы я сделал всё сам, мы бы уже со всем закончили.

Ладно, найду пистолет сейчас. И тогда единственное важное доказательство, которое мне понадобится, чтобы закрыть дело, — это результаты вскрытия доктора Дженнингса.

Вернувшись в офис Аллана Хартта, я заметил, что Уилл уже готов уходить.

— Ещё кое-что, — пробормотал я, направляясь к креслу.

Сначала я опустился на колени, потом встал на четвереньки; развернулся влево, затем вправо, приподнимая края ковра.

Пистолета нигде не было.

— Вы что-нибудь перекладывали? — спросил я Уилла, окидывая взглядом комнату.

— Ничего важного, — пожал он плечами.

— А из «не важного»? — уточнил я, сразу же заподозрив неладное.

— Мне пришло ждать тут очень долго, поэтому я привел в порядок кое-какие книги. Не волнуйтесь, они не лежали рядом с телом. И ещё я выбросил цветок, потому что он был весь в крови. Сомневаюсь, что миссис Харт захотела бы, чтоб он и дальше здесь стоял.

Никакого оружия. И цветок, залитый кровью.

У меня вдоль позвоночника побежали мурашки.

— Что это был за цветок?

— Понятия не имею, — залился румянцем патрульный. — Он же был весь в крови.

— Где он? — Мой взгляд заметался по комнате в поисках мусорной корзины.

— Вот там, у стола, — кивнул Уилл.

Я подбежал к маленькому мусорному ведру, спрятанному под столом. Сделав глубокий вдох, я подтащил ведро поближе — и вздрогнул.

На дне лежал один-единственный цветок — одинокая, забрызганная кровью белая роза.

Я достал её из ведра, и дрожащим голосом спросил:

— Среди книг, которые вы разложили по местам, была чёрная библия?

Уилл только молча кивнул; похоже, я его напугал.

— Покажите.

Он без единого слова подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда библию в кожаном переплете. Такую же, как и остальные.

Я смотрел на розу и библию несколько секунд, которые показались мне вечностью.

— Сэр, — наконец произнёс Уилл, — мне очень жаль, что я переставил эти вещи. Что-то не так?

Все было не так. Белая роза. Библия. И этот мертвец, который, по крайней мере, на первый взгляд, не имел никакого отношения ни к убитым судьям, ни к анархистам, ни к делу Дрейсона. Я был так убежден, что кто-то из членов анархистской организации несет ответственность за убийство судей Джексона и Портера, но белая роза и библия здесь, в особняке профессора истории, перепутали нам все карты.