4

Префект города Евдемон выполнил приказ василевса на совесть и даже больше, то есть проявил полную объективность по расследованию беспорядков в городе. Он опросил свидетелей, ночью организовал суд, который вынес справедливый смертный приговор, как говорили, виновных в убийствах. Приговор вынесли двум зелёным, двум синим, одному красному и одному белому, а так же для счастливого числа – семь – добавил одного раба-гунна за то, что у него причёска такая же, как и у стасиотов-венетов и хозяин его к тому же не был неизвестен, а пристраивать его куда-то надо было. Четырёх их них суд присудил к отсечению головы, а трём – Костасу, Проклу и рабу-гунну – к повешению.

Утром приговор был оглашён. В домах Зенона и Оригена поселилось горе. Оставалось только молиться и надеяться на милость божию, больше помочь никто не сможет.

Рано утром в назидание другим, чтобы внушить страх и отбить охоту к бунту, да и просто по обычаю, семерых осуждённых, на ослах, провезли по городу. Казнь назначили на другой стороне бухты Золотой Рог в Сике пригороде Константинополя у монастыря святого Конона. Префект Евдемон решил, что там меньше народу. А то мало ли что.

Любопытствующих на площади у монастыря действительно было не так много. Рослый лохаг расставил свой лох – отряд в тридцать человек – жидкой цепью, отделяя место казни от толпы. Протоспафарий, руководивший казнью, оглядел эту цепь из воинов и подумал, что, не слишком ли мало одного лоха, может быть, надо было взять два или три, но с другой стороны, всё должно быть как всегда, что бы народ не подумал, что власть что-то боится. Он приказал ускорить процесс казни. А палачи, как будто что-то предчувствуя, и так стремились покончить с этим делом как можно быстрей, во избежание возможных беспорядков, кто знает, что творится в головах горожан. Греки, как известно, склонны к бунту.

Четверым несчастным отрубили головы как-то быстро и буднично, как курам. Трёх остальных подвели к трём наспех сооружённым виселицам в виде греческой буквы «П»(πι).

- Солнца нет, – пожаловался Прокл.

- Тебе зачем? – не понял Костас.

- Попрощаться.

- Ты же не солнцепоклонник как этот.

И Костас кивнул на гунна.

- Всё равно. Хоть какая-то радость. А то год как-то печально заканчивается.

- До конца года ещё пять месяцев.

- Думаешь, доживём?

- Хотелось бы, – сказал Костас. – Меня невеста ждёт.

Их поставили на скамейки, одели петли на шеи. Тёплый ветер с Пропонтиды разогнал на время тучи. Выглянуло не яркое январское солнце.

- Как ты хотел! – крикнул Костас, обращаясь с Проклу.

Гунн что-то крикнул гортанно, обращаясь к солнцу.

Юноши перекрестились.

Палачи выбили скамейки у них из-под ног.

Мир вокруг запрыгал, закачался. Петля сжала шею Костаса, грудь разрывалась до непереносимой боли от желания вдохнуть воздух, руки инстинктивно царапали верёвку, пытаясь освободиться. И вдруг Костас полетел вниз, больно ударился спиной и головой обо что-то. Руки раздвинули петлю, Костас вдохнул воздух и снял с шеи обрывок верёвки.

Под своей виселицей на земле хрипел Прокл. У виселицы сломалась верхняя перекладина. И только гунн извивался в петле, пытаясь освободиться, но вскоре его мучения прекратились и он, обмякнув, повис, и всем видом выражая свою вину во всех грехах мира. Штаны гунна были мокрые, на грудь с чёрного высунутого языка капала слюна на уже мокрую рубашку.

Стража оттащила Костаса и Прокла в сторону, а палачи начали прилаживать две петли на виселице Костаса.

- Что-то нам не везёт, – сказал Прокл. – Второй раз нас будут вешать.

- Ты же хотел попрощаться с солнцем, – мрачно пошутил Костас. – Прощайся. В первый раз не удалось, помешали.

Среди зрителей поднялся ропот. «Дважды казнить нельзя!» - раздались возгласы.

- Молчать там! – грозно крикнул лохаг.

Толпа приутихла.

- Мы так же будем выглядеть? – хмуро спросил Прокл, глядя на гунна.

- Конечно, - зло откликнулся Костас, - казнь-то позорная. Мы чем-то особенно остро разозлили префекта. Одним лёгкую смерть, а нам – мучительную и позорную.

На виселицу, на которой пытались повесить Костаса, палачи накинули две верёвки, соорудили две петли. Опять приговорённых к казни, поставили на скамейки, одели петли на шеи, дали перекрестится, и выбили скамейки из-под ног. Юноши даже не успели ничего почувствовать, как, верхняя перекладина виселицы треснула, не выдержав тяжести двух тел, и Костас и Прокл рухнули на землю.

- Да что ж такое, – выругался Костас сдирая петлю с шеи.

Толпа зрителей дружно охнула, раздались крики: «Господь их бережёт!», «Господь их спасает!» «Если дважды казнить нельзя, то трижды тем более!»

Толпа была настроена решительно, крики раздавались всё яростней. Воины, угрожая мечами, отпихивая щитами, с трудом сдерживали людей.

На шум из монастыря вышли монахи. Мгновенно оценив обстановку, поняли, в чём дело и решительно, как столбы, обойдя воинов охраны, направились к сидевшим на земле, облокотившись друг на друга спинами, юношей.

- Православные? – строго спросил их один из монахов.

Юноши утвердительно кивнули.

- Креститесь, – приказал монах.

Парни послушно осенили себя двумя перстами.

- Хорошо, – сказал монах, юношей подняли и повели с места казни, не обращая внимания на возмущённые крики протоспафария.

Толпа одобрительно и радостно приветствовала действия монахов.

Посовещавшись, монахи перевезли Костаса и Прокла на другую, городскую, сторону Золотого Рога и поместили в церкви святого Лаврения в квартале Пульхерианы.

Юношам в храме дали по полной чаше тёмного крепкого и сладкого вина и накормили хлебом с оливковым маслом и сыром, благо, что время было около полудня, наступал аристон – первое принятие пищи. Вино налитое по-скифски, то есть не разбавленное по греческому обычаю на три четверти водой, сделало своё дело: едва справившись с едой Костас и Прокл уснули.

В дома Зенона и Оригена их рабы принесли счастливую весть: их мальчики живы, по крайней мере, пока.

Радостные отцы поспешили к церкви святого Лаврентия. Но было поздно. Префект Евдемон тоже узнал об этом и послал три лоха к церкви во главе с Калоподием сторожить преступников, получивших там убежище. Почти сотня воинов окружила храм. Они заняли все входы и выходы и не впускали и не выпускали никого кроме священников и других служителей церкви.

Толпа горожан плотно окружила церковь святого Лаврентия. Раздавались требования освободить приговорённых к смерти, раз их сам Господь бережёт.

Зенон и Овидий стояли в толпе, не зная, что предпринять. Их узнали и потребовали у Калоподия пропустить отцов к сыновьям.

Калоподий подумал немного и решил, что лучше уступить, потому что если толпа ринется к церкви, три лоха её не удержат.

- Только не долго, – хмуро предупредил он.

И отцы радостно направились к сыновьям. В церкви они растолкали спящих Костаса и Прокла. Юноши сначала не поняли, где они находятся, и кто их будит.

- Радуйтесь, мальчики, вы пока не в раю, – поведал им Зенон.

- Радуйтесь. Вот именно, что пока, – вздохнул Ориген.

Не успели отцы и дети наговориться, как появился Калоподий и сказал:

- Уходите. А то меня повесят вместе с ними, – он указал на юношей.

Костас и Прокл поникли головой.

- Мы с Зеноном что-нибудь придумаем, – успокоил их Ориген.

- И что мы будем делать? – уже в толпе спросил Зенон.

- Просить василевса, – ответил Ориген.

Вечером на Месе, главной улице Города в таверне Автонома собрались димархи прасинов и венетов.