— Ты прав, ты так прав.

Поскольку Гален ничего не сказал вслух, я не знала точно, в чем он был прав. Такое ощущение, словно между мужчинами состоялся диалог, который я не слышала, и лишь часть его они произнесли вслух. Я могла спросить или…

— Я сожалею, что ты несчастлив со мной, но тебе не удастся отвлечь меня от моего вопроса. Так что еще случилось, помимо моей тети?

— Некоторые из нас любят тебя сильнее, чем ты их, это старая тема, — ответил Рис.

— Перестань менять тему и не пытайся отвлечь меня эмоциональными проблемами, которые мы уже обсуждали. Это должно быть что-то очень плохое, раз ты снова поднял эту тему, Рис, — сказала я.

Он кивнул со вздохом.

— Довольно плохое.

Шолто встал, машинально отряхивая колени.

— Я не влюблен в Мерри и не жду, что она будет влюблена в меня. Мы заботимся друг о друге, и это уже больше, чем обычно можно получить от королевского брака.

— Так расскажи мне, что вы трое, то есть четверо, так скрываете от меня, — потребовала я.

Гален прижал Аластера так же крепко, как я Гвенвифар.

— Дело в членах твоей семьи с другой стороны.

— Под другой стороной ты подразумеваешь Благой двор?

Он кивнул, прижавшись щекой к макушке малыша с густыми черными волосами.

Шолто подошел к моей кровати и накрыл своей ладонью мою руку и наполовину убаюканную Гвенвифар, его ладонь была такой большой по сравнении с ребенком.

— Твой дядя, король Благого двора, тоже пытается получить разрешение увидеть детей.

Я уставилась на него.

— Моя тетя хочет увидеть потенциальных наследников престола Неблагих и внуков ее любимого брата. Это я могу понять, не будь она сексуальным садистом и серийным убийцей, мы бы позволили, но с чего, во имя всего святого, Таранис решил, что он имеет право видеть моих детей?

Рис подошел ближе.

— Он по-прежнему утверждает, что один из них, если не все, от него, Мерри.

Я покачала головой.

— Я уже была беременной, когда он изнасиловал меня. Они не его.

— Но ты была беременна всего несколько недель, никто этого не видел. Он настаивает, что ты забеременела уже после того, как он… был с тобой, — сказал Рис, и мне не понравилась долгая пауза, прежде чем он договорил.

— Что он сказал на самом деле, Рис?

— Он представил дело так, что теперь твое слово против его.

— Мы знали, что он станет отрицать изнасилование, но у нас есть доказательства того, что он это сделал. Экспертиза показала… — я даже сказать об этом не могла. Таранис, Король Света и Иллюзий, владыка Благого двора, золотого двора фейри, был моим дядей. Формально он был мне двоюродным дедом, братом моего деда, но так как сидхи не стареют, он не был похож на дедушку.

— Он утверждает, что все было по обоюдному согласию, но мы это и предполагали.

— Возможно, он сам поверил в свою ложь, — сказала я.

— Таранис никогда не поверит, что ты отказалась от него в пользу чудовищ Неблагого двора, — произнес Шолто.

— Это он чудовище, — возразила я.

Шолто улыбнулся, наклонившись и запечатлев нежный поцелуй на моем лбу.

— То, что ты вкладываешь в эти слова, говоря со мной, значит для меня очень много, наша Мерри.

Я посмотрела на его лицо, когда он отстранился.

— Таранис изнасиловал меня, пока я была без сознания, Шолто, и он мой дядя. Это чудовищно.

— Мне жаль, Мерри, но в качестве аргумента Таранис приводит в том числе и то, что ты ничего не помнишь. Он говорит, что ты дала свое согласие, а потом отключилась, и когда он заметил, что ты без сознания, было уже слишком поздно, — сказал Рис.

— Слишком поздно, чтобы остановиться? Слишком поздно, чтобы не спать со своей собственной племянницей? Слишком поздно для чего, Рис? — почти прокричала я.

Гвенвифар перестала сосать и заворочалась, словно ей не понравился мой крик. Я заговорила спокойнее, но не могла сдержать своих чувств.

— Ты сказал об аргументах, Рис. Таранис действительно пытается добиться официального права на посещение детей?

— Пытался, но наши юристы оспорили это прошение, и теперь Таранис настаивает на генетической экспертизе младенцев. Он так уверен, что один из них, если не все, будут его, думаю, он окончательно запутался в собственных иллюзиях.

— Он всегда верил в свою магию больше, чем следовало бы, — сказал Шолто.

— Когда-то его иллюзии могли стать реальностью, — напомнил Риз.

— Это было очень давно.

— Если тесты ДНК для него окажутся отрицательными, полагаю, закончится его время в качестве короля Благого двора, — сказал Рис.

— Если мы сможем доказать, что он узнал о своем бесплодии еще сто лет назад, но не сошел с престола, его могут казнить, — сказал Гален с той решимостью в голосе, какой я никогда прежде от него не слышала.

Я посмотрела мимо других мужчин на своего зеленого рыцаря.

— Ты желаешь его смерти?

— А ты нет? — спросил он, и в его зеленых глазах засветилась холодная ярость, что правда, то правда, и это было так на него не похоже.

— Желаю, — призналась я.

— Хорошо, — ответил Гален, и одно это слово не предвещало ничего хорошего. Тон был очень недобрым и безусловно опасным.

— Если правитель двора бесплоден, то его осудят все фейри, обреченные быть бездетными. Ни один король не останется на троне при таких обстоятельствах, — сказал Рис.

— Или королева, — добавил Гален.

Мы все посмотрели на него.

— Вот почему она согласилась отречься от трона, если у Мерри появится ребенок, она испробовала все современные методы лечения бесплодия и осталась бездетной.

— У нее же был сын, — тихо напомнила я. Когда я держала на руках своего ребенка, мне словно нужно было вслух добавить, что это я убила ее единственного сына. Он правда пытался убить меня и моих любимых мужчин, но я все равно убила его, и его смерть похоже лишила ее остатков разума.

— Келу было несколько сотен лет, и он был ее единственным ребенком. Она уже давно знала, что бесплодна, — сказал Гален снова с той решимостью, что не была ему свойственна. Принято считать, что с появлением детей люди становятся мягче, сентиментальнее, для кого-то, возможно, так и было, но Галену отцовство помогло найти стержень. Я хотела, чтобы он стал сильнее, но до этого момента не понимала, что с обретением силы будет потеряна часть его мягкости, что за каждым приобретением следует потеря.

Я, как и другие мужчины, всматривалась в его лицо. Мы все смотрели на моего нежного рыцаря и понимали, что, возможно, он больше им не был. В моей жизни есть мужчины, на чьи жесткость и защиту я полагаюсь, но до этого момента я и не осознавала, что также рассчитывала и на мягкость Галена. Глаза защипало, горло сжалось, я вот-вот заплачу? Не об изнасиловании, не о правовом беспорядке, а о потере Галеном нежности? А может, я буду оплакивать все это, все три пункта, может, я слишком расчувствовалась из-за гормонов, или просто, может быть, я буду рыдать, потому что Гален больше не заплачет.