Глава 31

В течение долгого замершего мгновенья мы просто смотрели друг на друга. Я ждала, когда меня зачарует, но хотя его кожа была, по выражению сидхов, поцелованной солнцем, как моя освещенная луной, а его лицо, как и все остальные части тела, казалось, было осыпано золотой пылью, в Фэйри по-прежнему оставались те, чья кожа была для меня гораздо прекраснее. Его голубые глаза были оттенка неба поздней весной, но глаза Риса были отчасти похожих цветов. В глазах Айслинга закручивались спирали, как будто кто-то нанес татуировки на его радужки, но опять же среди фейри встречались и более необычные глаза. Не думаю, что мой скептицизм связан с тем, что меня не растили на рассказах о его неотразимости, при которой от одного лишь взгляда тебя мгновенно одолевает неудержимая похоть, а то и настоящая любовь. Я попыталась всмотреться в черты его лица и нашла его действительно красивым, но считала Холода куда привлекательнее. Может, мое мнение и было предвзятым, но все же, несмотря на красоту Айслинга, он не был самым неотразимым из всех. Я сравнила его с моим отцом и пришла к выводу, что отец все равно остался самым красивым мужчиной из всех, что я когда-либо знала. Может быть, я предвзята, но разве такой и не должна быть любовь к кому бы то ни было?

Я улыбнулась, и Айслинг, взвыв от отчаяния, закрыл свое лицо обеими руками.

— Мерри, — позвал Гален.

Я подарила улыбку и тому, в кого была влюблена с четырнадцати лет.

— Я в порядке.

— Мерри! — окликнул Дойл.

Я повернулась, наблюдая за его высоким, темным телом, пока он размашистым шагом спешил к нам. Он двигался так быстро, что виднелась раскачивающаяся на ходу коса. Изодранная белая майка была похожа на реквизит стриптизера, предназначенный показывать его грудь и живот. Солнечный свет сверкал на серебряных серьгах его заостренных изящных ушей и оставлял блики на кольце в левом соске. Я просто смотрела на него, наслаждаясь видом и тем фактом, что он принадлежал мне, а я — ему.

Я снова повернулась к Айслингу, который прикрыл нижнюю часть лица рукой, как какая-нибудь девушка из гарема в фильме, так что были видны лишь его голубые глаза со спиралями оттенков. Я улыбнулась ему, и он закрыл глаза как будто от боли. Он вскинул вторую руку и спрятал за ее ладонью и свои глаза.

Я вдруг поняла, что он снова и снова бормотал:

— Нет, нет, нет…

Дойл схватил меня и развернул к себе. Он всматривался в мое лицо почти отчаянным взглядом, и что бы он там ни увидел, его это успокоило, потому что он улыбнулся. Мы обняли друг друга и поцеловались. И целовались долго и обстоятельно, пока меня не окутало ощущение солнечного тепла от его тела, словно парфюма, созданного плотью, теплом и любовью.

Поцелуй прервался, и мы отстранились друг от друга с улыбкой.

— Я люблю тебя, моя Мерри.

— И я люблю тебя, мой Мрак.

Его улыбка стала шире, и он скользнул ладонью по моим волосам.

— Позволь нам позаботиться о нашем павшем мужчине.

Я кивнула.

Мы шагнули к Айслингу, так и держась за руки.

— Айслинг, — позвал его Дойл, — ты не зачаровал Мерри.

Тот просто затряс головой, по-прежнему почти полностью скрывая свое лицо за ладонями.

Дойл опустился на колени возле него.

— Я видел твое лицо, когда Талан ударил тебя и сорвал маску, и я тоже не зачарован.

— Ты же видел, что случилось с Мелангеллой, — пробормотал Айслинг из-за щита своих рук.

Дойл коснулся его ладони, и Айслинг отшатнулся прочь, но Дойл снова до него дотронулся.

— Не трогай меня!

Дойл схватил обе руки Айслинга и только крепче сжал, когда тот попытался отстраниться.

— Для меня твоя кожа самая обычная, Айслинг, не прекраснее, чем у других сидхов.

Айслинг лишь качал головой, закрываясь руками и без остановки шепча:

— Нет, нет, нет.

Я опустилась на колени рядом с Дойлом, коснувшись плеча Айслинга. Он попытался отстраниться, но Дойл очень крепко его держал. Если бы он захотел вырваться из хватки Мрака, ему пришлось бы драться.

Я погладила его по плечу так же, как обычно успокаивают друга.

— Все в порядке, Айслинг. Я взглянула тебе в лицо, и это меня не одурманило, клянусь.

— Взгляни на меня, — велел Дойл.

— Нет.

— Айслинг, посмотри на меня.

Он опустил одну руку, только чтобы взглянуть поверх нее на Дойла.

— Ты не причинил мне вреда, Айслинг.

Мужчина закрыл глаза и прошептал:

— Ты не понимаешь.

Дойл прикоснулся ладонью к лицу Айслинга, заставив его полностью сосредоточиться на своих черных глазах.

— Опусти руки, Айслинг, опусти их.

Эти глаза со спиралями широко распахнулись, стали дикими, как у лошади, что вот-вот бросится вскачь, но он позволил медленно убрать свою другую руку от лица. Дойл обхватил его лицо своими большими темными ладонями, всмотревшись прямо в него.

— Тебе не нужно прятаться от нас, друг мой.

Я коснулась его руки, проговорив:

— Тебе больше не нужно скрываться, Айслинг, только не от нас.

Айслинг задрожал, а потом его начало колотить, как будто он замерзал, а не стоял на коленях под палящим солнцем. Одна серебристая слеза скатилась из уголка его глаза, затем другая, и еще, пока слезы не заструились по его лицу. Дойл приподнялся, чтобы поцеловать его в лоб.

Гален встал на колени по другую сторону от Дойла и, когда тот убрал свои руки от лица мужчины, так же поцеловал его в лоб, проговорив:

— Ты в безопасности.

Я обняла Айслинга со словами:

— С нами ты в безопасности.

Плечи мужчины содрогались, а плач обернулся почти истерикой. Он обхватил руками меня и Галена, так что фактически обнимал всех нас с Дойлом посередине, а мы в свою очередь обнимали его, позволив ему выплакаться.

Красные Колпаки и сидхи, которые были готовы вот-вот подраться, спокойно направились в дом, большинство из них не смотрели на нас. Только Джонти рискнул взглянуть, он кивнул мне, и я кивнула в ответ. Мы остались в одиночестве под теплым солнечным светом, эвкалипт наполнял мечты о вечном лете свежим целебным ароматом. Мы положили все сброшенные рубашки под тень большого дерева, чтобы не лежать на колючей сухой траве, и уложили Айслинга в центр, чтобы все могли прикоснуться к его голому торсу. Мы гладили и ласкали его не так, как любовники, а просто чтобы утолить его ужасный голод по прикосновениям, от которых он так долго вынужден был отказываться. Дети, чувствующие недостаток прикосновений, не могут правильно развиваться и погибают, даже если их хорошо кормят и заботятся, прикосновения гораздо важнее, чем признают большинство людей.

Сначала мы касались его спины и плеч, а затем он перевернулся, и мы скользнули руками по груди и животу. Мы втроем смотрели в его спиральные глаза, изучали кончиками пальцев его лицо. Я склонилась к нему, пока не рассмотрела, что черные спиральные линии составляли крошечные птицы, летящие из его глаз. Я вспомнила, как его тело взорвалось стайкой певчих птиц в увядших садах, скользнула взглядом по линии его скулы и спросила:

— Всегда ли эти вихри состояли из крошечных птичек?

— Они стали такими не очень давно, — мягко ответил он.

Гален выглянул из-за его головы, глядя Айслингу прямо в лицо вверх тормашками.

— Что-то не помню, чтобы они были крошечными птицами.

Айслинг рассмеялся, и его лицо осветилось таким счастьем, какого я раньше не видела; даже спрятавшись за вуалью, он был очень серьезным человеком.

— Птицы появились в глазах Айслинга еще до твоего рождения, Гален, — сказал Дойл.

Счастье Айслинга немного померкло, и не глядя ни на кого из нас, он попросил:

— Не могли бы вы распустить мои волосы и… прикоснуться к ним, пожалуйста?

Я посмотрела на Дойла и Галена. Они оба кивнули, и Гален улыбнулся. Айслинг сел, чтобы мы могли вынуть шпильки, сдерживающие плотно переплетенные между собой косички. Даже с учетом того, что нас было трое, потребовалось время, чтобы распустить все косы. Мы пропустили между пальцев его золотисто-белокурые волосы. Они не излучали свой собственный свет, как волосы Фенеллы, но сияли, отражая каждую частичку света, что лился на нас сквозь листья над головой.

Его волнистые волосы были длиной до лодыжек, густые и теплые, не такие мягкие, как у Галена или Холода, или даже как у Риса, а ближе по текстуре к волосам Дойла. Айслинг лег на живот, давая нам возможность ласкать и перебирать его сверкающие волосы, пока мы не разложили их вокруг него плащом.

Он глубоко, довольно вздохнул и приподнялся на локтях.

— Со мной связался кое-кто из дворян Благого двора. Они предложили мне трон.

— Когда? — спросил Дойл.

— Несколько дней назад.

— Почему ты не сразу рассказал нам об этом? — спросил Гален.

— Потому что думал, что вы меня выгоните, а мне больше некуда идти.

Я отвела его волосы назад, укладывая их на свои колени, словно зверушку, пока не смогла взглянуть в его лицо.

— Я бы не выгнала тебя из-за козней других дворян. Ты не больше меня контролируешь дворцовые интриги.

Айслинг посмотрел на меня.

— Ты не злишься?

— Не злюсь, — ответила я.

— При Благом дворе есть два лагеря, что желают увидеть тебя на троне.

— Сторонники сэра Хью и самого короля, но мне известно, что при Благом дворе, так же, как и при Неблагом, есть те, кто считает меня недостойной любого престола.

— Они опасаются, что твоя смертная кровь лишит их бессмертия так же, как это происходило на дуэлях.

— Я об этом знаю, и если уж быть честными, они могут быть правы.

Айслинг удивленно взглянул на меня.

— Значит тебя это тоже беспокоит.

— Да.

— Так ты примешь трон?

— Богиня и сама волшебная страна нарекли нас с Дойлом правителями Неблагого двора, но Благой ситхен не признал меня, когда я была там.

— Ты была частью дикой охоты, Мерри, ты не можешь быть королевой, не важно какого двора, и возглавлять охоту, — сказал Дойл.

— Имеешь в виду вообще? — уточнила я.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Нет. Когда ты являешься частью охоты, особенно когда ты охотник, в этот момент это твой единственный титул. Ты снимаешь корону, чтобы возглавить охоту, и вновь надеваешь ее, как только перестаешь быть охотником.