Хрисанф откладывал брак свой с нею в надежде назвать ее своею женой, когда она по убеждению сделается христианкой.

Однажды, когда она говорила ему о том, как они будут жить зимой в Риме среди общества, посещая цирки и праздники, он спросил у нее: «какая цель ее жизни?» Она сразу не поняла вопроса. Он разъяснил ей его.

— Всякий, — сказал он, — стремится к чему-нибудь. Какое твое стремление?

Она не ответила на его вопрос, а ответила ему другим вопросом.

— А твое? — спросила она.

— Всякий день стараться быть лучше, добрее, уничтожать в себе то, что я зову злом и пробуждать в себе добро.

— Но как это сделать? — спросила она, — и зачем?

— Зорко следить за собою и если заметишь в себе гордость, презрение, злобу, зависть, гнев, ненависть, отречься от них и делать противное. Усмирять дурные порывы души и поступать в отношении людей так, как бы ты хотела, чтоб они поступали с тобою. Тогда мы становимся лучше и счастливее. Разве можно быть счастливым, когда нас волнуют порочные чувства.

— Да, это правда, — сказала Дария, — в этом я согласна. Зависти и злобы я не знаю, но прежде чем я стала твоею невестой, мои богатые подруги оскорбляли меня, выказывая презрение к моей бедности, и гордость моя возмущалась и грызла меня. Зла я им не желала, но дала бы многое, чтоб унизить их в свою очередь. Когда я буду богата, я их ослеплю моими нарядами и убранством моего дома, и ты, Хрисанф, будешь гордиться моими успехами в обществе. Все будут говорить о нас и завидовать нам.

— О Дария, — воскликнул Хрисанф, — как можешь ты думать так низко. Нет, я не верю словам твоим — ты сказала все это, не подумав!

— Но разве не естественно так говорить и думать? — сказала Дария, вспыхнув от стыда и самолюбивой досады. — Я отплачу им тем, чем они меня преследовали!

Хрисанф, грустно покачал головой и высказал порицание такому образу мыслей.

— Что же сделать по-твоему, чтобы заплатить за зло? — спросила Дария.

— Простить и отплатить добром.

— Но кто же способен на это?

— Всякий, кто преследует в жизни мысль о совершенствовании самого себя и надеется за гробом на жизнь иную. Ведь ты веришь в будущую жизнь?

Дария опять смутилась.

— Я и об этом мало думала. Знаю, что Харон перевозит через Стикс тени умерших, то, что они делают потом, как живут, этого я не знаю.

— А я знаю. Созданные Творцом, мы посланы на эту землю на испытание, и если мы верили и любили Бога, если мы были милосерды, добры, честны, платили за зло добром, то будем достойны вечного блаженства.

— Моя религия этому не учит, — сказала Дария, — это очень утешительно, если б этому можно было поверить.

— Скажи мне, — произнес Хрисанф одушевляясь, — вот уже три месяца, как мы видимся постоянно, сказал ли я тебе хотя однажды что-нибудь низкое или безнравственное?

— Никогда, никогда, я за то и люблю тебя, что ты добрее и благороднее других.

— Стало-быть ты доверяешь мне; позволь же мне открыть тебе мою душу и высказать то, во что я верую и что я считаю истиной.

— Я боюсь, — сказала Дария.

— Чего?

— Ты поколеблешь мои понятия.

— Если ты боишься, стало-быть ты не убеждена в их истине.

— Нет, убеждена.

— Тогда выслушай то, что я в свою очередь считаю истиной.

Дария обещалась подумать и потом дать ответ. Через несколько дней между ним и ею произошел следующий разговор:

— Брак, — сказал Хрисанф, — одно из самых важных дел в жизни. Выбрав подругу, я не хочу делить с ней только мое состояние, удовольствия и честолюбивые замыслы. Я хочу найти душу, которой бы мог открыть мое сердце, хочу разделить с женой и радости, и печали, обязан любить ее здоровую и больную, красивую и старую, быть ее опорой и ее хранителем, работать для нее, если она бедна и лелеять ее всегда, относиться к ее недостаткам со снисхождением и стараться исправлять их советами и любовию, восхищаться ее добродетелями и стараться самому стать таким же.

— О, как ты добр, как ты благороден! Старую, безобразную любить едва ли можно, но я благодарю тебя уже за слова эти, полные возвышенных чувств.

— Но знаешь ли, кому я обязан всем тем, что тебе так нравится? Моему учению. Позволь мне передать тебе его — ты свободна принять или отвергнуть его, но сперва узнай его.

Дария согласилась. Тогда Хрисанф изложил ей учение евангельское, принес Новый Завет и стал читать его с нею.

Учение Христа при первом чтении прельстило ее, а когда она усвоила его себе вполне, то с одушевлением предалась ему. Она стала ревностно посещать христианские собрания и вступила в число оглашенных. Отец Хрисанфа, видя совершенное согласие жениха и невесты, вообразил, что сын его отступился от христиан и торопился свадьбой. Но Хрисанф и Дария отказались от языческого обряда, и тогда старый сенатор узнал, что Дария обратилась в христианскую веру, приняла крещение и уже обвенчана христианским епископом. Он сильно разгневался, но не прервал сношений с детьми, боясь навлечь на них нарекания города и тем открыть всем истину. Он навещал их и несмотря на свое неудовольствие и печаль не мог не согласиться, что молодые живут чрезвычайно дружно, что они не нуждаются ни в каких развлечениях, ибо находят один в другом все, чего требуют ум и сердце. Они жили скромно, мало тратили на себя и много раздавали бедным. Дария устроила за городом больницы и странноприимные дома, и всякий день с утра отправлялась туда, ходила за больными, раздавала пищу бедным и постоянно проповедывала слово Божие. Хрисанф делал тоже самое в мужском отделении больницы и странноприимного дома. Кроме того, у него была школа, в которой он учил христианских детей. День их был полон забот и хлопот на пользу ближнего, а вечером они сходились и поверяли друг другу и свои мысли, и свои чувства.

Жизнь их текла безмятежно и счастливо, в обоюдной привязанности, в добрых делах и молитвах. Но скоро неблагоприятные для них слухи стали разноситься по городу. Рассказывали, что Дария очень изменилась после замужества, оставила всех подруг и знакомых, носит простые платья и неизвестно, где проводит время. Затем весь Рим облетела весть, что Хрисанф и Дария — христиане. Власти римские вступились в это дело.

Однажды в дом Хрисанфа вошел центурион, окруженный солдатами, и сказал ему:

— Мне приказано взять вас обоих и отвести к префекту. Вы обвиняетесь в том, что принадлежите к христианской секте. Надеюсь, что вам легко будет доказать противное.

— Нет, — сказала Дария спокойно, — мы оба христиане.

Центурион взглянул на нее с удивлением. При виде ее красоты и молодости ему стало жаль ее.

— Не говори этого. Разве ты не знаешь, какая участь ждет тебя? Эдикты императора строго исполняются.

— Она сказала правду, — подтвердил Хрисанф слова жены, — и она, и я — мы христиане и не хотим ложью спастись от земного несчастия и мучений.

— Я вижу, что вы безумно стремитесь к погибели, — сказал центурион, — пеняйте на себя.

— Не к погибели, — произнес вдохновенным голосом Хрисанф, — а к вечному блаженству.

Центурион не понял слов верующих — они казались ему верхом безумия. Он пожалел в глубине души о молодом человеке и молодой жене его, которые держась за руки спокойно и смиренно стояли, ожидая приказаний. Стража окружила их и повела к префекту.

Там произошла та же сцена, те же требования принести жертву богам, тот же отказ и те же угрозы жестокой казни. Хрисанф и Дария были разлучены. Они вынесли и эту тяжелую разлуку со слезами, но без ропота, и были заключены каждый в мрачную, сырую, темную и зловонную яму. На Хрисанфа надели тяжелые цепи и обоих морили голодом. Тюрьму Дарии иногда отворяли и впускали в нее язычников, наиболее распаленных против христиан; они, входя, оскорбляли Дарию всякими словами, даже кидали в нее грязью и каменьями. Она выносила все терпеливо и со смирением. Хрисанф претерпевал также жестокие мучения. Его водили в храм языческих богов, приказывали поклониться им и, когда он отказывался, жестоко мучили. Многие будучи свидетелями его ужасных страданий приняли христианство. Между такими находились трибун римский Клавдий и его два сына.

— Твой Бог, — сказал ему Клавдий, — Бог истинный, и мы умоляем тебя, научи нас молиться Ему.

Когда в Риме стало известно, что Клавдий и все его семейство приняли святое крещение, их отвели на берег моря, привязали на шею тяжелые камни и утопили. Многие солдаты, удивляясь твердости Клавдия и терпению его, приняли также христианство и погибли смертию мученическою.

Император, услышав о непоколебимой вере и твердости Дарии, приказал привести ее к себе. Убедившись, что ни просьбы, ни угрозы не могут поколебать ее, он приказал заключить ее в одном из подземельев Колизея. Туда же впустили льва, привезенного из пустыни, но к удивлению стражи, лев спокойно лег у ног ее и не позволял никому приблизиться к ней. Убедясь, что зверь защищает Дарию от всякого, кто бы хотел обидеть ее, вооруженные солдаты вошли туда и хотели выгнать льва из подземелья, но лев бросился и схватил одного из солдат. Он опрокинул его и готовился растерзать, но услышав, голос Дарии, выпустил его из когтей своих. Лев повиновался Дарии, как послушная, ученая собака.

— Если не хотите быть растерзанными, — сказала узница солдатам, — уйдите скорее отсюда, вы видите, что Божие милосердие хранит меня. О Римляне! Недалеко то время, когда все вы уверуете во Христа.

Удивленные и испуганные солдаты удалились; они были уверены, что Дария обладает чарами и укротила ими льва.

Солдаты пришли к претору и рассказали ему о всем, что с ними случилось. Претор, видя, что все меры, принятые против Хрисанфа и Дарии напрасны и только служат к большему прославлению имени Христова, приказал вывести Хрисанфа и Дарию из города. Муж и жена встретились после мучительной разлуки, и внутреннее чувство сказало им, что это свидание их есть последнее на сей земле. Они взялись за руки и пошли покорно за мучителями, благодаря Бога, что своими страданиями могли обратить стольких людей на путь истинный. Многочисленная толпа следовала за ними.