Глава 26.

Алекс ничего не упоминал о письме в своих сообщениях. Ни единого слова. И его нельзя винить. На его месте я бы тоже, наверное, притворилась, что не читала такой дерьмовой, ужасной истории. Он, наверное, даже не знает, что мне сказать.

Я спускаюсь вниз, чувствуя, как меня тошнит от всего этого. У меня есть много причин для раскаяния, но я сожалею, что отправила это письмо больше, чем о чем-либо еще. Понятия не имею, что будет с ним сегодня вечером. Надеюсь, что это не будет неловкой катастрофой, но ...

Я столкнулась с папой в ту же секунду, как ступила на нижнюю ступеньку.

— Черт возьми! — Он драматично прижимает руку к груди и отшатывается назад, пока не ударяется о стену. — Я думал, ты уже съехала. Ходили слухи, что в твоей комнате поселилось какое-то ночное существо. Я собирался начать взимать с него арендную плату.

— Однажды, папа. В прошлом году я каждый день вставала рано. Не стесняйся, дай мне поблажку.

— Знаю-знаю, — говорит он, обнимая меня за плечи и ведя на кухню. — Я просто прикалываюсь над тобой. Подумал, что ты оценишь, но вижу, что ты сейчас немного чувствительна. Я был удивлен, что ты вернулась вчера. Думал, что ты будешь выжимать максимум из каждой секунды в хижине. Мама сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Все в порядке?

Вау. Наверное, мне не стоит слишком удивляться, что мама опять солгала. В конце концов, я же сама сказала ей это сделать. Хотя даже рада, что она придумала это оправдание. Иначе было бы трудно объяснить мое раннее возвращение.

— Да, конечно. Я просто чувствую себя немного не в себе из-за погоды, вот и все. Решила, что будет разумнее отправиться домой, пока не свалилась с простудой.

Папа отпускает меня, делая крест указательными пальцами, как будто он предупреждает демона.

— Если ты заразишься, держи свои микробы при себе, чтобы весь дом не умер от твоей чумы, — говорит он, снова изображая ужас. Чертов дурачок. — Ты хочешь омлет? Очень острый, как раз как ты любишь. Это может уничтожить все, что тебя беспокоит, прежде чем оно сможет взять верх.

— Конечно. Спасибо, пап.

Он принимается за работу, громыхая по кухне, стуча кастрюлями по столешницам, еще более громко, чем обычно. Я сажусь за стойку, наблюдая, как он устраивает беспорядок.

— Твоя мама повела Макса в кино, — говорит он. — Знаю, что она рассказала тебе о Гейл. Она плакала все утро. Я велел ей убираться из дома. Жаль, что ты приболела. С Максом не плохо, но я думаю, что она предпочла бы, чтобы с ней сегодня тусовалась ты. Еще одна девушка, знаешь ли.

О, уверена, что она скорее выколет себе глаза, чем проведет весь день со мной. Я единственный человек в мире, который знает ее маленький грязный секрет. Как правило, из своего печального опыта я поняла, что люди не любят проводить много времени с людьми, которые знают все о их проступках. Ваш вид только напоминают им о совершенных преступлениях, и они сделают все, чтобы избежать встречи с вами любой ценой.

— Да, очень жаль. Мне так жаль доктора Кумбса, — бормочу я.

— Да, бедный парень. Не знаю, что бы я сделал, если бы когда-нибудь потерял твою маму. Боже, даже думать об этом невыносимо.

Нормальные, повседневные высказывания вроде этого уже начали приобретать для меня гораздо более глубокий смысл, и я чертовски ненавижу это. Презираю себя за то, что оказалась в таком положении. Мой отец понятия не имеет, насколько он был близок... или близок... к тому, чтобы потерять маму. Но только не в автокатастрофе. Из-за парня по имени Дэн, ее босса, который сидел за нашим обеденным столом со своей женой и ужинал с нами больше раз, чем я могу вспомнить.

Жена Дэна знала что-нибудь о том, что ее муж трахал мою мать? И что на самом деле сделает папа, если узнает? Какая-то часть меня думает, что он бросит ее. Другая часть подозревает, что он останется, хотя бы попытается спасти их брак, потому что он именно такой парень, и это просто разбивает гребаное сердце.

Папа будет раздавлен. Ему будет больно, и все же он останется, ради Макса и меня, и ради всех тех лет, что они с мамой прожили вместе, но каждый раз, когдан будет смотреть на нее, он будет видеть все это в своей голове, представляя каждый последний поцелуй и ласку, и это будет съедать его живьем.

— Сил? Земля вызывает Сильвер. Что случилось? Ты выглядишь так, будто собираешься разрыдаться. Моя стряпня действительно не так уж плоха.

— О, я знаю. Я… это просто... это мои носовые пазухи, вот и все. — Вытираю глаза тыльной стороной ладони, радуясь, что вовремя спохватилась, прежде чем действительно заплакала. — Лук не помогает. Мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется.

— Шутки в сторону, почему бы тебе не вернуться в постель, дорогая? Я могу принести это тебе, когда все будет готово. Тебе, наверное, надо отдохнуть.

Я хочу остаться здесь с ним, слушать его глупые насмешки и смеяться над ним, но, честно, не могу доверять себе. Чувствую, что сейчас растворюсь в луже страданий, и это было бы очень, очень плохо.

— Спасибо, папа. Ты самый лучший.

Я встаю и направляюсь к лестнице. Это глупо и кажется слишком очевидным, но останавливаюсь у подножия первой ступеньки, оглядываясь на него через плечо.

— Эй, пап?

— Что случилось, малыш?

— Я люблю тебя.

Его глаза округляются и становятся огромными как серебряные доллары.

— Вот дерьмо, Сильвер. Ты, должно быть, действительно больна.

Я проскальзываю в свою спальню, когда слышу, как он кричит мне вслед на лестнице.

— Но я тоже люблю тебя, милая!

Мама и Макс возвращаются из кино около пяти. Я не спускаюсь вниз к обеду. Просто... не могу заставить себя сидеть и убедительно притворяться. Я бы потерпела неудачу. Огрызалась бы на нее, а папа выйдет из себя. Он ни за что не согласится с тем, как я отношусь к маме, когда, по его мнению, она скорбит о смерти своей лучшей подруги.

Если быть честной, то она скорбит о своей подруге. Она просто ещё ощущает себя чертовски виноватой, потому что чувствует ответственность за несчастный случай, который убил Гейл, и что ее тайна была раскрыта, и она предстала в качестве лживого чудовища. Я могу представить, что это, по крайней мере, должно быть выносом мозга.

Мама ложится спать до смешного рано, закрывшись в спальне. В девять я спускаюсь вниз и стучу в дверь папиного кабинета, зная, что он все еще сидит за своим столом и усердно работает.

— Входите на свой страх и риск, — говорит он из-за двери.

Я вхожу в его кабинет, папа трет глаза, свет от экрана компьютера отбрасывает голубое сияние на его лицо.

— Тебе уже лучше, малыш? — спрашивает он.

— В основном.

— Ну, если тебе нужны деньги, то лучше бы они были на что-нибудь хорошее. Пиво. Пистолет. Доза кокаина.

Он шутит, потому что безоговорочно доверяет мне и знает, что я никогда не буду иметь ничего общего с незаконным огнестрельным оружием или сильнодействующими наркотиками. Стыд режет меня холодным, неумолимым ножом под кожей. Я именно та хорошая девочка, какой он считает меня сейчас, но так было не всегда. Отнюдь нет. У него был бы сердечный приступ, если бы он хоть немного представлял, в какое дерьмо я была втянута с Кейси.

— Мне не нужны деньги, папа. На самом деле мой сберегательный счет выглядит довольно здоровым. Я хотела попросить еще кое о чем.

Он смотрит на меня, откинувшись на спинку стула.

— Звучит зловеще.

— Я хочу переночевать у Алекса. — Ужасно краснею, как только выговариваю эти слова. Боже, это была плохая идея. О чем, черт возьми, я думала, когда вот так выпалила все это? Мой отец выглядит так, будто ему трудно глотать.

— Прошу прощения? Алекс? Твой ученик по игре на гитаре? Тот, что с мотоциклом и всеми этими тюремными татуировками?

— Это не тюр… не важно. Да, тот парень, который приходил сюда на днях. Он и я... мы вместе.

— Иии... — он качает головой и надувает щеки. — Ты говоришь мне это на обороте просьбы пойти и провести ночь в его доме?

— Да. Я знаю. Просто сумасшедшая.

Он смеется, но я вижу, что ему не по себе.

— Как давно вы с ним встречаетесь?

— Не долго. Пара дней.

— Боже, Сильвер. Ну же, что ты ожидаешь от меня? Ты действительно думаешь, что я соглашусь?

— Он живет в парке Солтон-Эш. Один. В трейлере.

— Боже правый…

— У него было несколько стычек с законом. Но ничего страшного. Ничего ужасного.

— Сильвер, если ты пытаешься сделать так, чтобы твоя просьба звучала менее безумно, то ты направляешься не в ту сторону.

— Просто выкладываю все карты на стол, папа. Предоставление тебе всей информации, какой бы плохой она ни была, кажется самым разумным вариантом. Я знаю, что это радикальный подход. Просто надеюсь, что ты оценишь мою честность и поверишь, что я знаю, что делаю.

Он бросает на меня обеспокоенный, растерянный взгляд, граничащий с раздражением.

— Черт возьми, Сил. Неужели ты не можешь просто соврать мне, как любой нормальный подросток? Иногда незнание — это блаженство.

Это ударяет меня, как десятитонный груз. Иногда незнание — это блаженство. Папа бы все еще говорил так, если бы знал, чем занимается мама? Понятия не имею. Неужели я так откровенна с ним сейчас, потому что заставила маму солгать ему и теперь чувствую себя чертовски виноватой? Абсолютно, на все сто процентов, да.

— Мне показалось, что я должна была честно тебе все объяснить, — бормочу я.

— А если я скажу «нет»? Ты собираешься устроить какой-нибудь грандиозный побег и спуститься по шпалере в три часа ночи? Потому что я не хочу беспокоиться о том, чтобы установить какую-то импровизированную сигнализацию по периметру участка так поздно вечером.

— Нет, папа. Чёрт побери. Я не настолько гибкая, и ты это знаешь.

Он фыркает и сердито смотрит на меня.

— Это какой-то кармический пинок под зад из-за всего того дерьма, что мы с твоей мамой натворили, когда учились в старших классах, не так ли?

— Держу пари, что ты не спрашивал разрешения у Ноны и дедушки.

Он смеется.

— Нет, точно, нет, и твоя мама тоже. Мы были ниндзя, Сильвер. Ниндзя. Они никогда ничего не подозревали.