Глава 12.

— Эй, Макси! Серьезно, чувак. Где, черт возьми, твои шорты? Мы же опоздаем!

Я уже обежала весь дом в поисках футбольной формы Макса, но мальчик теряет все, к чему прикасается, и до сих пор его больше интересовал «Call of Duty», чем помощь мне в поисках его вещей.

Даже не собиралась брать его сегодня на тренировку, но папа сумел уговорить меня на это — у него будет достаточно времени, чтобы продолжить работу над своей статьей для журнала «Architect's Digest». В обмен он пообещал, что я получу ключи от коттеджа в эти выходные, так как в понедельник День Труда, а также полный бак бензина, чтобы я могла сама доехать до озера. Меня радует мысль о том, чтобы быть там одной, только с моей гитарой и книгами для компании. Семьдесят два блаженных часа одиночества? Да, это будет рай на земле. Конечно, папа понятия не имеет, что я поеду туда одна. Собственно говоря, я ему не лгала. Ладно, недоговорка — это тоже ложь, но вряд ли я виновата, что он не проявил должной осмотрительности. Последние два года мне разрешали пользоваться хижиной на озере, потому что девочки всегда ездили со мной. Группе из пяти девушек, собравшихся вместе в лесу, вооруженными перцовым баллончиком, было позволено моими родителями без присмотра отправляться в крошечную бревенчатую хижину, которую мой дед построил на берегу озера Кушман еще в шестидесятых годах.

Однако с прошлой весны я ездила туда одна, и ни мама, ни папа не удосужились спросить, собирается ли кто-нибудь из моих друзей поехать со мной. Они так предполагали, то есть... они были слишком поглощены своим собственным дерьмом, чтобы достойно воспитывать свою единственную дочь.

На этот раз полное отсутствие их интереса к моей жизни обернулось в мою пользу.

— Макс! Клянусь Богом, я сожгу твою игровую приставку, если ты не дашь мне хоть какой-то ключ к разгадке, приятель!

Внизу раздается громкий треск, за которым следует глухой удар, а затем звук шагов, стучащих по лестнице. Мой брат врывается в свою комнату, где я по щиколотку увязла в одежде, сваленной на пол его спальни; щеки пылают, глаза сверкают от раздражения. Как и большинство одиннадцатилетних мальчиков, Макс очень серьезно относится к угрозам своей PlayStation.

— Я даже футболом больше не интересуюсь. Я же сказал папе, что не поеду, так что ты тоже можешь остановиться.

— Ну, папа сказал мне, что тебе вообще-то надо идти, так что найди свои шорты. Если через пять минут тебя не будет в машине, будут последствия.

Рыча, как маленький гребаный дикарь, Макс начинает рыться в своей одежде в поисках своих неуловимых футбольных шорт. Я хватаю свою сумку и спускаюсь, пытаясь решить, какую книгу почитать, пока буду ждать окончания занятия Макса. Не виню ребенка за то, что он не хочет идти. Снова идет дождь, слои тумана скользят по верхушкам деревьев, которые покрывают горный склон напротив дома, и холод, кажется, проникает в мои кости.

Я буду в безопасности и тепле в машине, но Макси промокнет до нитки и покроется грязью меньше, чем через пять минут. И это мне напомнило…

— Я забираю фургон, папа!

— А ты не можешь отвезти его на своей машине? — кричит он из своего кабинета.

— Без вариантов, приятель. В прошлый раз мне потребовалась неделя, чтобы убрать грязь с сидений. Я почти уверена, что она все ещё на ковриках. Больше не буду иметь с этим дело.

— Да ладно тебе, Сил. У меня нет времени чистить фургон!

— Я все понимаю. Но ты взрослый человек с шестизначной зарплатой. Ты можешь позволить себе, чтобы кто-то другой позаботился об этом. Увидимся через час! — Я хватаю его ключи, не обращая внимания на его ворчание, доносящееся из-за двери кабинета, и иду ждать Макса в фургоне. Я уже готова была надавить на клаксон, когда он выбегает из дома, краснощекий, но одетый в полный комплект, футбольные бутсы и все такое. Он захлопывает за собой дверцу машины и плюхается на сиденье, скрестив руки на груди.

— Мне нужен твой мобильный телефон, — сообщает он мне.

Я переключаю коробку фургона на задний ход и отъезжаю.

— Зачем?

— Я должен был тусоваться с Колтоном и Джейми в игре. Мне нужно сообщить им, что меня похитили.

Несмотря на все свои недостатки, мои родители придерживались своего мнения об одном: Макс не получит сотовый телефон до старшей школы. Мне пришлось жить по этому же правилу, поэтому я ему сочувствую. Однако маленький монстр запомнил все номера своих друзей, и он постоянно тянет руки к моему телефону. Если я не дам его, следующий час будет ужасным. Выбираю самый быстрый и легкий путь к мирной жизни и передаю ему телефон.

Он начинает яростно печатать.

— Мама сегодня утром плакала, — говорит он.

— Что? Что значит «она плакала»?

— Я слышал её в душе.

Небо темнеет. Я не потрудилась включить музыку, так что нет ничего, что могло бы заглушить глубокий, низкий раскат грома, который звучит вдалеке.

— Я уверена, что она не плакала, Макс. Возможно, она что-то напевала себе под нос. Трудно сказать, что происходит, когда вода течет.

— Сильвер. Мне уже одиннадцать, и я не идиот. Я знаю, как это звучит, когда кто-то плачет. Она плакала совсем как тогда, когда умер дедушка.

Когда три года назад умер наш дедушка, мама не просто плакала. Она безутешно рыдала, и звук ее боли украл самые последние осколки моей невинности. Я никогда не видела такой муки на чьем-либо лице и не слышала ее раньше, и я точно знала, что была свидетелем самого низкого, самого мучительного момента в жизни моей матери, когда она лежала в позе эмбриона, рухнув на пол коридора, прижимая телефон к груди.

Если она плачет в душе, тогда... нет. Этого просто не может быть. Я бы ее услышала. И кроме того, должно было случиться что-то невероятно плохое, чтобы она так расстроилась. Папа отвел бы меня в сторону и предупредил, даже если бы мама попыталась скрыть это от меня.

— Это могло быть и видео, приятель. Или, может быть, песня.

Макс пыхтит, тыча пальцем в экран телефона все быстрее и быстрее.

— Как скажешь. — Он ненавидит, когда ему не верят. Это его фишка, его спусковой крючок, единственная вещь, которая заставляет его огрызаться и вести себя так, будто он чертовски одержим. Мама всегда говорит, что мы никогда не должны сбрасывать его со счетов или отмахиваться от него, и что иногда лучше просто посмеяться над ним. Я как раз собираюсь это сделать, когда слышу шуршащий звук отправляемого им сообщения.

— А кто такой Алекс? — спрашивает он.

— Что?

— Алекс. Ты получила от него сообщение.

Я почти сворачиваю машину с дороги.

— Дай мне телефон. Дай его мне, Макс!

— Не волнуйся так. Он просто сказал, что будет торчать дома с папой, пока мы не вернемся. Ты что, забыла, что он приедет?

— О боже мой! О мой гребаный Бог. Нет. Неееет. Нет-нет. Нет. — У меня перед глазами все расплывается. Срань господня, у меня перед глазами все расплывается. Я ни хрена не вижу.

— Стеклоочистители, Сил, — говорит Макс.

О. Дождь усилился. В конце концов, я не ослепла от чистой паники. Включаю дворники на лобовом стекле, и они отчаянно бьют по стеклу, сметая реку воды в сторону, когда я въезжаю на парковку футбольного клуба Макса. Ставлю фургон на стоянку и выхватываю телефон у брата, мои руки дрожат, когда я читаю сообщение, высветившееся на экране.

Алекс: просто соскучился по тебе. Все готово и ждет нашего урока. Твой отец кажется крутым. Очень интересуется моим байком. Мы будем торчать в гараже, пока ты не вернешься.

Трахни меня, бл*дь, боком. Бл*дь. Что, черт возьми, происходит прямо сейчас? Как, во имя Селин Дион, все это произошло? Алекс там? В доме? Он с моим отцом, и они... они тусуются в этом чертовом гараже? Папа уже много лет ни ногой не ступал в гараж. Я могу только представить, о чем он сейчас думает. Едва чувствую свои пальцы, когда печатаю сообщение для него и отправляю, совершенно встревоженная.

Я: Прости, папа. Ты можешь сказать Алексу, чтобы он ушел. Я отменила наш урок. Должно быть, он забыл.

Ха. Забыл. Скорее, он разозлился из-за того, что я отказалась подчиниться его требованиям, и теперь он пытается прогнуть меня. Слишком хорошо представляю себе эту сцену — Алекс, прислонившийся к ржавому верстаку отца, руки в карманах, чертовски сексуальный с его нелепой улыбкой и нелепыми глазами, и... холодный узел страха начинает формироваться в моем животе. О чем, черт возьми, они вообще сейчас говорят? Мы с Алексом почти не разговаривали друг с другом, и наши высокопарные разговоры в основном вращались вокруг того факта, что я подверглась сексуальному насилию.

Он не стал бы говорить об этом моему отцу.

Он бы не стал этого делать…

Или стал?

Милый гребаный Иисус.

— Мы можем просто вернуться, если хочешь, — говорит Макс. — Здесь очень холодно. На данный момент можно с уверенностью сказать, что никто из нас не хочет быть здесь.

Я сижу очень тихо, на секунду обдумывая этот вариант. Может, нам стоит вернуться? Каждая часть меня кричит, чтобы я сожгла резину до самого дома и попыталась спасти ситуацию, но есть также часть меня, которая выступает против этого варианта. Если я вернусь туда в панике, то дам Алексу именно то, что он хочет. Б4уду реагировать так, как он, несомненно, ожидает от меня, а я не хочу доставлять ему такого удовольствия. Это означало бы, что он победил, а Алекс Моретти никогда, бл*дь, не победит. Я буду сидеть здесь, в машине, и заставлю Макса играть под дождем, если это означает, что я стану более сильным человеком.

— Прости, Макси. Если ваш тренер все еще думает, что вы, ребята, можете играть, то и я тоже. Вперед.

Разочарованный, он бросает на меня предательскую гримасу, когда открывает дверцу машины и выходит в дикую погоду. Прежде чем захлопнуть за собой дверь, он самым серьезным тоном говорит:

— Если я умру от пневмонии, это будет твоя вина. Я буду преследовать тебя, Сильвер. И у меня это будет очень хорошо получаться. Ты так испугаешься, что, наверное, захлебнешься собственным языком и умрешь.