– Самое простое объяснение, – перебивал старика Гущин, – я просто задумался и перепутал лево-право. Не подкопаешься под работу спецслужб, дед! Чистая работа!
В конце 1973 года у Федосеева состоялся разговор с матросом 1 класса теплохода "Михаил Лермонтов" Гущиным Александром. Михаил
Исаевич навел справки и уяснил, что Александра на теплоходе называют бабником, а кое-кто говорит, что это просто "пьянь корабельная".
Увидев на лайнере красивую женщину, Александр сразу навострялся познакомиться с ней, пытался заболтать и очаровать её, по его выражению, старался увести её "за Калинкин мост, под ракитов куст".
– Ты же можешь потерять работу, делец! Бабник! Судя по вопросам, судя по разговору твоих в кавычках друзей, разговору о дупле, печи, печниках и шоколаде у тебя спрашивают или провоцируют, не делал ли ты секса в попочку! Берегись! Этот крутой компромат тебе не преодолеть!
– В попочку? А что, это интересно. Надо попробовать. Ты сам-то пробовал? – вопрошал, смеясь Александр.
– Дырка, палка и скакалка это фишка КГБ. Я вот открыл неоткрытый доселе гравитон, нашел массу фотона на теле девушки.
– Тьфу! – плевался Федосеев, – Придурок! Гравитон! Сермяжный философ! Исходя из твоей беседы с Георгием Апаковым, он знает, что ты на судне давал девице-официантке член в рот! Она тебе делала минет! Это сильнейший компромат!
– Она, если применять твои методы определения, сотрудница КГБ.
Завербовать хотела. Вот и получила. Комитету государственной безопасности обычно даю х… в рот, – отвечал простой, как правда, океанский философ.
– Уволят! – горячился дед Лапа. – Недавно женился, а кто тебя кормить будет? Тем более, что Главному разведывательному управлению ты нужен один, без семьи. Разведка обязательно донесет твоей жене, что ты океанский Казанова.
Александр отвечал, снисходительно глядя на друга-приятеля:
– Ты точно бывший гебешник. Только грязь и видишь. А я не
Лермонтов не Пушкин, я простой бармен Кукушкин. (Примечание цензора: Имя и отечество бармена Кукушкина изъято из произведения, как и фамилии остальных барменов и официантов, которые составляли на теплоходе "Михаил Лермонтов" основную боевую группу разведчиков, составлявших моральные досье на иностранных пассажиров для их последующей вербовки).
– То, что я практически освоил работу штурмана без образования, ты это не замечаешь. Что я практически единственный из матросов, кто уже кумекает по-английски. В школе, кстати, немецкий изучал. Как философ нашел форму протона. Число протона, кстати, 369036, форма его – тетраэдр. Нейтрон боле на 536 единиц. А жене не изменяю.
Одиссей изменял своей Пенелопе? Мою жену, кстати, тоже зовут
Пенелопа. (Примечание эксперта: жену Александра действительно звали необычным именем Пенелопа, она не изменяла своему мужу. Но русской
Пенелопы быть не может, пока существует КГБ и ГРУ. Читайте исповедь Федосеева далее).
Федосеев оказался прав, жене морехода доложили о якобы похождениях матроса Гущина на теплоходе. Пенелопа погоревала, погоревала и мужа простила. Но КГБ не был бы КГБ, если бы все не доводил до конца. Пока нестандартный матрос был в рейсе, у подруги
Пенелопы, Людмилы Баран случилась свадьба. Свадьба была в общежитии на Московском проспекте 195. В том же общежитии, где на третьем этаже снимали комнату Пенелопа и Александр. На свадьбе Пенелопу подпоили, сотрудник ГБ Ветров Степан, кстати, тот самый друг Гущина, уложил её спать, затем привел и уложил в постель, под бок Пенелопе её одноклассника, земляка, некоего Моргушкина.
До рейса на теплоходе "Михаил Лермонтов" Степан Ветров "случайно" вдруг встретил Александра и пригласил к себе в гости. Ветров сам для
Александра готовил фирменное блюдо, следя за вазомоторными реакциями приглашенного и его психологическим состоянием. Блюдо было в виде жареной картошки, которая шипела в масле и с помощью нейролингвистического кодирования мозга подопытного должна была пробудить память и вызвать страх у недоумка, который никак не хотел вербоваться.
Когда Гущин пришел в Ленинград, через сотрудников Трефиловых, тех, что жили на втором этаже, ГРУ невзначай сообщило Александру, что жена ему изменяет. Александр напился вдрызг и предался пьянке.
Его успокаивал его приятель Лисунов, который сопровождал по ресторанам этого рогатого пьяницу, вместе со своим другом по фамилии
(Примечание эксперта: эта фамилия засекречена по соображениям государственной безопасности). Протрезвев и поговорив с дедом
Лапой, который прибыл за сведениями, Гущин вдруг остепенился, помирился с Пенелопой и уехал в отпуск один, к старшему брату в Якутию.
.
Вернее Александр не уехал, а улетел на самолете из аэропорта
Пулково. История путешествия в литературном рассказе авторов из исповеди полковника ГРУ Федосеева Михаила Исаевича выглядит так.
В аэропорту к рогатому горе моряку вдруг подошел молодой рыжий прапорщик и попросил ручку для заполнения корешка билета, куда надо было вписать паспортные данные. Выяснилось, что прапорщика зовут
Никодим, что летит он в Тынду через Иркутск, на том же самолете, что и Александр. (Примечание цензора: Имя прапорщика вымышленное, настоящая его фамилия засекречена, так как он является секретным сотрудником ГРУ, и выполняет особо важные государственные задания).
Никодим рассказал своему случайному попутчику, что ему 25 лет, ранее он жил в Бобруйске, учился, нес общественные нагрузки, отец у него русский, мама тоже русский, что он не судим. Недавно окончил школу прапорщиков и теперь направляется к месту своей службы. В полете у самолета Ил-18 заглох правый мотор, пилоты долетели до города Свердловска на трех моторах и по расписанию приземлились.
Александр умудрился, пока ремонтировали мотор, съездить из аэропорта
Кольцово в город, посетить памятные ему места и выполнить кое-какие поручения деда Лапы. Ездил он на такси, и в дороге слушал бредовые речи таксиста кегебешника. Мотор починили, пассажиров пригласили на посадку. Прапорщик крепко спал в кресле, приоткрыв один глаз. Гущин его разбудил. Никодим был вечно благодарен моряку за авторучку, которую тот ему предоставил в Ленинграде, а за то, что Александр не оставил его в городе Свердловске и разбудил, Никодим клялся в вечной дружбе.
В Иркутске выяснилось, что у друзей есть целые сутки до следующих самолетов. Гущину надо было лететь в город Олекминск, Никодиму в
Тынду. Прапорщик срочную армейскую службу проходил в Иркутске, он и пригласил Александра к своей девушке, которая жила в городе.
– Будет рада моему приезду, – говорил Никодим, – она и тебе девушку приведет, ты как, не против?
– Посидеть в тепле, выпить, отдохнуть, всегда не против, – отвечал рогатый мореход, – выпивку надо купить.
Надо сказать, что дело было зимой, в Сибири тогда были лютые морозы. Никодим заверил, что в благодарность за хорошее отношение к нему он сам купит выпивку и из иркутского магазина притащил в такси настойку "Стрелецкая", бутылок восемь.
– Ведро настойки купил, – размышлял Александр, – и что это за настойка такая?
Когда друзья прибыли на место, дверь им открыла пожилая неопрятная женщина, на перемотанных грязными тряпками костылях. Она была полу-парализована, непослушные ноги волочились за костылями.
Лицом женщина была неславянским, скорее азиатским. У нее, как говорят острословы, было много-много лица и мало-мало глаз. Друзей пригласили в комнату, женщина обрадовалась, когда увидела Никодима, умчалась на кухню, с такой скоростью, с какой позволяло её состояние. В комнате объявился ребенок лет семи, непонятного пола весь в соплях, судя по его ответам, это был олигофрен, дебил или нечто в этом роде. Женщина вернулась вскоре в новом платье и с совершенно новыми и чистыми костылями. С необыкновенной быстротой был накрыт стол. После первой рюмки настойки Александр, сморщившись, понял, почему на Руси был Стрелецкий бунт. Улучив минуту, когда женщина отлучилась, он спросил Никодима: