Приободренная моей внезапной остановкой, группа детей начала подкрадываться ближе. Они окружили меня свободным полукругом, остановившись вне досягаемости. Пикси посмотрела на меня и сказала: «О, ты не выйдешь — она, казалось, была неофициальным представителем группы. Большинство других не сказали ничего более сложного, чем «новая девушка», без подсказки. — Не уйдешь, пока не придет время.»

«Понятно, — сказала я, не двигаясь. — Это хорошая информация».

«Хорошая и плохая не имеет значения — нет смысла бежать. Всадник или наездник, это не твое решение, и если будет второе, ты пойдешь в конюшню. Если первое, ты присоединишься к нашей компании… на время. В ее улыбке не было мягкости. — Наживать врагов у единственных друзей, которых ты здесь найдешь, неразумно».

«Может быть, ей нужны враги, — сказал Кентавр».

«Ни кому не нужны враги, — ответила Пикси»

Учитывая, что я добровольно вошла в земли слепого Майкла, я не была уверена, что квалифицируюсь как умная.

«Что происходит сейчас? — спросила я, сохраняя голос ровным. Они избегали света свечи, но это не может длиться вечно. В конце концов, воск сгорит, и они заберут меня.

«Теперь подождем, — сказала Пикси».

«Мы ждем Его, — добавил Уриск шипя».

«Он придет.»

«Потому что ты здесь.»

«Новенькая».

«Новая кровь».

«Всадник или наездник».

«И, может быть, он возьмет одного из нас, когда он заберет тебя».

«Всадник….»

«…. охота…»

«… туда где ждет тьма…»

«Он отвезет нас домой. — это последнее было от Роана, который сунул большой палец в рот, когда он закончил говорить. Его клыки аккуратно прилегли вокруг него, едва коснувшись кожи, хотя кровь с того места, где он укусил свою губу, было трудно увидеть».

«Как давно вы здесь находитесь? — спросила я, прижимая плечи к стене. Однажды я уже отвлеклась кажущейся невинностью, и я не собиралась рисковать снова так делать. В этом месте, невинность может убивать».

Мне ответили со всех сторон, слишком быстро чтобы понять кто это был: «Долго».

«Долгое время».

«Много новых детей.»

«Когда-то я был новичком.»

«Когда-то мы все были новенькими».

Пикси обняла себя, сказав: «Иногда Он приходит и выбирает одного из нас, даже когда нет новеньких. Он уводит нас, чтобы присоединиться к Нему, и мы больше не возвращаемся сюда».

«Где здесь?» Дети любят разговаривать даже если это дети-монстры. Если бы я могла заставить их говорить, они могли бы рассказать мне кое-что, что мне нужно было знать.

«Домой», — сказал голос из-за толпы. Пикси нахмурилась через плечо, прежде чем снова взглянуть на меня, сузив глаза.

«Детский зал, — сказала она. — здесь мы ждем. Ты тоже будешь ждать, если ты Всадник.»

«А если нет?» — во мне росла уверенность, что ответ мне не понравится.

«Если ты не на коне, то под ним, — сказал Кентавр, слегка улыбаясь. — Ты не вернешься сюда, если будешь наездником. Ты пойдешь в конюшню и будешь там ждать.»

Это не звучало многообещающе.

" Что… — тяжелый скрежет заполнил воздух, когда пламя моей свечи стало ярко-белым, загораясь с другой стороны. Дети, смеясь, отступили на шаг назад. — Какого черта?»

«Теперь поймешь, — сказала Пикси сквозь смех.»

И все изменилось. Стены детского зала опустились, превратив разрушенный бальный зал в поляну, окруженную искривленными, почти грозными деревьями. Всадники притаились в тени ветвей. Пламя свечи резко сократилось до крошечной синей искры, и дети так же резко набросились на меня, щипая и толкая, окружив меня со всех сторон. Они тянули меня назад, когда я пыталась убежать, издеваясь над моей бедой.

Вдалеке раздался глубокий голос, заглушающий голоса детей: «Пришлите ко мне незваную гостью. Хочу посмотреть на нее.»

Все еще смеясь, дети толкнули меня вперед, и я увидела Слепого Майкла.

Он был высокий-нет, он был больше, чем высокий; он заслонял небо. Его руки были стволами деревьев, а ноги-корнями земли, и стоя перед ним, я была меньше, чем пустота. Я была пылью и сухими листьями, летящими по небу, и моя единственная надежда была, на то что он раскроет эти руки и позволит мне прятаться под ними, пока мир не закончится. Его улыбка была улыбкой доброжелательного Бога, доброго и милосердного, готового простить все мои грехи. Только его глаза нарушали иллюзию покоя: они были молочно-белыми, как лед или мрамор, и казались почти такими же холодными. Я на мгновение оглянулась назад, почти вспоминая, кто я и почему я пришла сюда; в этот момент я знала, что искала.

И затем волшебство захлопнулось надо мной в волне славы, и он был всем моим миром. Дети разошлись с дороги, когда я шагнула вперед, позволяя мне пройти. Я больше не была их мучителем — я принадлежала нашему общему Богу, и я была его и только его. Я едва дышала, когда осознала величие своей преданности. Я буду жить для Него. Я бы умерла за него. Я бы убивала во имя Его славы…

Внезапный порыв ветра взметнул мои волосы, взревел, когда свеча снова стала белой. Воздух резко наполнился резким, пепельным запахом горящих волос. Я выдернула свечу из волос, готовая отбросить ее в сторону — она мне больше не нужна, я была дома — тогда тонкая струя воска вырвалась на свободу и забрызгала мне на губу, наполняя мой рот вкусом крови.

В воске не было много крови, но этого оказалось достаточно, чтобы позволить мне сломать волшебство иллюзии, которую он набросил на меня. Слепой Майкл не был богом; он был просто человеком, сидящим на троне, вырезанным из старого дерева и украшенный пожелтевшими костями. Он не может затмить небо, сколько бы не пытался. Дуб и ясень, что я собиралась сделать?

Вздохнув, чуть не задохнулась от запаха жженных волос, и сказала: «Нет.»

У меня раскалывалась голова, но сейчас не было времени с этим разбираться. Мигрень у меня может случиться и попозже, когда в безопасности упаду в обморок: «Я не принадлежу тебе. Ты не можешь меня забрать».

«Не так ли?» — прорычал он, и его чары снова подчиняли меня. На мгновение Его голос был прекрасен как горы. Момент прошел, и чары прошли мимо него; сложно поймать кого-то, кто убежал от вас однажды, даже если он это сделал случайно. Спасибо Оберону. — Я старше, чем ты можешь мечтать, дитя. Мне все можно».

«Вообще-то, я в этом сомневаюсь, — сказала я. Когда больше некуда бежать, прибегайте к дерзости. — Мне снится довольно старый сон».

«Неужели?» Его иллюзии исчезли, и я могла видеть его сейчас. Он был высоким и худым, с белой загорелой кожей, как цвет ясеня, янтарные волосы и уши, которые были раздвоены, как рога оленя. Еще один лорд фейри, не менее странный, чем Луидэд, и, возможно, сильнее, чем она, но не миф, носящий из плоти и крови. Он не был богом, и я была рада. Я могу справиться с чистокровными и Изначальными. Я не могу справиться с богами.

«Я хочу вернуть своих детей, — сказала я, стараясь чтобы мой голос звучал спокойно. Даже если он не был богом, Луидэд боялась его, и я это уважала. Вопрос выживания я уважала еще больше. — отдай их мне, и я пойду.»

" Твои «дети»? Ты ищешь друзей? Проходи, лучшие игры здесь. Здесь самые лучшие игрушки, — он опустил руку позади себя, вытаскивая хрустальный глобус с желтой бабочкой-ласточкой, пойманной в ловушку. Бабочка бешено билась крыльями о стекло. — Оставаться.»

«Не могу, — вежливо проговорила я. — У меня есть работа, которую нужно сделать».

«Они так рано отправили тебя на работу? Бедняжка, ты забыла, как играть. Я могу тебя научить. Оставайся.»

«Нет».

«Ну тогда. Если ты так настроена, какие из моих новых друзей «твои дети»?»

«Дети Стейси и Митча Брауна. Дети двора кошек, — я сделала паузу, вспомнив Раджа, и добавила: «Хоб, Хелен. Они под моей ответственностью, и я не уйду без них. Отдай их мне, и мы уйдем».

Слепой Майкл рассмеялся, искренне удивленный, спрятал за собой хрустальную сферу: «Почему я должен это делать?»

Хороший вопрос.

«Потому что я вежлива попросила?»

Ты в моих землях, маленькая девочка. Почему я должен отпустить тебя, а тем более позволить забрать кого-то из моей новой семьи? Он продолжал поворачивать голову рассматривая меня со всех сторон. Я взглянула на право и увидела группу детей, которые смотрели на меня а не на своего Господина. Всадники с другой стороны смотрели только на Слепого Майкла — я возможно тоже находилась не в том месте. Интересно.

«Потому что я под защитой твоей сестры, — я подняла свою свечу. Пламя погасло до пылающего уголька, но все еще горело. Я пыталась успокоиться. — Луидэд обещала мне проход.»

«И проход у тебя был. Проход через мои земли и через лес моей супруги. Теперь ты пришла ко мне. Моя симпатичная сестра не может гарантировать твою безопасность на моем суде».

Паршиво. «Потому, что тебе неинтересно, если ты нас не отпустишь?»

«Хммм. Почти в точку, дитя — но ты же не ребенок, не так ли? — он наклонился вперед, нахмурив брови. — ты не принадлежишь мне, а должна бы. Кто ты, маленькая девочка, которая не моя?»

«Я здесь под опекой твоей сестры. Все остальное во мне не имеет значения. Теперь отпусти меня и позволь мне забрать детей. Ты признал, что я не твоя.»

Его хмурость на мгновение углубилась, становясь холодной и озадаченной.

«Ты дочь Амандины, не так ли? Ты. Я чувствую ее запах. Почему ты здесь? Она никогда не приходила, и как только дорога отвергнута, ни кто другой не может по ней пройти».

«Отдай детей», — повторила я. Побеспокоиться о том, как он узнал про мою мать можно позже.

«Возьми их», — возразил он. «Сыграй со мной в игру и спаси их, если сможешь».

Что-то в его словах зацепило. Я выпрямилась, надеясь, что он не услышит волнения в моем голосе: «Я твоя заключенная. Это несправедливо».

Он был ужасом ребенка, и это подразумевало определенную зависимость от игр. Что более важно, это подразумевает зависимость от справедливости. Дети не заботятся о добре или зле; все, что имеет значение, заключается в том, чтобы играть честно и следовать правилам. Если бы Слепой Майкл следовал детским законам, ему пришлось бы играть честно со мной, или победа не засчитывалась.