ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Милли

Я пялилась на телефон, пока экран не потемнел. Моё отражение глядело на меня: сдвинутые брови, опущенные уголки губ, смесь ужаса, недоумения и боли. Письмо Рейда было как эмоциональная граната, что взорвалась прямо перед моим носом.

Сейчас только шесть утра. Кофе я ещё не выпила. Голова всё кружилась. Даже не знаю, с чего начать.

Рейд чувствовал себя ужасно после нашего секса? Разве это могло не расстраивать? Признаю, между нами была неловкость, но вчера я не успела и пяти минут дома побыть после того, как все выложила Эду и Алексу, как он оказался у моей двери. Я не успела ничего обдумать. Я не знала даже, прочёл ли он моё письмо.

Знала лишь, что он не был с ней.

Я не думала, а потянула его в коридор. Я могла лишь чувствовать. Ощущать, как это правильно — быть вместе с ним, радоваться, что он сейчас рядом, и желать, чтобы он остался. И вдруг вопрос: «Что мы делаем, Миллс?». Я словно вернулась на защиту диссертации, и у меня не было ответа. Я запаниковала, и он ушёл. Даже Эмоциональный мутант Милли понимала, что это была моя вина.

«Ты совсем не умеешь делиться личными проблемами. Знаешь, да?».

«Зачем быть такой скрытной?».

«Ладно тебе, Миллс. Мы все знаем, что ты держишь всё в себе».

Они не ошибались. Я никогда не умела откровенничать.

Мне исполнилось одиннадцать, когда мама усадила меня и Элли за мороженым и сказала, что была больна. После этого на быстро слегла. Казалось, в один день она осторожно объясняла нам, что означало слово «рак», а в другой её подключили к всевозможным трубкам и проводам. Резкий запах больницы и антисептика заменил аромат духов «Elizabeth Arden Sunflowers», которыми она брызгалась каждое утро.

Ближе к её концу папа держал нас в стороне.

— Не беспокойте маму, — говорил он нам. — Не мешайте ей.

И мы не мешали. Мы говорили, что в школе всё хорошо. Что мы счастливы, что мы любили её и ни в чём не нуждались. И я скрывала всё, что хотела ей поведать, до того времени, когда ей станет лучше. Я не беспокоила её ссорой с моей подругой Кирстен, или что мистер Донохью был самым гадким учителем в школе. Я хотела рассказать ей позже.

Но она умерла, и мне было некому это рассказывать. Было невыносимо больно от тоски по ней. Однако я знала, что жизнь продолжалась. Моя тихая правда не вырывалась наружу, меня устраивало хранить её в себе.

И стало привычным отступать и слушать. Я научилась быть прекрасным слушателем. В колледже я где-то вычитала, что, если дать кому-то долго говорить о себе, это запускало в нервной системе говорящего те же сигналы радости, как еда или деньги. И с тех пор я ненамеренно использовала эти знания.

Все, кто хотел от меня большего, сдались. Те, кто остался, смирились, что я отступала, когда разговоры становились глубокими. Зато я стала экспертом в том, когда сменить тему или пошутить.

Как удобно, наверное, это было для Дастина. Я была непринуждённой девушкой, потому что я не хотела ничего анализировать. Мы редко ссорились, потому что не были заинтересованы. Он был счастлив сохранить статус-кво, поэтому не просил меня покинуть свою зону комфорта.

Рейд, напротив, всегда был сосредоточен на мне, чем напоминал мою сестру. И настоящее свидетельство моего эмоционального уродства в том, что я могла утомить даже лучших людей.

Я перечитала его сообщение для Кэт, и стало больнее, чем должно было. Для него Кэтрин — другая женщина, не Милли. Он обсуждал это с кем-то, не со мной. У меня не было никаких обид на Рейда. Я не имела права расстраиваться, когда он решил, что ему лучше подойдёт кто-то другой. Но почему такое чувство, будто ковер выдернули из-под моих ног? Он рассказал незнакомке, что совсем меня не знал.

Могла ли я его винить?

Я вспомнила любимую улыбку у него — терпеливую, когда он был недоволен, но очарован — все равно любил меня. Я сравнила её с выражением лица прошлой ночью, когда он уходил. Утомлённые взгляд, разочарование в чертах лица… Его хмурые глаза, которые темнели и темнели, пока не огрубели и не стали незнакомыми.

Теперь он хотел встретиться с ней, и я не знала, как быть.

Я в конкретной заднице.

* * *

Район, где жил Эд, состоял из рядов маленьких коричневых домиков, каждый был копией соседнего. Парковки для велосипедов стояли на каждом углу, в каждом дворе были одинаковые кусты. Мне казалось, что это было задумано для услады глаз, но это оставалось копией кошмаром. Если я подпевала радио, не обращая внимания на дома, то оказывалась не на той улице, не понимая, нужно было повернуть у высокого дерева или у того, что стояло до него.

Как сейчас. Я объездила квартал дважды, а потом остановилась у его дома, где в тишине тикал двигатель моего автомобиля. Поездка сюда почти не успокоила меня. Я сидела в машине и желала, чтобы у меня был маховик времени, чтобы я могла сказать прошлой Милли не тупить.

Я взглянула на телефон и поняла ещё одно: Рейд не звонил и не писал с прошлой ночи. Честно говоря, я бы, наверное, не ответила. Сомневаюсь, что навыки безбожного вранья могли сейчас обеспечить мне нормальный разговор, даже через сообщения.

Почти полдень, но Эд открыл дверь в халате с джойстиком в руках. Обычно бы я ругала его за это, но я тоже была в пижамных штанах и даже не надела лифчик.

— Ты не из доставки пиццы, — сказал он, жуя печенье «Pop-Tart».

Я протиснулась мимо него и вошла в дом, где услышала, как Алекс кричал на видеоигру.

Место дивана у Эда занимали геймерские кресла с высокими спинками, что стояли напротив самого большого и дорогого телевизора из всех, что я видела. Алекс сидел в одном из них и, когда увидел меня, сделал паузу в матче FIFA.

— Миллс, пришла поиграть?

— Пришла пожаловаться, — сказала я. — Мне крышка, ребята. Рейд хочет встретиться с Кэтрин.

— Твой взрыв в сообщении не отпугнул его? — Алекс издевался, но мне было всё равно.

— Вы были правы. Эмоции его заводят, — я бросила ему свой телефон и рухнула комком на хлипкое кресло-мешок в углу.

Эд подошёл к Алексу сзади, и они тихо прочли последнее сообщение Рейда. Я старалась не замечать, как приподнималась бровь Эда, как Алекс бормотал: «Ой». Было сложно не ощущать себя обнажённой, пока они смотрели на экран, где были ясно видны все мои недостатки.

Алекс первым поднял голову.

— Он прислал это сегодня?

Я грызла ноготь.

— Прошлой ночью. Пока я спала.

— Он хочет встретиться с тобой… с ней, — сказал Алекс. — Срань господня.

Эд выпрямился, повернулся и дёрнул себя за волосы.

— Если я мало говорю, то только потому, что кричу внутри.

— Ладно, это не такая уж и проблема, — Алекс озадаченно посмотрел на Эда.

Милый весёлый Алекс.

А милый эмоциональный Эд плюхнулся в кресло, вытер ладони о свои прикрытые халатом бёдра.

— Это проблема, Алекс, ведь это наши лучшие друзья, и один из них врал другому. А ещё мы оба знали. Мы сообщники и подстрекатели.

— Это не помогло, — проскулила я и вжалась в подушку. Шарики наполнителя в дешёвом кресле-мешке решили в тот же миг раздвинуться подо мной, и я, согнувшись, скатилась на пол. Со стоном я упала на лицо. И так и осталась.

— О, это печально, — Алекс выдержал пять секунд и рассмеялся.

Но хотя бы Эд сжалился надо мной.

— Ладно тебе, — он протянул руку. — Вставай.

— Оставь меня, — пробубнила я с пола. — Тут моё место.

— Ты не перегибаешь? — Эд опустился на колено передо мной, и я зажмурилась, на секунду заметив член под его халатом.

— Ты о том, перегибаю ли я из-за Рейда, испытывающего чувства к той версии меня, которой не существует? Или насчёт реальности, где он считает меня эмоционально бесплодной? И давайте не забывать, что я обманула лучшего друга, — я села. — Кто так делает? Я даже не знаю, что на меня нашло пару месяцев назад. Я думала, такое могло произойти только на каком-нибудь шоу по MTV.

Эд, к счастью, ушёл и притащил контейнер от молока, чтобы сесть на него.

— Прошу, не обижайся на это, ведь ты знаешь, что я тебя люблю, но что ты ожидала?

Я заскулила вместо ответа, Алекс тут же встрял:

— Вот. Вот, что случается. Секреты заразны.

— Спасибо, Алекс.

Он пожал плечами.

— Кто-то должен говорить с тобой прямо, и кто ещё это сделал бы? Только мы с тобой дружим.

— У меня есть другие друзья, — возмутилась я.

— Кто? — спросил Эд и быстро добавил. — Бариста не в счёт.

— Ты хочешь имена? — я попыталась смеяться, но вышло слабо. — Имён много. Все друзья с работы. И моя сестра.

— Которую мы ни разу не встречали и о которой ты не рассказываешь, — напомнил Эд.

Я открыла рот, но возражений не нашлось. Один воздух.

— И все эти друзья с работы, — сказал Алекс. — Почему ты не познакомила нас ради свиданий?

Я снова хотела поспорить, но не смогла. У меня были знакомые на работе, с которыми я говорила по пути на собрания кафедры или за обедом. У меня были просто друзья, как Эйвери — хотя она была почти врагом — но остальных я порой видела в спортзале, могла пересечься с ними где-то ещё. С подругами я недолго ладила. Каждая женская дружба поворачивала не туда, и я не знала, как это исправить, потому что не научилась ссориться. Я всегда думала, что ссора означала конец. Может, теперь я и стала старше, узнала об этом лучше, но я до сих пор была ужасна в конфронтациях.

— У меня никогда не было близкой дружбы, — призналась я, и уже ненавидела то, что, пожимая плечами, приходилось оправдываться. — После смерти моей мамы мы… сплотились. Девиз папы гласил: «Не нервничай из-за мелочей. А это всё мелочи». Наверное, после смерти мамы для него эта фраза стала раскрытой истиной. По сравнению с этим всё остальное — мелочи, — осознание раскрывалось, пока я говорила это. — Если я это пережила, могу пережить всё, да? Не стоит усложнять проблему, зацикливаясь на ней.

Эд пытался скрыть своё раздражение.

— Разговор об этом не значит, что ты зациклилась.

— Знаю, но…

— Просто так мы можем узнать тебя, — он поднял руку, чтобы я не спорила. – Назови пять важных фактов о Рейде.

Это я могла. Я хитро улыбнулась, и Алекс быстро добавил: