Большинство моих однокурсников заблаговременно позаботились о своём будущем трудоустройстве, предоставив государственной комиссии по распределению так называемые «вызовы» на конкретные места. Я же, лишившись рижского варианта, шёл по общему списку распределений. Предлагаемые места трудоустройства особой радости у меня не вызывали. Шеф, извинившись за то, что «так вышло», посоветовал переждать годик где-нибудь поблизости для повторной попытки «захвата» Риги. Он даже предложил место старшего лаборанта в одной скромной организации, правда, оговорившись при этом, что ему-де даже совестно предлагать такой вариант. Тут я с ним охотно согласился.
И вот, буквально за день до судьбоносного выбора, неожиданно стало известно о вакансии стажёра-исследователя в НПО «Вектор» под Новосибирском. Мне всегда хотелось самостоятельности. Думал, если что – вернуться домой в Казань всегда смогу. Подумав вечерок, я дал «добро». Бог с ним, с Западом. Как там гласил рижский плакатик? «Наш девиз – высокое качество на каждом рабочем месте». Во-во, именно так, на каждом. Что ж, двинем прямо в противоположном направлении – на восток, в Сибирь!
Но пока предстояло завершение экспериментов. Последние дни пребывания в Риге я прощался с городом, Латвией, институтом, лабораторией. До сих пор, вспоминая ту погожую балтийскую весну, чувствую, как теплеет в груди. Меряя шагами каменную мостовую враз зазеленевшей красавицы Риги, я даже ласково гладил стены домов Старого города. А выйдя на набережную Даугавы, провожал взглядом весенний ледоход и с удовольствием вдыхал лёгкую речную свежесть. Оставалось лишь надеяться, что всё, что ни делается – к лучшему.
В день отъезда вся лаборатория дружно вышла меня проводить. Вручили сувенир, книгу об институте микробиологии со своими автографами. Даже суровая доктор Дзегузе взгрустнула и, обняв, сказала по-латышски что-то ласковое. Ну, «драугес» (друзья), за всё – «палдиес» (спасибо)! «Уз редзешанес» (до свидания)!
2.
Исполнение второй части «рапсодии» продолжилось в апреле 1991 года, за полгода до развала Советского Союза, когда я, уже в ранге научного сотрудника «Вектора», вновь оказался в Риге в командировке. В городе тогда было неспокойно: всего лишь месяц прошёл после массовых антиправительственных выступлений, закончившихся их разгоном рижским ОМОНом. Были жертвы, но не такие многочисленные, как незадолго до этого в Баку, Тбилиси и Вильнюсе. «Союз нерушимый республик свободных», к сожалению, как-то разом затрещал по швам. Атмосфера гнетущей тревоги и неопределённости ощущалась физически. Некоторые улицы Старого города были перегорожены бетонными блоками, а стены домов исписаны лозунгами. Заметив, что в них повторяется слово «krevi» и, зная его значение – «русский», я попросил одну прохожую женщину перевести. Она замялась:
– Я не могу, мне неудобно.
– Но всё-таки, пожалуйста.
Она перевела. Я поблагодарил. Что там было написано? Повторять не хочется, но «из песни слов не выкинешь». Самый обидный из этих лозунгов, написанный явно каким-то недоумком, гласил: «Хороший русский – мертвый русский!» Как говорится, без комментариев.
Выкроив время, навестил свою лабораторию, в которой семью годами раньше делал диплом. Встретили меня там, по старой памяти, очень тепло. Однако несколько русских сотрудниц, включая «мою» Наталью, оставшись наедине со мной, с горечью поведали: «Отношение латышей к нам сильно ухудшилось, даже в лаборатории, несмотря на многолетнее сотрудничество». А Вайра Калныня, когда-то хвалившая меня за правильное произношение латышского, и вовсе стояла «на баррикадах», получив прозвище «Гаврош».
Интересно, что в следующем 1992 году, она заходила ко мне в гости, будучи в командировке на «Векторе». Мы душевно посидели, как полагается, немножко выпили-закусили, я познакомил её с супругой, детьми. Вспомнили лабораторию, я с улыбкой помянул её «гаврошество» – Вайра, замахав руками, засмеялась: «Ой, что ты, что ты, Петерис!» Вот только не поверил я этой искренности смеха. Ну, а чего, собственно, я хотел? Мы – это мы, а они – это они.
Вожделенная цивилизованность пришла на латвийскую землю в виде членства в «миролюбивом» блоке НАТО. А местная продвинутая «демократия», упразднив льготы ветеранам Отечественной войны, стала чествовать сборища и вакханалии фашистских недобитков, закрыла мемориал лагеря смерти в Саласпилсе, оскорбив память его жертв переименованием лагеря в «исправительно-трудовой». Ввела жёсткие ограничения по русскому языку, массово закрывая русские школы, а во всех бедах минувших, настоящих и, авансом, будущих обвинила русских и Россию. Оказывается, настолько всё просто! Более того, новоявленный латвийский апартеид разделил жителей страны на «граждан» и «неграждан», сокращенно – «негров», да ещё и «оккупантов».
Кем бы я был сейчас, останься я в Латвии? Естественно, «негром». Почему? Потому что я – внук обоих павших на войне дедов, получивший в их честь своё имя (оба были Петрами), обязательно бы участвовал в обструкции шествий латышских фашистских ветеранов-недобитков и их молодых последователей, скандируя: «Гитлер капут!». Обязательно бы шумно праздновал девятого (а не восьмого!) мая святой День Победы, стоял бы в пикетах, участвовал бы во всех протестных мероприятиях. Обязательно бы предпочёл российский паспорт латвийскому – «фиолету», как они говорят.
Отсутствие избирательного права? Да и чёрт с ним! Без этого можно прожить. Но ведь без местного гражданства ты не можешь проживать, где захочешь, выезжать за границу (назад могут не пустить – вот и попробуй навестить родителей). Сложно с трудоустройством, а многие профессии, вообще – «табу».
Довольна ли Латвия своим сегодняшним «белокожим» состоянием? Вопрос очень непростой, особенно сейчас. Нет, конечно, спорить не стану: аккуратность, опрятность, чистота – всё осталось при латышах. Эти качества вне времени и строя. А в остальном? Уж не знаю, как там сейчас ситуация с наукой вообще и микробиологией в частности, но некогда могучая латвийская промышленность практически умерла, а от гигантов – ВЭФа, радиозавода имени Попова, автозавода РАФ, RVR (трамваи и электрички) и Рижской судоверфи – остались лишь одни воспоминания. Сельское хозяйство тоже влачит жалкое существование, не выдерживая конкуренции с евросоюзовским и будучи «спелёнутым» по рукам и ногам их мизерными квотами. Ну, шлифуют янтарь, ловят шпроты и через терминал в Вентспилсе гонят нашу нефть. Пока еще гонят. Знаменитая Рижская киностудия тоже фактически приказала долго жить – затерялась её «долгая дорога в дюнах». Жаль только старенькую, обвиненную в сотрудничестве с «оккупационным режимом» Вию Артмане, которую собственники недвижимости вышвырнули из ее квартиры. Вот и побираются дотациями Евросоюза, обильно поставляют туда гастарбайтеров, разглагольствуют о торжестве демократии в некогда «порабощённой и несчастной» Восточной Европе, лязгая зубами на Пыталовский район Псковской области и мечтая о высосанных из пальца компенсациях с России «за оккупацию». И словно логичный заключительный минорный аккорд латвийской «рапсодии» – сокращение более чем на четверть (!) населения, по сравнению с советскими годами.
В чём отличие Прибалтики советской от Прибалтики «евросоюзовской», если отбросить в сторону сладкие слюни праздных рассуждений? Принципиальное отличие, господа хорошие, в одном: Советский Союз, как бы они его сегодня не костерили, инвестировал, вкладывал огромные средства в экономику Прибалтики, зачастую даже в ущерб соседним областям российского Нечерноземья. А Евросоюз – фигушки! Ему бы некоторых членов «старой» Европы из финансового болота вытащить, не до страждущих «новобранцев». Несмотря на солидный, в четверть века возраст постсоветской «самостийности», наблюдается (и не только у прибалтов!) ошарашивающая закономерность: чем хуже нынешние дела, тем больше виноваты в этом почивший Советский Союз и его правопреемница Россия. «Терзают смутные подозрения», что в ближайшие времена наша «вина» перед многими постсоветскими странами, как ни странно, еще более усилится.
Всё познаётся в сравнении. Сложно сравнивать, к примеру, Сибирь с Латвией. Но родной Татарстан – вполне возможно: и климат схожий, и размеры территории, и численность населения сопоставима, и титульная нация имеется, даже процент русских приблизительно одинаковый. Но Татарстан как производил, так и производит грузовики и самолёты, оптику и вертолёты, бытовую химию и часы, перерабатывает нефть и газ, а хлебушка вообще выращивает с хорошим избытком. Не сомневаюсь в том, что и нынешняя красавица Казань ни в чем не уступает Риге. И ни один латвийский клуб не способен сыграть в Лиге чемпионов по футболу, тем более, выиграть, в отличие от «Рубина», у «Барселоны» или «Атлетико».
«Запад», в широком смысле слова, сейчас шагнул для нас далеко на запад, став, в целом, достаточно доступным, а вот бывшему «советскому западу» досталось его истинное место – на восточных задворках Европы. Кто они сейчас? Так, статисты Евросоюза. От былого уважения к прибалтам с советских времен не осталось и следа. А нынешней российской молодёжи о чём ныне говорят имена трёх балтийских стран? Трудно сказать...