Во второй половине дня я направляюсь готовить кофе. У двери караулит МАксим:

— Ян, глянь, у меня тут эдакая штукенция…

— МАксим, мы же договорились.

— Да-да. Нее, конечно-конечно, это совсем, ну совсем другое, — бормочет МАксим и бочком-бочком тащит меня в свою комнату.

Тыча в монитор, он что-то втолковывает, поминутно съезжая на треп о том о сем и, естественно, о Нетивоте. Все извилины в голове колхозника пролегают через этот сакральный пункт, но спустя минут двадцать до меня доходит, что мы уже снова на полпути на ту же Альфа Центавра.

— Бля, Макс, — простонал я, — сколько можно…

— Ян! — колхозник вскакивает, даже как-то преображаясь.

— МАксим, мы же дого…

— Как ты смеешь! Здесь Дамы!!!

— Дамы? Какие Дамы? Мы же утром договорились, что ты больше не…

— Дамы! — МАксим указывает в коридор на студентку — ту самую, которую мне сватал Тревожный Магистрант. Точнее, требовал «выебать». — Дамы! Понимаешь? Дамы! А ты материшься!

— При чем тут Дамы?

Но праведный гнев неотвратим. «Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов!» Колхозник упивается монументальной речью о предосудительности использования ненормативной лексики при женщинах.

— Понимаешь ли, в современных реалиях, — дав ему спустить пар, осторожно вворачиваю я, — утверждения, что при,.. как ты выражаешься, Дамах что-то там нельзя — это гендерный шовинизм.

Но куда там, настольная книга этого пятидесятилетнего валенка — Хроники Амбера19. А в Амбере, как и в его колхозе, об эмансипации и слыхом не слыхивали. Тем более, он уже оседлал любимого конька и, сидючи на нем, становится напрочь невменяем.

— МАксим, она же израильтянка! — я хватаюсь за голову. — Она не понимает по-русски…

— Это не имеет решительно никакого значения! Русский мат в XXI веке знают все!

Обезоружив меня этой сентенцией, МАксим пришпоривает белого скакуна борьбы за женскую непорочность и разражается новой обличительной тирадой. Он стоит в дверях, загораживая выход и прикрывая своей грудью честь амберовских Дам от моих грязных посягательств.

— Что это?! — внезапно взвывает МАксим, тыча пальцем в меня.

Уже не зная, за что хвататься, я раскачиваюсь в такт его причитаниям, обняв себя за плечи.

— У тебя живот видно!!!

Смотрю — действительно, футболка задралась, обнажив полоску живота.

— МАксим, ты чего?

— Чего?! — взрывается МАксим. — Здесь Дамы! Понимаешь?! Дамы!!! Посмотри на себя, как ты стоишь! Как выражаешься!

На это аргументов у меня уже не находится. С высот, собственно, чего именно он меня воспитывает? С высот величия заслуженного рыцаря Амбера? Или ударника сельскохозяйственного труда?

Тем временем МАксим продолжал истошно вскрикивать, все больше заводясь и багровея от благородного негодования.

— Ох, как ты достал… — наконец, не выдержал я. — Тебе не стыдно постоянно клянчить? Постоянно выцыганивать подсказки?

От резкой смены тона лицо колхозника расплылось в придурковатой улыбке.

— Мало того, что я делаю за тебя твою работу, ты еще мне морали читаешь?! — лишь сорвавшись на крик, я осознал, насколько он доконал меня за последние недели. — Хватит меня лечить! Тебе что-то нужно — валяй к Шмуэлю. И когда он выделит мне время, я готов хоть с ложечки тебя кормить. И вообще, реши, наконец: либо ты рыцарь Ланселот, либо — колхозник, а то я уже не понимаю, как с тобой разговаривать!

Тут мне стало совсем противно. Я остановился. Хотел было еще пройтись на тему совковых моральных ценностей, в которых он себя законсервировал, но, кажется, было уже достаточно. Я плечом оттеснил МАксима и вышел.

Не знаю, что именно из сказанного пробилось сквозь каменистую почву его сознания, но на следующий день МАксим объявил мне бойкот и стал готовиться к масштабным военным действиям. Фортификационные работы начались с раннего утра. МАксим произвел рекогносцировку местности, безошибочно определил наиболее уязвимый сектор обороны и перегородил вход в свою подсобку большим столом. И впрямь, не стану же я ломиться туда сквозь стены. Обезопасившись от лобового штурма, он усилил тумбой первую линию укреплений и передислоцировал офисный стул, так, чтобы с него лучше просматривался коридор. Затем развернул массивный шкаф и прибил подальше от чужих глаз доску для заметок.

Забаррикадировавшись, МАксим стал любовно перевешивать табличку с гравировкой NASA Netivot. К моему приходу колхозник сидел на корточках, спрятавшись за своим столом. Так, судя по фильмам, можно сидеть на зоне, можно — в окопе, или в лесу у костра с видавшей виды эмалированной кружкой… ну, или, что само собой напрашивалось, в кустах по нужде. И уж никак не на факультете с чашкой, на которой красуется эмблема Техниона. Тем более, что могут подумать Дамы?!

— МАксим, че ты тут раскорячился? — заржал я. — Как же Дамы?

Колхозник состроил геморроидальную гримасу и пробубнил нечто неразборчивое. Одернув себя (и так вчера наговорил лишнего), я поспешил в свою комнату и взялся за этот фрагмент. Сколько можно держать на пороге персонажа, который так и бьется головой в двери? Правда, с названием надо что-то делать. «НАСА Нетивот» — вполне подходит, но к чему подливать масло в огонь? Воинственно настроенный колхозник может догадаться, заметив на экране родное словосочетание.

Повертев в уме варианты, попробовал обрезать каждое из слов. Глянул, несколько раз перечитал. НАС Нет. Нас нет.