Оливер двигался быстро, очевидно, доведенный до предела, и по тому, как он ткнул двумя пальцами Кейджа в ключицу, я мог сказать, что он гораздо более расстроен, чем я думал до этого. Он рисковал своей жизнью, дотронувшись до моего босса.

— Ты всегда был самодовольным мудаком, даже когда был полицейским детективом!

Было интересно наблюдать, как Кейдж просто стоит и ждет, пока Оливер не поймет, что он сделал, и не опустит руку. Я знал, Кейдж не донесет на Оливера, это было не в его стиле. Но Оливер будет помнить всю оставшуюся жизнь, что вышел из себя на глазах у всех.

— Это все? — спросил Кейдж, как будто ему было наплевать.

Оливер что-то пробормотал себе под нос, и агенты ФБР медленно вышли из комнаты. Никто из нас не проронил ни слова. Когда они ушли, Кейдж закрыл за ними дверь и обратил свой стальной серо-голубой взор на меня.

— Тебе больше не придется беспокоиться о Хартли. Теперь, когда он у нас, мы его не отпустим. Его последователи, кем бы они ни были, больше не будут иметь к нему никакого доступа. Теперь все успокоится, Джонс.

— Да, сэр, — ответил я, все еще потрясенный тем, что он сделал, и с чем я в итоге внезапно остался. От нахлынувших эмоций говорить было трудно.

Я буду в безопасности.

Ян будет в безопасности.

Мы все будем в безопасности благодаря Сэму Кейджу.

Я выдохнул все это: покалывающее беспокойство от того, что жизнь балансировала на острие ножа, бремя неуверенности и страха.

И вдохнул с облегчением, спокойствием, а больше всего — с благодарностью за свою жизнь, потому что она снова принадлежала мне. Потребовалась огромная концентрация, чтобы не броситься в объятия Яна.

— Джонс.

— Да, сэр?

— Возьми свой ноутбук и напиши отчеты дома. Поскольку ты пропустил сегодняшний выходной, отдохни в понедельник, и ты, Дойл, и Кон тоже. Вы трое в понедельник отдыхаете. Если понадобитесь, я позвоню.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я, вставая. — За все.

— Да, сэр, спасибо, — произнес Ян своим резким голосом, вставая рядом со мной.

Мы все пятеро были уже на ногах, когда Кейдж вышел за дверь, не сказав больше ни слова.

Дорси кивнул и повернулся ко мне.

— Черт возьми, Джонс, босс отправил Хартли в ад ради тебя. Тюрьма ADX не шутки.

— Да, — согласился я через мгновение, оглядывая комнату, — но он сделал бы это для любого из нас.

Кейдж сильный и надежный, немного пугающий и очень покровительственный, вот почему мы все умерли бы за него, не задавая никаких вопросов.

— В этом и заключается его работа.

С этим никто не мог поспорить.

КОГДА МЫ ВЕРНУЛИСЬ домой, я хотел поговорить с Яном, но он заставил меня подняться наверх и принять душ, а сам принялся готовить что-нибудь поесть. Поскольку Ян наконец заговорил со мной, хотя ограничивалось это исключительно отдаваемыми приказами, я не стал спорить, а просто сделал то, что мне было сказано.

Это оказалось трудно — ни капли воды на гипс, ни капли воды на новые раны, где пули задели меня, однако мне удалось вымыть все остальные части тела и даже привести в порядок волосы, чтобы они выглядели так, будто беспорядочно уложены, а не так, как будто я только что встал с постели. В последнее время я не пользовался никакими укладывающими средствами. Мне было все равно, но теперь я снова чувствовал себя собой, потому что все это наконец закончилось. Я надрал задницу Хартли, и этот опыт все исправил. Я был выбит из колеи, но теперь все вернулось в норму. Хотелось танцевать. Или хотя бы съесть десерт перед ужином.

Все пережили этот суматошный день, даже капкейки. И когда я спустился вниз во фланелевых пижамных штанах и футболке, то удивился, увидев, что они валяются на тостере, пока Ян жарит стейки.

— А почему капкейки притесняют?

Ян взглянул на меня, нахмурился и вернулся к приготовлению ужина.

— Эй? — позвал я, подходя к стойке и беря контейнер. Все четыре кекса были великолепно покрыты глазурью, и я не мог дождаться, чтобы их попробовать.

— Аруна, как всегда, в восторге от того, что Цыпа останется у них на ночь, — пробормотал Ян.

Я пожал плечами, снимая обертку с одного капкейка.

— Она любит его, как и все остальные. Ничего особенного.

— Да, и я тут подумал, что мне правда нужно решить, что для него лучше.

— Угу, — рассеянно протянул я, потому что десерт был самой важной вещью для меня в тот момент. Я заслужил его после такого дня.

— Я имею в виду, это должно быть честно по отношению к нему, а не только тем, чего хочу я.

— Конечно, — ответил я, слизывая немного глазури.

— Не хочу быть эгоистом.

— Да нет, ты… подожди, что? — спросил я, теряясь в догадках, почему мы говорим о собаке.

— Для Цыпы.

— Да нет, я понял, что мы говорим о Цыпе. Я просто не понимаю, почему мы говорим о Цыпе.

— Потому что я должен думать о том, что лучше для него. Разве ты не слушал? — спросил Ян, повернув голову лишь на мгновение, чтобы пристально глянуть на меня, прежде чем снова вернуться к готовке.

— Вообще-то нет, но Ян, да ладно тебе. Ты для него лучше всех, — сказал я, положив капкейк на стойку, понимая, что он действительно решает, как поступить с собакой.

— Как ты можешь так говорить? — спросил он не взглянув на меня, вместо этого продолжая смотреть на стейки. Я любил «с кровью», так что один из стейков скоро будет готов. И хотя мне было приятно, что Ян внимательно относится к моей еде, я предпочел бы, чтобы он полностью сосредоточился на мне. — Они берут его с собой в походы, у них огромный задний двор, где он может побегать, он присматривает за ребенком, он любит Лиама и Аруну, и…

— Ян… — Почему он нес эту чушь, я понятия не имел.

— Я знаю, что он будет частью их семьи и…

— Ян.

— Он заслуживает того, чтобы его любил самый лучший человек, и может быть, это не я, а я должен…

— Пожалуйста, перестань.

Он замолчал.

И тут до меня дошло, что у моего мальчика началась паническая атака, а я даже не заметил этого. Конечно, у меня была весомая причина и все такое, но все же. Сейчас ему требовалось все мое внимание.

— Ян, дорогой, возможно, ты имеешь в виду вовсе не собаку?

— Да ладно тебе, Миро, брось, — огрызнулся он.

Боже, разве это не очевидно?

В нынешнем сценарии я был собакой, а Ян решал, какой дом для меня лучше. Это было до смешного прозрачно, и что забавно, более подходящего времени не придумаешь. Я вернул свою жизнь в привычное русло, Ян тоже. Поэтому сейчас самое время переосмыслить, что будет лучше для меня. Если бы я был сильнее, то немедленно швырнул его на диван. Но при данном раскладе пришлось довольствоваться логикой и быть беззаботным, что включало в себя поедание капкейка.

— Думаю, это ты, — произнес я, снова принимаясь за десерт.

— Что?

— Думаю, ты — самое лучшее, что есть у Цыпы.

— Да с чего это? — почти выкрикнул Ян. И тогда я услышал, как от страха у него перехватило дыхание, увидел, как напряжены его плечи и как крепко он сжимает лопатку.

— Потому что, — начал я, откусывая кусочек, испачкав нос глазурью, — Цыпе нравится проводить время с Аруной и ее семьей потому, что он знает, что вернется домой к тебе.

— Нет, я…

— Ну сам подумай, — настаивал я, слизывая глазурь. — Ты бегаешь с ним каждый вечер, когда бываешь дома. Ты берешь его с собой повсюду, он спит у тебя в ногах, и он будет защищать тебя даже ценой своей жизни. Может, он и ведет себя как старый милый пес, когда проводит время с Аруной и ее семьей, только потому что знает, что не живет там. Он живет здесь.

— Но разве это справедливо по отношению к нему?

— Ты когда-нибудь замечал, как он счастлив, когда ты его забираешь?

— Конечно, он же собака. Собаки радуются, когда видят тебя.

— Да, но только с тобой он ведет себя как настоящий засранец, — заключил я. — Ему многие нравятся: я, Аруна, Лиам… Но ты единственный, кого он любит.

Ян фыркнул от смеха, прежде чем повернулся и посмотрел на меня.

— Думаешь, моя собака… Что ты делаешь?

Я не мог ответить. У меня был полный рот дессерта. Я и впрямь радовался, что купил большие капкейки.

— Почему ты ешь это прямо сейчас?

Я проглотил немного, чтобы заговорить.

— Ну, я и до этого ел.

— Серьезно? — И этим все было сказано: он настолько погрузился в свои мысли, что не замечал меня, даже когда смотрел в упор.

Улыбнувшись так, чтобы он мог видеть, насколько полон мой рот, я вернулся к жеванию, радуясь, что веду себя как придурок, выводя его из паршивого настроения. Мне нужен был горячий, сексуальный Ян, которым он был до этого, а не замкнутый и мрачный парень, обеспокоенный тем, что он недостаточно хорош для меня.

— У тебя губы синие, ты в курсе?

Я рассмеялся. И когда я это сделал, крошки разлетелись в разные стороны.

— Ты отвратителен.

— Прекрати. — Я попытался дистанцироваться, потому что Ян заставлял меня смеяться. Мой смех был приглушенным, а выражение его лица — полное отвращение — еще больше меня рассмешило.

— Положи это, отдай мне, — проворчал он, потянувшись за остатками десерта, но я тут же повернулся к нему спиной. — Какого черта, Ми?

Я хохотнул, и он потянулся через мое плечо за капкейком, но я отскочил в сторону, гипс стучал об пол, когда я неуклюже проскользнул мимо него и прислонился к другой стороне стойки рядом с холодильником.

— Ты испортишь себе аппетит, и ты слишком тощий.

Я выпрямился и поднял футболку, демонстрируя каменный пресс, фанатом которого, насколько мне известно, он являлся, так что Ян мог видеть, что «тощий» было неподходящим словом. Ему нужно было понять, что я сильный и здоровый, хотя у меня и нет шести кубиков, как у него, но меня все же нельзя назвать тощим.

— Что ты…

— Ты меня видишь? — спросил я, опуская футболку, выгибая бровь и выжидая.

— Конечно, что за глупый вопрос.

— Не думаю.

— Я не понимаю.

— Думаю, ты застрял во временной петле.

— Что? — Он прищурился, на его лице отразилось раздражение и частично злость, немного осуждения, и то, что я придурок, так, для разнообразия.

— Тебе нужно перестать вспоминать меня на больничной койке или сосредотачиваться на гипсе и бинтах, когда ты смотришь на меня, просто думай о том, что я тот парень, который спит с тобой.