Глава 41

Молли

(Девчонка с пушкой)

Я сижу за своим столом, уставившись в компьютер и просматривая всю неприятную работу, связанную с делом «Корпорации Блю». Но ни с чем из этого я согласиться не могу, потому что данная информация по-прежнему не имеет никакого смысла. Учитывая мои познания в том, что Линкольн оказал воздействие на ученых, которые убили себя, используя биотехнологичную абракадабру, которую он придумал в этой своей пещере, то я абсолютно не вижу логики, по которой Аттикус вдруг сошел с ума и попытался застрелить своего отца.

Неужели Линкольн добрался и до него?

Это меня беспокоит. И очень сильно. Линкольн был со мной прошлой ночью, поэтому он не мог ничего сделать с Аттикусом.

Не будь идиоткой, Молли. Если бы мужчина захотел ускользнуть из твоего дома, чтобы убить кого-то, он бы это сделал. Ведь он сделал это после вечеринки в соборе.

Точно. Я снова начинаю беспокоиться.

Также меня беспокоит то, что Аттикуса втянули в это. Он примерно одного возраста с Линкольном и его друзьями, как возможно, чтобы он был связан с теми учеными? Нет, в этом нет никакого смысла. Но он должен быть связан каким-то другим способом. Может быть, он тоже был в школе?

От этой мысли мое сердце начинает сильно биться. Черт, что, если Аттикус узнал меня? Возможно, поэтому он был со мной так мил, когда я приезжала?

Но каким образом в этом замешан старик? Линкольн хочет сказать, что он один из причастных к Школе Одаренных? Ответственный за то, что с нами произошло?

Я вспоминаю свою встречу с Монтгомери старшим и пытаюсь вспомнить что-нибудь знакомое, но ничего такого не приходит на ум. И это логично, так как я не помню ничего о Школе Одаренных, кроме некоторых болезненных мероприятий с Линкольном.

Я сижу и перевариваю это. И, несмотря на то, что прошлой ночью я признала свою любовь к моему давно потерянному Альфе, в свете дня и сидя в полицейском участке в качестве детектива на службе, все выглядит совсем иначе.

Я не готова отказываться от него, или, что еще хуже, сдавать его. Но не хочу, чтобы мне лгали, даже если это ложь путем замалчивания. Я — часть всего этого. Я — часть его прошлого. Я делю с ним боль, предательство и ненависть.

Может быть, не ненависть. Я действительно ненавижу то, что я из этой школы, но теперь я уравновешенный взрослый человек, и все события произошли пятнадцать лет назад. Большинство этих лет были наполнены весельем, любовью и теплыми семейными отношениями.

Я вздыхаю, когда мои мысли возвращаются к маме в психиатрической больнице. Мне все же нужно навестить ее. Что я за дочь? Она приняла меня, когда мне нужна была поддержка, а я отвернулась от нее в тот момент, когда она, вероятно, нуждалась во мне больше всего.

Конечно, она на самом деле сошла с ума. Она действительно сумасшедшая. Но она помогла мне в самые отчаянные моменты. Она приняла ребенка, которого следовало передать в социальную службу.

И все же… я заслуживаю знать правду.

Если поеду навестить ее, тогда смогу попытаться проскользнуть внутрь и встретиться с Аттикусом. Я могу узнать его версию случившегося прошлой ночью. Есть вероятность, что его отец лжет о том, что случилось. И если Линкольн замешан в этом, то я должна об этом знать. Что, если он в опасности? Алистер Монтгомери — человек, которому не стоит переходить дорогу. Он скорее человек, который получает свое, несмотря ни на что.

Что, если Монтгомери старший врет об Аттикусе? Что, если Аттикус раздобыл больше улик? Он скрывал улики от своего отца. Почему?

Господи, я такой бестолковый детектив. Если бы не была так занята вопросом возвращения Линкольна, я бы задала этот вопрос несколько дней тому назад.

Когда поднимаю взгляд на часы, понимаю, что уже полдень. Я просидела здесь в нерешительности несколько часов.

Я собираюсь поговорить с Алистером Монтгомери. Я еще не допросила его, и обвинение шефа действительно взбесило меня.

Я встаю и набрасываю свое пальто, на мгновение бросая взгляд на кабинет шефа. Его жалюзи подняты, и он пялится на меня. Возможно, он вне себя от злости. Я получаю некоторое удовлетворение от этого, ехидно улыбаюсь ему и машу, направляясь к выходу.

Он берет свой телефон и тыкает в экран, а затем прикладывает его к уху и начинает разговаривать.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне.

Я стараюсь избавиться от дрожи, которая пробирает меня насквозь.

Он не может меня запугивать. Я знаю, что он продажный, и он знает, что я это знаю. Поэтому он может идти нахер. Я доберусь до истины, даже если меня после этого уволят.

Моросящий дождь, который начался чуть раньше, прекращается к тому времени, как я добираюсь до «Корпорации Блю», оставляя улицы блестящими и мокрыми. Я притормаживаю у пропускного пункта, но ворота открываются еще до того, как я успеваю подъехать достаточно близко, чтобы разглядеть, кто находится внутри. Хм-м, не уверена, что мне нравится быть настолько узнаваемой.

Когда заезжаю на парковочное место с табличкой, на которой указано мое имя, глубина обвинений шефа доходит до меня по-настоящему. Я действительно работаю на «Корпорацию Блю»? Определенно, это так и выглядит.

Я глушу двигатель и сижу еще некоторое время в машине, пытаясь все сопоставить. Почему «Корпорация Блю» настолько во мне заинтересована? Линкольн считает, что они как-то связаны со Школой Одаренных, но он так и не объяснил мне ничего, кроме информации об ученых, работающих здесь. Возможно, это совпадение? Может быть. А может быть нет.

Я открываю дверь и выхожу, слегка улыбаясь лучам солнца, которые пробиваются сквозь тучи, плотно затянувшие небо. Двери главного входа «Синего Замка» открываются передо мной, и я направляюсь сразу к администратору, чтобы попросить назначить встречу со стариком, когда он сам выходит из лифта. Это сбивает меня с толку, потому что его взгляд, определенно, сосредоточен на мне.

— Мисс Мастерс, — говорит он с устрашающей улыбочкой на лице. — Я предполагал, что вы заедете.

Он протягивает руку, но я просто смотрю на нее несколько секунд. Волна отвращения заполняет меня, и я знаю, что если прикоснусь к этой руке, то меня стошнит.

Какого черта? — произносит внутри меня осторожный голос.

Я прикрываю свое нежелание пожимать ему руку тем, что достаю свой планшет и делаю вид, что не заметила его предложения рукопожатия.

— Почему это? — спрашиваю я, делая вид, что ничего не знаю.

Я уверена, что причина, по которой он меня ждал в том, что именно ему шеф звонил, когда я покидала участок. Что-то здесь не так. У меня такое чувство, что я иду прямиком в ловушку.

— У меня есть несколько вопросов об Аттикусе. — Я провожу пальцами по планшету, стараясь казаться незаинтересованной. Я беру себя в руки, смотрю вверх и встречаюсь с его тяжелым взглядом. — Мне просто любопытно, почему вы не позвонили нам и не заявили об этом преступлении? Почему вы выбрали заточение в психиатрической больнице?

— Детектив, — говорит старик с мерзкой улыбочкой на лице, от которой у меня возникает желание сделать шаг назад, — Аттикус не в себе. Он не в себе еще с тех пор, как впервые попытался покончить с собой, когда был подростком. Я думал, он пошел на поправку, но у него случился рецидив. Его склонность к насилию вернулась, и я принял все меры предосторожности, чтобы оградить общество от его нестабильного состояния. Мне жаль, если вы считаете, что вас отстранили от этого, но судья принял верное решение. Аттикус опасен как для себя, так и для окружающих, и он нуждается в серьезной профессиональной помощи. Теперь он ее получает.

— Что же… — Я прочищаю горло, чтобы выровнять дыхание. — Что же, последний раз, когда я с ним разговаривала, он был в порядке. Это было вечером в пятницу на вечеринке. И наша беседа была обстоятельной.

Старик наклоняет свою голову так, будто я говорю что-то интересное.

— Правда? Могу ли я поинтересоваться, что стало темой вашей беседы?

Черт.

— Мы обсуждали самоубийства. Он был абсолютно в здравом уме и держал все под контролем в тот момент. Так что же произошло за выходные? Откуда такая внезапная вспышка жестокости?

— Почему вы думаете, что это произошло внезапно? Он был жесток всю свою жизнь. А вы не думали, что он был так заинтересован в этих самоубийствах именно потому, что прежде сам пытался покончить с собой?

— Нет, — говорю я, застигнутая врасплох этим заявлением. — Я видела те фотографии в его кабинете. Он не выглядит, как человек, склонный к жестокости. Он занимался туризмом. Покорял гигантские волны, взбирался на горы и бывал в кругосветном путешествии.

— Вы лишь озвучили мою точку зрения. Я изучил огромное количество исследований о том, что экстремалы, рискующие жизнью, как мой сын, часто принимают участие в подобном, чтобы бросить вызов смерти. Это даже можно охарактеризовать, как жажду смерти. Уверен, вам это понятие близко.

Я ошарашена его таким плохо завуалированным упоминанием моей семьи.

— Он выглядел вполне уравновешенным, мистер Монтгомери. Это все, что я хочу сказать. Я просто хочу разобраться с проблемами, связанными с вашими сотрудниками. И я проверила. У Аттикуса нет криминального прошлого. Так что, если он и вел себя подобным образом, значит, вы об этом не сообщали.

— Я знаю, детектив. Я отдаю себе отчет в том, что не помогал ему тем, что скрывал его непредсказуемое и жестокое поведение, но будьте уверены, в этот раз с ним будет проведена надлежащая работа. В Психиатрической больнице Кафедрал Сити с ним работают лучшие психиатры. Он будет получать уход наивысшего уровня до тех пор, пока ему не станет лучше настолько, что он сможет вернуться домой.

Я слегка вздыхаю.

— Я бы хотела встретиться и поговорить с ним.

— Это невозможно. Врачи попросили, чтобы все контакты с внешним миром были ограничены, кроме самых близких родственников. — Монтгомери замолкает на этих словах и смеется, и я снова ощущаю это чувство отвращения.