При этом раньше иногда за один день у меня бывало по две женщины.

Сейчас я даже не могу их сосчитать.

Все лица перемешались в моей голове, об именах вообще молчу.

***

Осталось шесть дней до твоего отъезда. В гараже скапливаются коробки, которые вы перевезли из квартиры. Все в предвкушении. Кроме тебя, Эмилия. С каждым часом ты становишься все неувереннее. Мне кажется забавным, как растерянно и задумчиво ты наблюдаешь за мной каждый раз, когда думаешь, что я этого не замечаю. Но я все замечаю, это никогда не изменится, Эмилия.

Мы сидим за обеденным столом — в очередной раз. Ты похудела, Эмилия. Если бы ты не была мне безразличной, я бы сказал тебе, что это выглядит дерьмово, но мне все равно. Твои волосы заплетены в косу, ты без макияжа, темные круги портят тонкую кожу под глазами, которые кажутся еще больше, потому что щеки сильно впали. Происходящее между нами не шло нам на пользу, но мое отсутствие, Эмилия, поимело тебя так, как даже я не мог. Мама больше не щебечет. Кажется, она сдалась, Эмилия, и я думаю, в этом виновата ты. Меня это бесит. Немного. Она сидит на большом расстоянии от тебя и обращается с тобой, как с прокаженной. Она знает, Эмилия? А кто еще знает? Я смотрю на брата. Он смотрит на меня так, словно хочет меня убить.

Я насмешливо смотрю на него.

— Что? У меня макаронина прилипла к груди? — я без футболки, Эмилия, считаю, что она лишняя. Так же, как и ты за этим столом.

— Нет, но скоро к твоему лицу прилипнет мой кулак, — совершенно мило говорит Райли. Я не могу воспринимать его всерьез. Хоть он мой старший брат, такое ощущение, что он моложе меня. Мысленно чувствую себя старше него, как минимум, на двадцать лет.

— Передайте, пожалуйста, соль, — вдруг говоришь ты. Меня имеешь в виду, Эмилия?

Я не двигаюсь с места, так же, как и моя мать. Солонка стоит между нами, но мой отец приподнимается и протягивает ее тебе. Ты берешь ее, с дрогнувшей улыбкой. Ух ты, вы подружились? Его ты тоже трахнула? Мой отец снова смотрит на меня как психопат. Сейчас я убрал от тебя руки и снова все делаю неправильно. Что он вообще от меня хочет?

Я выдерживаю его взгляд.

«Не еби мне мозг, пап», — думаю я, и мама вздыхает.

— Ну, так что там было с твоим кулаком на моем лице? — спрашиваю я брата, а ты закатываешь глаза. Эмилия, делай что хочешь, это меня не интересует. Если ты сейчас пытаешься вывести меня из себя или заставить как-то отреагировать — придется долго ждать.

Мне также неинтересно, когда ты говоришь Райли:

— Нам нужно еще что-нибудь для Нью-Йорка? — он смотрит на тебя, мой отец смотрит на меня, а моя мать смотрит на тебя со злостью. Была поднята запретная тема, а мне все равно, поедешь ли ты в Багдад или в Нью-Йорк, Эмилия. Просто уедь.

— Позже подумаем, детка. — Он берет тебя за руку на столе, и мне все равно.

— Мама, было очень вкусно. Спасибо, — говорю я и встаю.

— Куда ты идешь? — спрашивает мама, а потом вскрикивает: — Что это?

— Что именно? — я чертовски устал.

— У тебя огромная рана на боку, Мейсон! Она ужасно выглядит! — мама налетает на меня, как врач неотложной помощи. — Китон, посмотри!

— Я уже видел, Оливия. Он не умрет от этого. — Папа продолжает есть.

— Пока, мам! — говорю я, и просто спускаюсь в подвал. Мисси следует за мной с таким же скучающим видом. Она всегда подстраивается под мое настроение.

25. Ты хороший отец, Китон Раш

Китон

Еще пять дней и воцарит спокойствие. Надеюсь.

Из моего подвала гремит панк-рок. Повсюду в моем дворе пьяные лица, которые блюют в твои клумбы, Оливия!

Я ненавижу современную молодежь, Оливия, и да, я знаю, что звучу, как старый дед, но посмотри, как выглядят твои клумбы! Наверное, кто-то сейчас занимается сексом в нашем бассейне либо же они борются в воде. Думаю, это скорее первый вариант, при том, что осень на дворе, Оливия. Слишком холодно для секса в бассейне!

Или вообще для секса. Или для бассейна в нашем дворе!

Я стою у окна в кабинете, Оливия, и ты врываешься в комнату. Сейчас два часа ночи. Твои волосы взъерошены, детка, это горячо, и ты выглядишь слегка сумасшедшей, так же, как я себя чувствую.

— Китон! — кричишь ты. — Может ты, наконец, что-нибудь скажешь? — у тебя уже совсем сдали нервы, потому что на протяжении двух дней продолжается террор в нашем дворе и в подвале. Что я должен сказать?

— Нет, я ничего не скажу, — отвечаю я и делаю глоток коньяка.

— Ты издеваешься надо мной, Китон? — я слышу, как ты подходишь ближе. — Они блюют в нашем саду, Китон. Они залезли в твой бар, Китон! Я больше не выдержу этого, Китон! — я просто наблюдаю, как один из этих дебилов мочится на нашу старую плакучую иву, Оливия, рисуя забавные змеиные линии своей мочой.

Ха.

Ха.

Мне так смешно.

Ты распахиваешь окно и кричишь:

— Идите домой, раздолбаи! Здесь вам не дискотека! — раздолбаи кричат нам вверх:

— Вы выглядите горячо, миссис Р!

Мейсон отвечает из своего подвала:

— Это моя мать, придурок! — и бросает пивную банку ему в голову.

Да, здесь царит чрезвычайное положение. Но я знал, что будет все хуже и хуже.

— Детка, пожалуйста, возьми беруши и постарайся просто поспать. Ему это сейчас нужно. И если я вмешаюсь, то прогоню его насовсем. — Это наш самый большой страх.

— Господи, — вздыхаешь ты и прислоняешься лбом к моей груди. Я обнимаю тебя и глажу по голове. — Ты хороший отец, Китон. Если бы не ты... — говоришь, встаешь на цыпочки и оставляешь короткий поцелуй на моих губах. Потом возвращаешься в постель, при этом ругаясь под нос.

Да, я знаю, Оливия.

Но в данный момент даже я бессилен.

Я слышу, как Райли и Эмилия спорят между собой, как и каждый вечер с тех пор, как вернулся Мейсон. Райли больше не разговаривает со мной, и я должен сказать, что это чертовски больно. Этого я не хотел и даже иногда сомневаюсь в том, что поступил правильно, не сказав ему о происходящем. Нелегко воспитывать двух людей, которые видят друг в друге конкурента и несут это с собой на протяжении всей жизни. Но, наверное, никогда не перестаешь быть родителем, правда? И, как родитель, вы не можете просто стать на чью-то сторону, а я пробовал, Оливия, ты знаешь об этом. Я люблю их обоих. Но проблема в том, что я узнаю себя в Мейсоне. Когда-то я был такой же, как он, Оливия, пока не научился контролировать себя. Этому ему еще предстоит научиться. Но прежде он должен полностью потерять контроль, чтобы знать, как сохранить его в будущем.

Этому каждый должен научиться сам. На своих собственных ошибках. И я не могу такое сделать за него. Он сейчас это делает сам. Учится. Это нелегко, больно, но именно так оно работает, Оливия. Ты и сама знаешь. Ты тоже должна была научить меня нескольким вещам. Остальное я узнал, став отцом. Как это беспокоиться о ком-то, кто не возвращается домой ночью, придумывать худшие сценарии, не в состоянии отпустить его в первый день школы; проводить бессонные ночи, из-за беспокойства о его будущем; быть обосранным и обрыганным после того, как он напился в первый раз... эта маленькая крошка в твоих руках, и понимание, что теперь ты в ответе за нее. Это меняет тебя, Оливия, хочешь ты того или нет.

И да, возможно, я немного предпочел его, но не потому что люблю больше, а из опасения и страха, потому что знал, что когда-нибудь произойдет именно то, что происходит с ним сейчас. Вот почему я предложил Мейсону подвал, а Райли отправил в пентхаус, потому что знал, что Райли может позаботиться о себе, но Мейсон — нет, Оливия.

Мейсон слишком чувствителен для этого мира. Я больше не могу защищать его от всего, но я, по крайней мере, рядом, в двух шагах, когда он совершает очередные ошибки, чтобы помочь ему.

Это то, что делают хорошие отцы, Оливия.

26. Твое наказание — игнор, Эмилия

Мейсон

Осталось четыре дня до твоего отъезда в Нью-Йорк, Эмилия.

Прошло три дня, в течение которых я игнорировал тебя, когда ты практически не существовала для меня. Тебе приходится справляться с тем, что я не разговариваю с тобой. Приходится привыкать, что я прохожу мимо, не ущипнув тебя за задницу или даже не взглянув на тебя. До этого мой взгляд всегда был прикован к тебе, ты была практически центром моей вселенной. Я это замечаю только сейчас, когда тебя больше нет. Но страница может быстро перевернуться, если тебя называют насильником и психопатом, Эмилия.

Я не избиваю женщин, потому что женщины, как правило, слабее. Конечно, всегда можно шлепнуть девушку по заднице или другим участкам тела, если ее это заводит. Я полностью потерял контроль над собой, Эмилия.

Тебе удалось сделать из меня омерзительного мудака, и я больше никогда не хочу испытать это снова.

Как я только мог наделить тебя такой огромной властью? Я бы извинился перед тобой за то, что причинил тебе боль, но это ты должна извиниться передо мной за то, что причинила боль мне. Но, по-моему, ты даже не осознаешь, что сделала это. Думаю, поэтому разговор и не состоялся. И что мне дадут эти сраные извинения? Слова, которые вылетают, и руки, которые бьют, нельзя забрать обратно. Ты вынесла мне мозг, Эмилия, хуже, чем когда-либо. Такое ощущение, что прошло много лет с тех пор, как я трахал тебя в последний раз. Признаю, что сделал бы это снова. Ты горячая. Даже несмотря на то, что сейчас ты слишком худая, а мне нравятся округлые задницы, а не плоские доски. Но этого больше никогда не произойдет.

Я никогда не подпущу тебя к себе.

Ты яд для меня. Так же, как и я для тебя.

Я сижу в своей полностью разрушенной квартире. Люди смеются, кто-то веселый, а кто-то под кайфом. Я просто под кайфом. Плюхнулся в кресло в гостиной и позволил Шерон, или Шеннон, или Кэрол сделать мне минет. То, что повсюду люди, кажется, ее не заботит. Тогда почему это должно заботить меня?

Я не трогаю ее, Эмилия. Я больше никогда не прикоснусь к женщине, не так. В одной руке держу свое пиво, другая свободно лежит на спинке кресла, и наблюдаю, как она сосет мой член. Но она меня не удовлетворяет. Я просто хочу кончить, потому что это дает мне на несколько секунд то возвышенное чувство, к которому когда-то так пристрастился.