— Как видишь серьезно. — С этими словами, надеваю брюки и поднимаюсь наверх. Мне нужно выпить кофе, прежде чем заняться тобой.

***

Мама работает наверху в офисе, Мисси следует за мной по пятам. Она такая же, как ты, Эмилия. Висит у меня на заднице. Разница в том, что она верна на сто процентов. Я наливаю себе кофе и делаю несколько бутербродов, потому что проголодался — как всегда после ночи с тобой. Конечно, я не принимаю болеутоляющих таблеток, хоть у меня и болит челюсть, потому что парень здорово приложил меня. Но я все равно завалил его, как и всех остальных.

Я ненавижу этот дом, потому что всегда чувствую себя под наблюдением, что бы ни делал. Такое ощущение, что мой отец всегда рядом. Он всевидящий. Сейчас он на работе, что делает ситуацию еще более жуткой. Так было еще с детства, Эмилия. Я спрятал журнал с порнухой под подушкой, а потом, когда хотел достать его, он исчез. И каждый раз исчезал. Я впервые спрятал дома траву, и когда хотел ее выкурить, она тоже исчезла. Здесь просто нет уединения. Всякий раз, когда папа с мамой уезжали на выходные, он вдруг снова оказывался на пороге или посылал кого-нибудь, например тетю Пенни или чертовски горячую тетю Эмбер, чтобы проверить меня. Она МКХТ (прим. пер. — мамочка, которую хочется трахнуть), Эмилия. Бьюсь об заклад, ты тоже будешь так выглядеть, когда тебе будет за сорок. А какая у нее дочь…

С тарелкой бутербродов и чашкой кофе я возвращаюсь в подвал, потому что не хочу встречаться с мамой и не хочу говорить о том, откуда взялась разбитая губа. Вообще-то мне пора на стажировку. Но моя мать такой же маленький долбаный сталкер, как и отец, и спускается в тот момент, когда я достигаю ступенек в подвал.

— Мейсон! Как ты снова выглядишь и что, вообще, здесь делаешь! Час дня! Почему ты не на стажировке?

— Не было настроения. Мы ведь все знаем, что я никогда не буду работать в ФБР, мам, и на учебу мне насрать. Хочешь бутерброд?

Мама берет один и со злостью откусывает. Прожевав, она продолжает.

— Ладно. Но ты все равно должен хотя бы иногда показывать там свою задницу, иначе поставишь своего отца в неловкое положение. А мы оба знаем, насколько невыносимым может быть твой отец, когда ему неловко.

Я закатываю глаза.

— Ага. Ну да. — Я только и жду того, чтобы мой отец взбесился, чтобы выплеснуть на нем злость. Потому что он достойный противник, даже если и не воспринимает меня всерьез. Моя мать бормочет что-то себе под нос, что я не могу разобрать, потому что мы с Мисси уже направляемся в подвал. Она то и дело смотрит на тарелку в моей руке, с надеждой, что бутерброд упадет в ее пасть.

Ты все еще висишь там, Эмилия. Мне нравится, что первое, что я вижу, зайдя в подвал — твоя покрасневшая задница. Не отводя взгляда, ставлю чашку и ложусь на кровать прямо перед тобой, опираясь на локоть. Ты жадно облизываешь губы, когда я со стоном откусываю бутерброд. Футболка клочьями свисает с твоих плеч, волосы падают на лицо. Ты вспотела, потому что солнце светит прямо на тебя через оставшуюся неразбитой часть окна, а температура уже сейчас превысила отметку в 30 градусов. Твоя грудь поднята вверх, потому что руки вытянуты к потолку, и я спокойно смотрю на тебя, пока ем свой завтрак. Ты проголодалась, детка?

— Пожалуйста, отпусти меня, — обессиленно говоришь ты. Твой телефон снова звонит. — Уже очень поздно. — Я безразлично смотрю на телефон и задумываюсь над тем, чтобы ответить и сказать Райли, что ты занята кое-чем другим. Так приятно видеть тебя такой.

— Мейсон, пожалуйста, не надо! — вскрикиваешь ты, и я улыбаюсь. Ты так хорошо меня знаешь. Только для того, чтобы позлить тебя, беру телефон и начинаю листать ваши сообщения.

Отдаю Мисси свой бутерброд и допиваю кофе.

Мне не нравится, как ты ему пишешь.

— «Привет, милый, мне купить что-нибудь на ужин?» — читаю я, исказив голос. — И он ведется на все это? «Детка, мне тебя не хватает» — я фыркаю. — «Где ты, Эмилия? Тебя снова не было всю ночь». — Я улыбаюсь тебе, несмотря на то, что внутри опять закипаю.

— Мейсон, пожалуйста, положи телефон! — ты смотришь на меня с паникой, потому что знаешь, что эти сообщения делают со мной.

— «Помни о том, что сегодня вечеринка в честь дня рождения моего босса. Надень маленькое черное, которое я так люблю». Люблю, Эмилия? — я резко вскидываю на тебя взгляд. Ты сглатываешь, трясешь наручниками и начинаешь заметно нервничать.

— Это всего лишь платье, пожалуйста, прекрати, Мейсон!

— Твоя паника говорит только о том, что я должен читать дальше, детка. — Листаю дальше, и вот оно — фотографии, Эмилия. Которые ты ему отправила, Эмилия. Почему только сейчас, спустя все месяцы, мне пришла идея проверить твой чертов телефон?

Я поднимаю бровь и поворачиваю телефон экраном к тебе.

— Что это такое? — ты бледнеешь. Твой взгляд бегает от моего лица к телефону, туда-сюда, где на фотографии ты лежишь на кровати, на тебе белая ночнушка, которая едва прикрывает твою задницу, Эмилия. Внизу подпись: «Дорогой, когда ты приедешь? Я тебя жду».

Я так зол, что больше не могу читать вслух. Ты начинаешь потеть.

— О, Господи, просто положи телефон. Ты делаешь только хуже, Мейсон!

Что? Есть еще хуже? Что там еще? Сжав зубы, листаю дальше. Я листаю, Эмилия, а тебя поглощает абсолютная паника. На незначимые сообщения я не обращаю внимания, такие как: «Встретимся там...», «Как насчет китайской еды?..», пока не дохожу до главного. Это было не так давно, Эмилия. Я почти в самом конце ваших сообщений. Две недели. Две недели назад.

«Я по тебе скучаю. Знаю, что в последнее время мы часто ссорились, но ты единственный для меня. И я обязательно хочу поехать с тобой в Нью-Йорк, Райли. То, что ты сделал мне предложение, было лучшим, что случилось в моей жизни. Я так рада начать свою жизнь заново с тобой и носить твою фамилию с мая следующего года. Я люблю тебя. Так сильно».

Я люблю тебя? Эмилия? Серьезно?

Две недели назад, в 03:05 ночи?

Тогда ты была у меня!

Насколько я помню, мой брат был тогда в Нью-Йорке по делам. Ты была со мной и писала, что любишь его, скучаешь и хочешь за него замуж?

Ты опускаешь голову, потому что точно знаешь, что я сейчас прочитал, и тихо плачешь.

Не сказав ни слова, я разбиваю телефон о стену, прямо возле тебя. Ты вздрагиваешь, когда он проносится мимо твоей головы. И вот я уже рядом с тобой и сжимаю твою шею.

— Ты его любишь? — грубо спрашиваю я. — Если так, то почему тогда раздвинула передо мной ноги еще на кладбище, до того, как я записал видео?

Ты плачешь.

— Это так сложно...

— Мы не на Фейсбуке, и я не спрашиваю о статусе твоих отношений. — Я сжимаю твою шею сильнее, чем вчера, когда ты задыхалась, там, где все еще видны легкие отпечатки.

— Ты его любишь, Эмилия? — ты мотаешь головой, потому что это то, что я хочу слышать, но я не верю тебе.

— Ты все еще трахаешься с ним, хоть я и запретил тебе? — ты мотаешь головой, но я знаю, что ты врешь.

— Ты врешь мне, Эмилия. Ты никогда не должна врать мне!

А сейчас ты рыдаешь в голос.

— А что еще мне остается делать? Он же начинает подозревать, если я не прикасаюсь к нему.

— Значит, ты трогаешь его, и даже делаешь первый шаг?

— Господи, Мейсон, я не знаю. Я не записываю то, как занимаюсь с ним сексом! — больше всего мне бы сейчас хотелось врезать тебе, Эмилия. Сильно. Но я этого не делаю.

— Ты с нетерпением ждешь, когда переедешь с ним в Нью-Йорк? — я щипаю тебя за сосок, и ты вскрикиваешь. — Тихо, Эмилия. Мое окно разбито, и мама наверху. Ты хочешь, чтобы она тебя услышала и вытащила отсюда?

— Да! Потому что тогда я буду свободна от тебя! — с ненавистью шипишь ты. При этом пугаешь сама себя.

Я прислоняюсь лбом к твоему.

— Ты любишь, когда я тебя трахаю. Тебе нравится, что я владею тобой, и ты всегда возвращаешься, маленькая потаскушка. Ты не хочешь избавиться от меня, ты просто хочешь убежать от того, что чувствуешь, когда находишься рядом со мной, потому что это так отвратительно! Посмотрим, трахал ли он тебя еще и так! — я иду к своей тумбочке, оставив тебя висеть, сопящую и растерянную, и достаю смазку. Твои глаза становятся огромными, когда я снимаю штаны и растираю ее прямо на члене. Ты знаешь, что это значит, Эмилия. Это не входит в число твоих фаворитов. Хотя мы уже столько раз это делали. Одним рывком я разворачиваю тебя и бью по заднице. Ты кричишь, потому что она и так вся израненная. И ты снова кричишь, когда я медленно вхожу в тебя, и не в киску. Тебе нужно всего несколько секунд, чтобы привыкнуть ко мне, детка. Втайне ты балдеешь от этого больного дерьма и почти сразу расслабляешься, потому что знаешь, что иначе будет больно, и потому что я не двигаюсь и массирую твой клитор. Твоя голова опускается на мое плечо, и я отталкиваю тебя. Я не хочу, чтобы ты прикасалась ко мне больше, чем требуется. Ты не должна была писать эти сообщения, Эмилия!

Действительно не стоило.

И ты не должна была надевать это кольцо.

Ты делаешь так много ошибок. До сих пор. Спустя столько времени, Эмилия!

Я наматываю твои волосы на кулак и позволяю тебе смотреть прямо в зеркало шкафа, как ты висишь здесь прикованная и совершенно беззащитная.

— Может быть, нам стоит отправить Райли фотографию? — рычу я и трахаю тебя сильнее. — Чтобы он увидел, на какой шлюхе хочет жениться.

Твои слезы высохли и ты стонешь.

Я кончаю в твою задницу. Ты остаешься без оргазма, потому что мне так хочется.

— Подумай, как это исправить, — шиплю я и отпускаю тебя. Ты падаешь на колени, но я уже направляюсь к своей кровати и поднимаю футболку, которую надевал вчера. Потом швыряю ее тебе в грудь. — А теперь свали отсюда!

10. Какая еще семья из сладкой ваты, Оливия?

Мейсон

Тебя уже нет минут десять, я выхожу из душа, когда Райли звонит в дверь. Мне слышен его голос, потому что дверь осталась открыта после того, как ты сбежала из моей квартиры.

— Привет, мам, — говорит он. Это меня так бесит. — Ты, случайно, не знаешь, где Эмилия? Я не могу до нее дозвониться. Ее телефон выключен, и я целый день не видел ее. — Он звучит обеспокоенно. Я смотрю на обломки, оставшиеся от твоего телефона, Эмилия. Мне срочно нужно здесь убраться, а ты так торопилась, что даже не забрала свое кольцо. И что мне с ним делать?