Часть 3. Главы IX - X

IX

В комнате было неуютно и душно. Амарель притянул к себе Инфар, а она прошептала ему на ухо, зарываясь тонкими пальцами в его спутавшиеся кудри:

— Хан должен был почтить тебя, как героя… ты явился, как бээтур из сказок, на волшебном звере верхом…

— Твой отец говорил, что Совет оказал бы мне почести, — произнёс Амарель, словно в раздумье. — И кто знает, я даже мог бы занять место в Совете…

Он сделал многозначительную паузу. Инфар отстранилась, посмотрела на него внимательнее. Казалось, она не решится заговорить. Но нет, переборола себя:

— Если будет другой хан…

Амарель потянулся к ней за поцелуем, но Инфар выставила вперёд ладонь:

— Ты же колдун. Ты наверняка сможешь…

— Помочь? — шёпотом договорил за неё Амарель. — О да, — его губы разошлись в странной для Инфар улыбке, — я мог бы.

Разумеется, он мог бы примкнуть к заговорщикам. Но что это ему даст? Их несколько, и полагаться на каждого из них — глупо, особенно на простака Мархыса. Хан — один, жесток, но надёжен, как думал Амарель, и сделает его не просто беем в Совете, а своим приближённым.

Инфар обвила его шею руками:

— Я скажу отцу, что ты готов помочь…

— И сочту это за честь, — подхватил Амарель. Он поцеловал Инфар — не без внутреннего сопротивления. Казалось бы, всего-то закрыть глаза, представить, что это Мэриэн, это её гибкое горячее тело… но нет, образ Мэриэн рассыпался. Она была сильной, решительной, она оказалась бы страстной. А Инфар — птичка, как есть птичка, и никто больше.

— Нельзя… — прошептала Инфар, когда он хотел спустить рубаху с её плеч.

Амарель не собирался внимать её словам — и Кальфандра бы его не осудила, ибо он не любил и не чтил эту девушку. Только следовал своему плану. Но Инфар отодвинулась и упёрлась руками в его грудь.

— Нельзя! — почти крикнула она, и наступило молчание. Амарель понял, что лучше уступить.

— Потом… после того, как мы будем вместе… навсегда… — Инфар задыхалась от волнения — и завернулась в белое покрывало, словно боялась, что Амарель всё-таки набросится на неё и сорвёт одежду.

— Хорошо, — Амарель коснулся её щеки губами, сухими от жары, и встал. Как Инфар могла проводить целые дни в этой комнате?

Инфар не улыбнулась, но глаза её блестели, а голос был нежнее шёлка:

— Храм достраивают. Когда ты будешь читать первую проповедь?

— Скоро, — кратко ответил Амарель, пятясь к двери. — Хочешь послушать?

Она опустила голову и плотнее закуталась в покрывало, так что он мог видеть только её чёрные косы.

— Хочу. Но… не могу. Не спрашивай, по какой причине.

Под босой ногой Амареля оказалось что-то противно мягкое — перо. Отшвырнув его, Амарель, наконец, вышел.

В коридоре на него накатила привычная, жаркая волна стыда за самого себя. Амарель вернулся в свою комнату и сидел до рассвета, катая в ладонях огненные шарики. На душе было пасмурно, и предстоящая проповедь совсем не радовала. Амарелю казалось, что он в дурном, вязком сне, и кто-то должен прийти и вытащить его оттуда.

Нет. Никто не приходил.

В храме Кальфандры не было светло — в отверстия под потолком с трудом пробивались солнечные лучи. Ибо солнце напоминало о земном, а благословенный полумрак, напротив, о Полях Мёртвых, где с распростёртыми объятиями ждала Величайшая.

Амарель поднялся на возвышение, умудрившись не споткнуться. Обвёл глазами небольшую толпу. Кто из них останется, а кто уйдёт? И сумеет ли он, Амарель, говорить, не пересохнет ли у него горло, не перехватит ли дыхание?

— Приветствую вас. Айе! — повысил он голос, и толпа откликнулась хором. Это немного прибавило Амарелю уверенности. Вместо халата на нём был новый чёрный плащ, и, откинув капюшон, Амарель с чувством человека, ныряющего в ледяную воду, начал:

— Это моя первая проповедь, и, прежде всего, я расскажу вам, какова Величайшая богиня Кальфандра! Её красота не сравнима ни с чем, а милость её — безгранична!

Амарель умолк, призадумался. Скучные славословия бей-ялинцев не прельщали. Они хотели знать, какова милость богини, и Амарель заготовил симпатичный спектакль.

— За верную службу, за преданность Кальфандра всегда награждает! — воодушевлённо говорил Амарель, а тем временем факелы на стенах, потрескивая, догорали. В толпе начали перешёптываться.

— Посмотрите на меня, — Амарель развёл руки в стороны. — Я был на грани жизни и смерти не раз, но богиня хранила меня! Я был простым смертным, но она даровала мне силу!

Факелы мигнули в последний раз и погасли. Раздались недовольные голоса, но Амарель всё предусмотрел! Под потолком храма вспыхнул целый хоровод огней, и трое или четверо горожан ахнули:

— Чудо! Чудо! Чудо!

Все они слышали о волшебных способностях Амареля, но ни один не видел их воочию. Амарель щёлкнул пальцами, снова зажигая факелы на стенах, и губы его неудержимо растянулись в улыбке:

— Вот как щедра Кальфандра!

А в доме у одного из заговорщиков, наверное, сейчас говорили о том, как поставят нового хана — такого, чтобы Совет беев мог вить из него даже не верёвки, а шёлковые шнурки.

— Скажете, когда мне надо будет помочь вам, — вкрадчиво сказал Амарель Мархысу ещё вчера, и тот налил в чаши куумса и подмигнул:

— Ты получишь награду, герой!

А не стал бы наградой тот самый шёлковый шнурок, затянутый на шее «героя»? Амарель мрачно усмехался. Нет, конечно, не Мархыс бы это сделал — ведь он собирался женить Амареля на своей дочери. Но — опять же! — Мархыс был не один…

— Несравненная повелевает жизнью и смертью, — чем сильнее была тревога Амареля, тем яростнее он проповедовал. Многие в толпе подались вперёд, внимая. — Если вам нужна смерть врага, он умрёт! Если вам нужна жизнь друга, он останется в живых! Тем, кто достиг высочайшей духовной степени, будет даровано всё, чего бы они ни захотели!

Амарель почти кричал. Ему казалось, он видел через расстояние, как некий человек подносил куумс и варёную конину заговорщикам. Как выскальзывал из дома, сбросив тёмный халат слуги. И потом люди хана с саблями врывались в дом, где никто ни о чём не подозревал…

— Помолимся же Кальфандре, пусть первая молитва освятит храм! — Амарель воздел руки к потолку, где всё ещё дрожали огни. И услышал, почувствовал — почти вся толпа в едином порыве опустилась на колени вместе с ним.

— Ты недурно выучился играть в шатрандж, Амрел.

Бледная улыбка появилась на лице Амареля и тут же исчезла. Что хан называл «недурным» — то, что Амарель вместо всех фигур начал подставлять под удар всего лишь две-три за партию?

— Погоди, ты мат пропустил, — Эрекей небрежно смешал фигуры и, поразмыслив, велел:

— Поставь-ка мою любимую табию.

Табией называлась определённая расстановка фигур. Амарель зажал в каждом кулаке по две красные пешки и нашёл им места по бокам доски. То же самое он проделал с чёрными пешками.

— Хотел тебя спросить, — Эрекей чесал подбородок, садясь удобнее на своих подушках.

Амарель кивнул, расставляя на доске слонов и коней:

— Слушаю, могучий хан.

— Дом Мархыса. Я мог бы подарить его тебе, — Эрекей следил за руками Амареля, а тот старался сохранять спокойствие. Изо всех сил. — И дочь его… если б не пропала, стала бы твоей рабыней. Но её найдут.

Инфар с её влажными ладонями и влажно блестящими чёрными глазами… Амарель мотнул головой и услышал собственное:

— Нет!

— Значит, в храме будешь жить? — с любопытством спросил хан, и Амарель упрямо ответил:

— Да, мой хан. Я ведь… жрец Кальфандры. Для нас нет жилища лучшего, чем храм.

— Какая отрешённость от мира, — цокнул языком Эрекей. — И богатства Мархыса тебе не нужны?

В мыслях Амарель отчаянно просил Кальфандру, чтобы хан не разозлился на него за отвергаемые дары. Но жить в доме того, кто тебя приютил, а ты его погубил…

— Н-нет, не нужны.

— Будь по-твоему, — мирно согласился хан. — А хороша табия, не находишь?

Амарель обнаружил, что успел расставить все фигуры по памяти и даже не заметил. Его улыбка стала естественнее:

— Хороша, мой хан!

Прошла неделя с тех пор, как Амарель узнал, что заговорщики схвачены и брошены в подвал к мастеру пыток. Им оказался раб Эрекея, которого он называл «своей тенью». Амарелю пришлось спускаться в подвал, где даже на стенах были потёки крови. И в страшных, искажённых болью лицах Амарель с трудом узнал великих беев. Мархыс, Фарак, его сын, ещё двое беев, которых они выдали под пытками.

— Змеиное отродье, — простонал один из них, и Амарель отступил, не желая смотреть на Мархыса.

Эрекей повелел удавить всех пленников — прямо у него и Амареля на глазах. Стоял рядом, сжимая до боли его плечо, и Амарель мог поклясться — хан наслаждался каждым хрипом умирающих.

— Иди, — наконец, сказал Эрекей, отпуская его. Амарель поймал его взгляд — и понял, что хан посчитал его слабаком. Тогда Амарель заставил себя ухмыльнуться и произнёс:

— Я мог бы смотреть снова и снова… на казнь ваших врагов, могучий хан.

И тогда Эрекей рассмеялся и хлопнул Амареля по плечу, — которое и без этого ныло, — так, что он чуть не упал.

— Молодец, сынок.

Потом Амарель слышал, что хан ни к кому так не обращался.

Потом Амарелю воздали все почести, каких он хотел — герой, Великий жрец, приближённый колдун хана, покоритель елмауза… всё было, и сурне адски терзали его уши, а воспоминания об Инфар и Мархысе — ум.

Потом Амарель лежал рядом с драконом на траве, любовался облаками на небе и подбрасывал пятидесятый, наверное, по счёту огненный шар.

Потом синяк на плече начал проходить, а мысли о собственном предательстве — сменяться новыми. Утешающими. В конце концов, он, Амарель, не виноват. Так было нужно. «Во имя Кальфандры! Прими эту жертву, богиня, и благослови меня. Да свершится воля твоя».

А если понадобится — будут новые жертвы.

X

— Ваша Светлость, разрешите пригласить вас на танец?

Эсфи слышала эти слова уже не раз, но сейчас Мэриэн неожиданно обронила:

— С удовольствием, — и отошла, оставив Эсфи на попечение высокородной госпожи Клоделии.