Я скольжу замшевым полотенцем по поверхности автомобиля моего отца «Альфа Ромео Джульетта» шестьдесят четвертого года. Из всех его классических автомобилей этот всегда был моим самым любимым. Было в нем что-то такое, что пробуждало чувство легкости былых дней. Бессмертный стиль. Редкое совершенство. Он роскошен и в то же время не броский, сексуальный, но не вульгарный.

Идеальный дизайн.

Ему нет равных.

Эту малышку совсем недавно помыли, натерли воском и заменили детали, и как только я встречусь с Мари, обязательно предложу прокатиться. Мы можем поехать в город в небольшую кофейню, чтобы позавтракать, а потом я могу показать ей еще несколько достопримечательностей.

— Хадсон? — Я слышу, как она зовет меня у входа в гараж. — Ты здесь?

— Иди сюда.

Быстрые шаги ступают по бетонному полу в сторону подъездной дорожки, и она останавливается возле багажника автомобиля, словно боится подойти ближе.

— Что случилось? — Я прислоняюсь к двери, закинув полотенце на плечо. Ее глаза блестят от слез и покрасневшие. — Боже, Мари. Ты в порядке?

Прикусив губу, она медлит, а затем качает головой.

— Нет.

Я изучаю ее лицо. Она изучает мое.

— Что-то случилось? Кто-то обидел тебя? — Я подхожу к ней, проведя ладонями по ее рукам. Она холодная, и это понятно. Она сказала, что пойдет прогуляться по пляжу.

— Мне нужно кое-что тебе сказать. — Ее голос спокоен, и это отдается тяжестью в моем сердце. — Но, прежде чем это произойдет, ты должен знать, что мне жаль, и, если бы я могла что-то изменить, то сделала бы это. Я бы все изменила.

Мой желудок сжимается.

— Это как-то связанно с Алеком? Между вами что-то произошло? Ты его поцеловала?

На несколько секунд она закрывает глаза, ее нижняя губа дрожит.

— Я знал, тебе он нравится, — говорю я.

Мари качает головой.

— Не совсем.

Я приглушенно смеюсь.

— Что значит «не совсем»?

— Я была знакома с ним до этой поездки, — медленно говорит она. — Мы встретились несколько месяцев назад. В Нью-Йорке. И переспали. Один раз. Это было свидание на одну ночь.

Я провожу рукой по подбородку, нахмурив брови, пока слушаю ее.

— Это ничего не значило, — продолжает она. — Но потом…

— Что потом? — Черт возьми, у меня нет целого дня, и, зная, что она собирается сбросить на меня нечто вроде бомбы, я напрягаюсь всем телом и теряю терпение. — Выкладывай.

— Я… каким-то образом… я забеременела. — Пока она ждет моей реакции, на ее лице не отражается ни единой эмоции, но все, что я чувствую, это оцепенение.

И на этот раз это оцепенение совершенно нехорошее.

Оно напоминает мне то чувство, с которым я жил большую часть последнего десятилетия. Чувство, которое обращает мое сердце в лед и заставляет не обращать внимания ни на одну из женщин, что появляются в моей жизни.

— Когда ты узнала? — спрашиваю я, ощущая, что моя грудь вот-вот взорвется.

— Около месяца назад. — Она вздрагивает, посмотрев на меня. — Я знала, когда подписывала договор.

Выдыхая сквозь сжатые губы, я отступаю и пробегаюсь пальцами по волосам, дергая их за кончики.

— Серьезно? — спрашиваю я. — Серьезно, Мари? Ты не подумала, что, возможно, только возможно, ты должна была сказать мне, что, черт возьми, беременна, прежде чем согласиться выйти за меня замуж?!

— В свою защиту могу сказать, что ты был чрезвычайно настойчив. Что ты ожидаешь, когда машешь пятью миллионами долларов перед носом одинокой беременной женщины?

— Так это я виноват в том, что ты соврала?

— Нет. Ты виноват только в том, что я не смогла отказать тебе. Серьезно, Хадсон. Кто бы смог? — спрашивает она. — Но я виновата в том, что соврала. И мне жаль. Правда.

— Значит, Одрина была права. — Я фыркаю, вглядываясь в ухоженные живые изгороди, и качаю головой. Это все объясняет… Вот почему Мари не прикасалась к выпивке, вот почему ее грудь стала больше...

Краем глаза я замечаю, как тыльной стороной ладони она вытирает скатившиеся по щекам слезы. Ее плечи трясутся, и она выдыхает, пока мы оба окунаемся в нашу новую реальность. Затем, не сказав ни слова, Мари снимает с пальца бриллиантовое кольцо и осторожно кладет его на багажник машины моего отца, прежде чем направиться в дом.

Она уходит.

А я даже не пытаюсь ее остановить.