В понедельник утром, пока Дюк расправляет паруса, Конрад осматривает свою яхту, которая называется «Открытое море».

— Мари, ты впервые на яхте?

— Так точно. — Я прикрываю глаза от солнца, когда ко мне подходит Хадсон и протягивает руку.

Одрина сидит в нескольких метрах от нас, рядом с Алеком, бесцельно листая свежий журнал. На ней огромные черные солнечные очки, и я почти уверена в том, что она закатывает глаза.

— Где твоя обувь для яхты? — спрашивает она, оторвавшись от глянцевой статьи. — Ты не сможешь расхаживать здесь в этих сандалиях. Поскользнешься.

— Не переживай, — говорит ей Алек. — Хадсон о ней позаботится.

Хадсон берет меня за локоть, и я озираюсь по сторонам, отмечая отсутствие свободных мест, кроме капитанских. Обойдя огромный парус, мы садимся напротив Одрины и Алека в ожидании грандиозного прибытия Хелены и Сибил.

— Мы просидим здесь весь день, если я не вмешаюсь. Прошу прощения, Мари. Я скоро вернусь. — Хадсон присоединяется к своему отцу и Дюку, оставив меня одну с отцом моего ребенка и его сестрой.

— Ты совсем не нервничаешь? — спрашивает Алек, щурясь от солнца.

— Нет, — отвечаю я. — А нужно?

— Да, — фыркает Одрина, прикусив губу в попытке скрыть ухмылку.

Алек толкает ее.

— Нет. Просто некоторые люди нервничают. Ты в открытом море, и единственная твоя страховка — спасательный жилет и хлипкие перила. Непривыкшего человека это может пугать.

— У меня такое чувство, что Конрад проделывал это сотни раз, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть, как он завязывает причудливый узел на другом конце судна.

— Так и есть, — кивает Алек. — Он профи. Они с моим отцом гоняли на этих штуках в молодости. Так и познакомились.

Ветер усиливается, раздувая паруса и заглушая наш разговор, поэтому Алек подсаживается ближе, заняв место Хадсона.

— Тебе нравится ходить под парусом? — спрашиваю я.

Он поджимает губы и медлит с ответом, а затем качает головой.

— Даже не представляешь, как меня укачивает на этих штуках, но раз в год можно и потерпеть.

— Как любезно с твоей стороны.

Алек ухмыляется, отчего на его лице появляются ямочки, и я не могу не представить нашего ребенка точно с такими же.

— Стараюсь. — Он пожимает плечами, затем снимает очки со своего воротника и надевает их.

Взглянув на Хадсона, я замечаю, что он периодически бросает на нас взгляд.

— Как думаешь, мы долго пробудем в море? — спрашиваю я.

— Весь гребаный день, — встревает Одрина, лизнув указательный палец, а затем перелистнув страницу своего журнала.

— Большую часть дня, — отвечает Алек. — Это не так уж и плохо. Можешь позагорать или что-то в этом роде. День закончится раньше, чем ты заметишь.

— Я не тороплюсь, мне просто интересно, — говорю я. — На самом деле, я очень рада. Для меня это в новинку.

— Твоя радость испарится к вечеру, — говорит он. — Поверь мне.

— Возможно, — Я пожимаю плечами. — А может, и нет.

— Мы здесь, мы здесь, — кричит Хелена, махая рукой, пока рюши ее купальника развиваются на ветру. Сибил следует позади нее, неся в руках большую брезентовую сумку, наполненную едой и напитками.

Хадсон снова поглядывает на нас. Не улыбаясь. Закончив завязывать свой канат, он возвращается ко мне и берет за руку. Если бы я не знала его лучше, решила бы, что он ревнует.

Достав телефон из кармана, Алек начинает постукивать пальцем по экрану.

— Никаких телефонов, — говорит Одрина. — Мы в отпуске.

Алек фыркает, игнорируя ее.

— Что может быть важнее своей сестры, лучшего друга и его чудесной невесты? — Она делает ударение на слове «чудесной», и я бросаю на нее взгляд, так как моя кровь начинает закипать. Ей повезло, что мы здесь не одни, а я слишком воспитана, чтобы устраивать сцены.

— Я проверяю свой рейс, — говорит Алек, пролистывая экран.

— Куда ты направляешься? — спрашиваю я.

— В Гонконг, — отвечает он. — Я уезжаю через два дня.

— Ты не останешься на целый месяц, как все остальные?

Мое сердце начинает усилено биться, и я говорю слишком быстро. Это не хорошо. Мне казалось, у меня будет больше времени побыть с ним… больше времени, прежде чем я все ему расскажу.

— Нет, нет. — Он смеется. — Не останусь. Мне нужно работать в отличие… от пяти-восьми человек на этой яхте.

— О. — Мое горло сжимается, и я мысленно составляю список всего, что мне нужно сделать и сказать, прежде чем он уедет. И, что более важно, я не знаю, когда или как смогу остаться с ним наедине в последующие дни. — Как долго ты пробудешь в Гонконге?

Он блокирует экран, прежде чем убрать телефон обратно в карман.

— Пять, возможно, шесть месяцев, — отвечает он. — Как пойдет. Может, меньше, может, дольше. Хотя я планирую пробыть там шесть месяцев.

Я рожу через семь.

— Значит, ты пробудешь там все время или в какой-то момент вернешься домой? — спрашиваю я.

— Мари, к чему все эти вопросы? — Хадсон сжимает мою руку и смеется.

— Просто поддерживаю разговор, — оправдываюсь я, прочищая горло. Кровь приливает к моему лицу, когда я понимаю, каким странным мог показаться мой допрос Хадсону. Но от паники мысли так быстро вертелись в моей голове, что у меня не было времени подумать, как это может выглядеть со стороны.

— Всё в порядке, — говорит Алек. — Время от времени я могу возвращаться домой, но не люблю этого делать. Мне нравится погружаться в культуру и работать как можно больше, пока не завершу свое дело. Чем быстрее я завершу работу, тем быстрее смогу приступить к следующей.

— Мой предприимчивый братец. — Слова Одрины полны сарказма. Она закрывает журнал и отодвигает его в сторону. — Гордость и радость мамочки и папочки.

Песочные волосы Алека развеваются на ветру, когда яхта начинает двигаться, и он обхватывает руками свои загорелые ноги. Он привлекательный. Хорошо образован, полагаю. Работящий. И предприимчивый. Я как будто выиграла генетическую лотерею в банке спермы.

— Алек, мне нужно, чтобы ты ослабил паруса, — кричит Дюк сквозь ветер, и Алек повинуется.

Хадсон обнимает меня, когда яхта кренится. Мне бы хотелось наслаждаться ветром и запахом морского воздуха, но я могу думать лишь о том, как застать Алека одного до среды.

Мне нужна лишь минута его времени.

А затем остается только надеяться и молиться, чтобы он не сбежал и не рассказал все Хадсону, прежде чем я сама это сделаю.

Черт.